Мудо’Ёб. Ты крупно лоханулся, Вован.
Барон. Как же так, на хуй?!
Мудо’Ёб. Потому что ты лох! И всегда им был!
Прынцесса Ирка,
«Мой друг Владимир Харконнен»


Ночью, давеча ночью — ой, мне малым-мало спалось да во сне привиделось всякое хуй пойми что. А привиделось мне, фтыкатели, что явился ко мне покойный Фрэнк Герберт собственной персоной и говорил человеческим голосом: «Ну и хули ты мою пиздатую книжку так помоишь, а? Я, понимаешь, старался, дрочил бумагу и мозг свой хуй знает сколько времени, хуяря такую заёбистую, понимаешь, ссагу, и всё такое… А ты, сцуко, взял и крео моё отпидарасил. Не по-пацански как-то, в натуре…» И ответил я ему: «А ебись ты конём, мудило! Щас, блять, время такое: все друг друга на хуй посылают и креативы друг другу пидарасят. Ибо нехуй. Нынче копирайт не в моде — постмодерн у нас в ходу. И ниибёт. Канец Времён, ёпт… Да и с чего ты взял, что с тобой надо по-пацански? Какой ты, фпизду, пацан? Ты пендос. А посему — ступай-ка ты к себе, бабайка хуева, тебя, бля, уже пиздец как заждались, сковородка, на хуй, остывает». И съебалсо призрак в ужоснахе.
Ну а пока я воевал с тенями прошлого, Павел готовился к войне со вполне реальным противником. Он стоял на скале под дохуязвёздным небом ночной пустыни и пиздел:
— Вижу, бля, вижу!
— Хули? — поинтересовались семейники.
— Вижу, что над нами сейчас до пизды карабелей Гильдии. Все Дома, и авторитетные, и чмошные, явились на замес. Ждут, пока Гильдия даст им разрешение на посадку… Во, кто-то спускаеццо. Это, бля, сам амператор, беспезды, и с ним ебучий барон Харконнен. Ну, пора и нам на замес.
И Павел отправился в свой лагерь, где объявил высшую степень боеготовности.
Фримены, уже заждавшиеся битвы, точили перья, проверяли амуницию и напоследок выгуливали своих боевых червей. Гена Хохлаков с отрядом «Бойцовых Котегов» отправился на заранее определённое под засаду место. Алка, давно обнаружившая страсть к военному делу, уебала со своей отдельной ротой шахидов для диверсий в тылу противника. А Павел в своём шатре тем временем переоделся в чистый спортивный костюм — для боевого удобства.
— Вот, надень ещё кожанку и тёмные очки, — говорила ему Джессика. — Пусть враги видят, что ты Избранный.
— Да какой, на хуй, «Избранный»? — удивился Павел. — Все «избранные» ещё 15 тысяч лет назад на мыло пошли.
— Ну тогда сними очки и надень, вот, вязаную шапочку, — сказала Джессика. — Пускай думают, что ты быдло — и боятся!
— Только барсетку не забудь! — добавила Чуйка.
— Ох, и подзаебали вы меня, девужки, — шутейно заворчал Павел. — Вот брошу на хуй всё — и съебусь.
— И куда же ты съебёшься? — хитро спросила Чуйка.
— А в Гильдию, — ответил Павел. — В навигаторы подамся. А хули? Рассекаешь себе по космосу — и фсё похуй! Чё хочешь, то и делаешь. Захотел — туда полетел, захотел — сюда. Никто не обламывает: мусоров-то нету ни хуя, ещё с прошлого Джихада… И всё время под кайфом!..
Выйдя из шатра, Павел заметил ухудшение погоды.
— Ну как, Пашо, готов к бою? — спросил его Сидор. — Не жим-жим?
— Нихуя, торокан не ропщет! — ответил Павел.
— Пора бы уже нам наступать, — продолжал Сидор. — А то буря скоро.
— Вот пад бурей, сцуко, и пайдём! Ани этова нихуя не ажыдайут. «Война — это путь наёбок», — процитировал Павел из «Вор-Крафта».

К этому времени амператорские сардаукары вместе с солдатами Харконненов уже полностью выгрузились из лихтеров и обосновались в Арракине и её окрестностях, ограждённых кольцом скал. А сами амператор с бароном, вместе со всеми своими семействами, нахлебниками, лизоблюдами, блядями — простыми и из Бене Гессерит, — финансовыми агентами, представителями Космической Гильдии и прочей ёбаной богемой с понтом заняли арракинский замок.
— Не надо шутить с войной, блядь! — внушал барон амператору, зная не понаслышке о боеспособности фрименов. — Здесь другие ребята! Саддамка (кликуха амператора — авт.), твоих сардаукаров тут порвут на части, блядь! Это ж фримены, блядь, — они ни хуя не боятся, даже боевых петухов, блядь…
— Иди на хуй, уёбище толстое, — устало отмахивался амператор. — Из-за твоей ёбнутой политики Пряность уже несколько месяцев, как полностью перестала поступать с Арракиса! Куда она вся делась? Это не ты её спиздил, сука? Вся Империя на дыбах, навигаторы на ломах, мне курить нехуя — пиздец, одним словом! И всё из-за тебя, гондон! Да ещё этот Мудо’Ёб!..
— Ваше Величество! — обратился тут к амператору какой-то сардаукар. — Мы тут девку поймали. Она писала на заборах похабные слова в Ваш адрес и прилюдно ссала посреди улицы.
— Введите! — приказал амператор.
Сардаукары ввели бухую в жопу, но вместе с тем очень привлекательную и развязную молодую особу.
— Это помощница Мудо’Ёба по особым поручениям, — пояснил кто-то. — Её погоняют Алка-Торпеда.
— Девушка, — ласково обратился к ней амператор, — зачем вы ссали посреди улицы и писали про меня нехорошие слова?
Алка сблевала на пол и обдала всех отборным бичёвским матом. От её реченья в воздухе установился перегарно-плановой маяк такой густоты, что, без пизды, впору было впускать гильд-навигаторов.
— Мой братан вас всех в жопу выебет, блясцуконах, — заявила Алка. — Пездетс вам фсем!
— А кто твой брат? — спросил амператор.
— Мой братан — Пашо Мудо’Ёб, настаящей падонак! Он жаждет мести и уже идьот суда, нах! Фсем песдетс!
— Паша Мудо’Ёб? — переспросил амператор. — Почему он жаждет мести?
— Бля! — запиздел барон Харконнен. — Паша Мудо’Ёб — это же, в натуре, Павел Атрейдес! Как я сразу не догадался! Он жив! А она, — он указал своим корявым пальцем на Алку, которая к этому времени уже громко храпела, лёжа на полу, — она — его сестра! Её надо уебать, пока не поздно!
— Да не пизди! — отмахнулся амператор. — В пустыне сейчас буря. В ближайшее время нам ни хуя не угрожает…
Но в этот миг всю Арракину озарила ослепительная вспышка: Павел взорвал ядрёную бомбу, чтобы пробить брешь в ограждающей город скальной стене. Когда после взрыва всё улеглось, в получившуюся брешь вместе с порывами песчаной бури ворвались отряды фрименов верхом на червях. Впереди всех нёсся Павел на своей вороной Эпической Силе. Сардаукары и харконненские солдаты устремились им на встречу, но встретили только лишь свой пиздец: черви, выкаблучиваясь по песку, давили всех на хуй своими невъебенными организмами. Но пока фрименская кавалерия пиздила авангард врага, враг глубоко в тылах сосредотачивал свои резервы.
Немногочисленные оставшиеся в живых после фрименской кавалерийской атаки харконненцы и имперцы отошли назад, на каменистые почвы, где использовать обычных червей было затруднительно, и соединились с подкреплениями. Тогда фримены соскочили со своих червей, принимая приглашение к пехотному бою, и бросились вперёд. Харконненские и амператорские полки тоже пошли в атаку, схлестнувшись с фрименами во встречном бою. Началась аццкая сеча.
Но в этот момент свежие резервы сардаукаров уже неслись к месту пиздилова, намереваясь нанести фрименам сокрушительный удар в правый фланг, где у тех была, как будто специально, очень небольшая плотность боевых порядков. И вот, когда этот опизденительный удар уже казался неизбежным, над полем боя вдруг пронеслись какие-то тени. Это были небольшие, предельно облегчённые черви, способные действовать даже на самой жёсткой и твёрдой почве, — разогнавшись в открытой пустыне, они выпрыгивали из песков и перелетали через скальную стену подобно дельфинам, хуяря прямо в тыл сардаукарским резервам и быстро их уничтожая. На спинах своих эти черви несли, как фтыкатель уже выкупил, отряды «Бойцовых Котегов», возглавляемые Геной Хохлаковым. То была беспезды Куликовская битва!
От такой неожиданной атаки у сардаукаров и харконненцев резко упали показатели морали, удачи, маны и здоровья, так что фрименам вместе с «Котегами» не составило труда их отпиздить. Остатки харконненских и имперских войск отходили в Арракину, навязывая бой в городских условиях, и «Котеги» с фрименами весело их преследовали, защищённые от говномётов противника силовыми щитами и личным похуизмом.
«Бойцовый Кот вас всех в рот отъебёт — и ниибёт!» — орали «Котеги» свой девиз, наступая.
Скоро буря улеглась, а битва была кончена. Потери фрименов и «Котегов» оказались минимальными. Павел дал им три дня на разграбление города, и они на радостях отжигали вовсю: отпиздили всех птушников, отъебли всех гессериток и выставили местный филиал «Гильд-Банка». А Павел тем временем готовил свой страшный штопездец суд над поверженными врагами своими.

— Они идут сюда! Уже идут! — суетился барон Харконнен, ища, куда бы съебаццо. Съёбываться было некуда: барон и амператор, полностью лишившись вооружённых сил, беззащитно сидели со всей ебучей богемой в главном зале арракинского замка, ожидая своей хуёвой участи.
— Ой! — вдруг вскрикнул барон, ощутив неприятность в районе очка. — Что это?
— Теперь ты познакомился с торпедой Атрейдесов! — заявила Алка, уже ни хуя не спящая, а стоящая у барона за спиной. Она несколько раз провернула в жопе барона что-то твёрдое, и барон взвыл от боли.
— Что за нахуй? — не понял он.
Алка резко вытащила из харконненской жопы своё орудье и показала его барону.
— Узнаёшь? — спросила она.
Барон узнал бы этот предмет из тысячи. Это был стандартный деревянный член 19x5, из тех, торговля которыми традиционно составляла основную статью доходов харконненского Дома.
— Только смазан он не салом, как ты, наверное, подумал, — продолжала Алка, — а штопездец болезненным йадом. Фсё, можышь падыхать.
И барон впал в долгую агонию, что, впрочем, никого особо не расстроило.
В этот миг двери в зал распахнулись, и в окружении своей верной свиты вошёл Павел.
— А я-то уж думала, что ты совсем не придёшь, — заявила ему Алка. — И мне придётся самой их всех страпонить.
— Не сцы, сикуха, — попреведствовал ейо Павел. — Русские на войне своих не бросают.
Он с гордым видом подошёл к трону, пинком согнал с него амператора и сел сам.
— Каво йа вижу, сцуконах! — с лыбою протянул Павел. — Галина Еленовна, старая блядь! Ну щемись сюда, Мухоёбова, будешь мне пятки чесать. Давай-давай! Во, правильно, теперь чеши. Эй, халдей! — обратился Павел к представителю Гильдии. — Ну-ка, сбацай нам чаво-нибуть на раяле, а то скучна што-та…
Гильдиер, чуть не обосравшись со страху, сел за рояль и стал усердно пиздячить «К Элизе». Павел продолжал:
— Кароче так, блядь, нахуй. Я тут теперь самый главный пахан — и ниибёд! Несагласные есть?
Таковых не нашлось.
— Зоебись, — продолжал Павел. — Теперь, сцуко, амператор, фтыкай сюды. Ща ты мне, сцуко, передаёш фсю власть, фсе ништяки, кантрольный пакет акцый этаво, как иво… ну, в опщем, ты понял… Хуёво, сука, чешешь! …А я за это, можыт быдь, защищу тебя от Алки и ейо баивова страпона. Пайдёт? А будишь, педораз, чудить — хуй вам фсем, а не Пряность. Йа-то знаю, где ана лежыд — и магу в любой мамент фсю ейо фзарвать нахуй. Иле, скажым, запомоить ссакой. Ну чо, сагласен?
— Согласен, — устало сказал амператор.
— И ещё, — продолжил Павел. — Нам вазвращаеццо Колдоёбина, а Дом Харконненов распускаеццо нахуй. Всё равно барон уже сдох. А столицо Ымперии переносиццо, блять, на Арракис, ниибацца. Я туд жить буду, как новый амператор.
— Хорошо, — сказал амператор старый.
Тут из толпы вырвался Савка Хватов.
— Товарищ герцог… то есть, амператор, не велите казнить! Я раньше не знал, что вы живы! Я пидарасам Харконненам служил только для того, чтобы им нагадить, сука буду! За время службы им я столько всего у них переломал и спиздил, что пиздец! И всё из верности вам, мой герцог… то есть, амператор. Предателем Атрейдесов я не был никогда! А теперь пусть меня расстреляют!
— Да ладно, нештяк, Савка, — сказал Павел. — Я тебя никогда и не считал предателем. Всё нормально. Хочешь — возвращайся к нам.
— К сожалению, я не могу, — ответил ментат. — Скоро мне и так пиздец. Кажется, уже сейчас… Да, точно. Прощайте, мой герцог, я всегда был верен вам.
И Хватов рухнул замертво. «Передоз», — констатировал кто-то.
Тут бывший амператор заметил:
— Товарищ Мудо’Ёб! Для придания законности всему, о чём сегодня были достигнуты договорённости, вам бы следовало поджениться на одной из моих дочек, скажем, на Ирке. Чисто формально, для официоза…
— А вот уж хуй! — вдруг донеслось из глубины зала. Все уставились в сторону, откуда это донеслось, и увидели автора высказывания. Это был Федька.
— Я долго терпел, — сказал он. — Когда злоебучие «Котеги» поймали и опетушили Ромку — я терпел, ибо Ромка — гондон, туда ему и дорога. Когда пизданули ебучего барона, я даже обрадовался — ведь теперь я займу его место. Даже когда распустили Дом Харконнен, я терпел — в конце концов, всё это суета сует. Но когда собрались прынцессу Ирку, на которую я столько дрочил, отдать не за меня, а за непонятно кого — я не сдержался! Я больше не могу этого выносить, блядь!
— Чё-то я ни хуя не догоняю, — сказал Павел Федьке, расстёгивая ширинку. — Поиграй-ко на этой флейте, ога. Хули тебе надо-то, баклан? Прынцессу Ирку, что ли? Или чё?
— Атрейдес! — громогласно заорал Федька. — Выходи на бой, коль не ссышь!
Павел задумался.
— Во мне борются два начала, — сказал он сам себе. — С одной стороны, я по жизни вор, так что биться с пидорами мне должно быть западло. Ведь Харконнены — известные пидарасы, потому что — каклы…
— Что? — поражённо воскликнул Федька. — Откуда ты узнал древнейшее имя нашего Дома? Впрочем, неважно. Выходи на бой, кацап!
— …С другой стороны, — продолжал Павел, — я падонок, а значит — похуист. Так что атпиздить какла мне беспезды можна, даже пачотна… Эх, была ни была! Держи меня семеро!
Павел поднялся с трона.
— Осторожно, Паша, — зашептал ему Гена Хохлаков. — Федька — он, сука, опасный! Он владеет кун-фу в стиле Йобаного Попугая и знает боевой гопак!
— Да похуй, — отвечал Павел.
— Внимание! — предприимчиво зашумел Сидор. — Только сегодня и только здесь! Школа Одноглазого Удава против школы Йобаного Попугая! Чьё кун-фу сильнее? Делаем ставки!..
Павел приблизился к Федьке. Тот самоуверенно оглядел его и вдруг рванулся вперёд. Все ожидали, что он применит какой-то изысканно-опасный приём кун-фу, но Федька начал с самого страшного оружья своего — с боевого гопака. Намереваясь нанести сокрушительный удар, тот самый, которым можно выбить мечи из рук сразу двух противников, Федька высоко подпрыгнул, широко расставив ноги. Павел в ответ на это странное движенье чуть присел и, мысленно пожав плечами, ёбнул Федьку по яйцам. Федька, словно мешок с говном, рухнул на пол, скуля от боли и корчась. Павел принялся пиздить его ногами. «Какие злые страсти овладели мною! — хитрожопо хрипел избиваемый Федька. — Им волю дав, я сильно накосячил! Теперь я каюсь! Благородный Павел, простим друг другу прежние обиды!..» «Хуй тебе, какол ебаный!» — заявил Павел и ёбнул Федьку в висок, уняв того навсегда. Затем Атрейдес вернулся на трон.
— Вот и пиздец, — сказал он. — Эй, халдей! Хватит грусть всякую пиздячить. Давай весёлое чё-нить, душевное.
— Что сыграть-то? — на измене вопросил халдей.
— «Мурку», блядь! — заявил Павел.
И халдей вновь принялся дрочить клавиатуру рояля, извлекая из него звуки древнего романса.
— Ну-с, теперь можно и женихаться, — сказал Павел. — Которая тут Ирка? Вон та, которая на лошадь похожа?
— Не, это Ксюха, — ответил Гена. — Ирка — это вон та блондиночка, такая задумчиво-ебабельная.
— Да, вижу, — сказал Павел. — Нормальная пелотка. Поибаццо можно.
— Уж я тебе поебусь! — сунула Чуйка свой кулак Павлу под нос.
— Да шучу я, — сказал ей Павел. — Я тебя ебать буду. А на Ирку я даже дрочить не стану, хоть она мне будет и законная жена. Говорят, у неё литературные амбиции? Вот и заебись, пусть себе креативы хуячит — это заменит ей ёблю. И ни хуя она от меня не дождётся, кроме КГ/АМов. И ниибёт!
— Не ссы, Чуйка, — подбодрила её Джессика. — Они, Атрейдесы, хоть налево и ходят время от времени, но ебут, в основном, всё же нас. Так что за Ирку не думай особо — она хоть и хороша, и в Бене Гессерит ёбле обучена, но у тебя всё равно сиськи больше!..


Пиздец!