…В сущности, западло бывает двух видов: западло внешнее и западло внутреннее. Западло внешнее — это отказ от морального долга перед опчеством, нарушение господствующих в нём неписаных правил и традиций, это разрыв незримых социальных связей. Западло внутреннее — это косяк перед своим собственным духом, это предательство своих личных ценностей, нарушение своих собственных внутренних понятий. Для босяка имеет большее значение западло внешнее, для падонка же — внутреннее. И только совершенномудрый не отдаёт предпочтения ни тому, ни другому, или, вернее, считает то и другое одинаково важным, обладая идеальной способностью избегать как первого, так и второго… Западло внешнее и западло внутреннее… Или, как говорят «Бойцовые Котеги» — «он и гири»…
«Избранные речения Мудо’Ёба»
(сост. прынцесса Ирка)


— Сегодня я расскажу тебе одну из важнейших наших легенд, — говорил Павлу Сидор. — Это древняя легенда. Она повествует о фримене по имени Фёдор Сухов.
Павел, отдавший эти часы на постижение высшей фрименской мудрости, был весь внимание. Они с Сидором сидели, как обычно, на природе, у подножия одной из дюн. Сидор, забив, наконец, косяк «арракийской химкой» (три четверти плана на четверть Пряности, замочить в ацетоне, а потом сушить на открытом воздухе), раскурился и произнёс:
— Ну, блясцуконах, фтыкай…
Далее следовало двухчасовое пространно-витиеватое повествование, исполненное албанизмов, архаизмов, анахронизмов, локальных жаргонизмов и местных идиоматических выражений. Суть его сводилась к следующему. Фримен Фёдор Сухов следовал через пустыню домой, в свою родную Сечь, где его с нетерпением ждала невеста Катерина Матвеевна. Неожиданно на пути Сухова оказались фримены из дружественной Сечи. Они горячо попросили Сухова помочь им побороть очень досаждающего всем окрестным фрименам харконненского военачальника по имени Чёрный Абдулла. Сухов не согласился, поскольку спешил домой. Тогда фримены упросили его хотя бы сделать совсем небольшой крюк, чтобы переправить в нужное место похищенных у Харконненов блядей, за которыми и гнался Чёрный Абдулла. Нехотя Сухов согласился на это. Он повёл блядей через пустыню, но вскоре Абдулла настиг его. Тогда Сухов вступил с ним в борьбу, но вдруг обнаружил, что Абдулла — это, в действительности, не кто иной, как дух. Это поразило Сухова, но он взял себя в руки и, с помощью магии, которую много изучал в юности, победил духа. Однако в ходе сражения Сухов уцепился духу в бороду, и дух отнёс его куда-то далеко-далеко в пустыню. Когда Сухов пришёл в себя после битвы, вокруг были сплошь незнакомые места, и ни блядей, ни друзей, ни даже червей. Сухов вздохнул, поправил свой дистикомб и отправился домой. Через какое-то время на пути ему начали встречаться покинутые им бляди и друзья-фримены. Он спрашивал у них дорогу, но те показывали Сухову в совершенно другую сторону, как бы нарочно сбивая его с пути. Сухов не понимал, зачем они так делают. Но вдруг он с ужасом обнаружил, что и бляди, и фримены — это тоже духи, такие же, как Чёрный Абдулла. Высев на измену, Сухов стал всячески избегать их, но в конце концов понял, что они не могут сделать ему ничего дурного, ведь они — просто бесплотные духи. Тогда Сухов пошёл домой открыто, уже ничего не боясь и не обращая внимания на пиздёжь различных духов. Вскоре Сухов обнаружил, что и сам является таким же духом, как и они, но это его ничуть не расстроило, ведь он шёл домой…
— …Дык вот, Паша, — заканчивал свою историю Сидор, — в то время Фёдором Суховым был ты, Верещагиным был я, Саидом был Гена Хохлаков, Катериной Матвеевной была Чуйка, Гюльчатай была прынцесса Ирка, Петрухой был покойный Лёва Конец, Чёрным Абдуллой был барон Харконнен, блядями были бляди, то есть Бене Гессерит, тремя аксакалами была Космическая Гильдия, Джавдетом был гильд-навигатор Едрик, нефтью была Пряность, фримены были фрименами, черви — червями, пески — песками, а всё вместе — это эманации Всевечного Джа и ниибёт!
— Зоебись сказко! — сказал Павел, делавший заметные успехи во фрименском диалекте. — Только почему ты называешь её древней? Ведь Харконнены беспредельничают здесь всего лет восемьдесят…
— Просто я сочинил её как древнюю легенду, — сказал Сидор чуть обидчиво. — Всё равно, важна не сказка, а её смысл.
— А в чём он?
— В том, что Сухов так никогда и не вернулся в свою Сечь. Понимаешь, Павел, наша жизнь — это как путешествие из ниоткуда в никуда. Мы хотим рано или поздно прийти в какое-то место, кажущееся нам раем, но нам это никогда не удастся — ведь места, куда мы хотим попасть, в действительности не существует. Тем не менее, осознав эту истину, следует, несмотря ни на что, жить по-прежнему, как будто мы всё ещё верим в желанное место и хотим туда попасть. Фримены называют такое отношение к жизни «контролируемым долбоебизмом».
— Харошо звучид, — отметил Павел.
— Ещё бы! Ведь такое мироощущение тесно связано с самой основой нашей великолепно прекрасной религии — с Похуизмом.
— А в чём сакральный смысл Похуизма? — спросил Павел.
— В том, — ответил Сидор, — что тебе всё похуй.
— Всё-всё?
— Всё-всё. Ну, за исключением, конечно, самого утверждения, что «тебе всё похуй» — скажу это, дабы избежать «парадокса пиздабола».
— А как можно выразить высшую истину вашей религии?
— Никак. Высшие истины невыражаемы. И вообще, наша религия не столько раскрывает истины, сколько задаёт вопросы.
— А есть ли у вашей религии Основной Вопрос? — спросил Павел.
— Есть.
— И как он задаёццо?
— Он не задаёцца, он паёцца.
— Как?
— Вот так, — сказал Сидор и пропел:
— «Догонит ли в водухе — иле шалишь? — Барбос Пятилапый Великую Мышь?»
— И это всё? — спросил Павел.
— А хули тебе ещё? — ответил Сидор. — Вдумайся в этот вопрос — и ты охуеешь от его важности и злободневности!
— А есть ли в вашей религии Основной Ответ?
— Ну конечно!
— Какой? — спросил Павел.
— Я ведь тебе уже три часа объясняю. Шевели точкой сборки! — сказал Сидор. — Мы же похуисты. Разумеется, Основной Ответ нашей религии — «А похуй!»…

Положив на ломоть чёрного хлеба толстый шмат сала и щедро присыпав его мелко истолчённой Пряностью, барон Владимир Вольфович Харконнен завалился на свой трон, а затем, смачно откусив от бутерброда, затянул тихую песню.
Он сидел в главном зале своего дворца, стоящего в самом центре Новольвива, столицы принадлежащей Харконненам планеты. В воздухе летали яркие светильники, пол тронного зала из белого в розовых прожилках мрамора был похож на любимую еду барона, стены скрывались невьебенными гобеленами, а непосредственно над самим троном красовался девиз Харконненов, данный их Дому одним из древнейших его правителей. «Зеркала и совокупление отвратительны! (Барон Виктор Андреевич Харконнен)» — гласила надпись.
Подзаебавшись жрать и петь, барон велел позвать ментата. Вскоре в тронный зал кошачьею походкой вошёл Савка Хватов. После гибели герцога Лето он, впав в депрессию, перешёл с винта на опиаты, с каждым днём увеличивая свой дозняк. Рано или поздно это должно было его уебать.
— Хватов, што за хуйня? — начал барон. — Я поручил вам выяснить всё про этого Мудо’Ёба, который нам так досаждает на Арракисе! Где данные?
— Данных пока нет ни хуя, — раздражённо ответил Хватов, недовольный тем, что его вызвали к барону как раз в момент наслаждения приходом, обломав все кайфы. — Мудо’Ёб — это таинственный религиозный лидер фрименов, и больше о нём пока ни хуя не известно.
— Хуёво! — зло сказал барон.
— Да, хуёво. Но я между тем подготовил вам доклад об амператорских сардаукарах, — сказал Хватов, переключая внимание барона. — Помнится, вы интересовались, почему они непобедимы.
— Ну-с, что там? — нетерпеливо спросил барон.
— Итак, я проанализировал все доступные данные и, кажется, понял, в чём дело. Скажите, барон, как вы поступаете с выявленными в ваших владениях пидарасами?
— Ссылаю, разумеется.
— А куда?
— М-м, на химию, естественно. А что?
— А теперь вспомните, — продолжал Хватов, — что у амператора есть планета-каторга Соловки.
— Ну есть, и что?
— Вспомните, каковы основные статьи экспорта у Соловков, что там в основном производится?
— Ну, пластмассы всякие… мыло, краски, одеколоны… палёное бухло… взрывчатка, наркота, удобрения… Вы хотите сказать?..
— Именно. На Соловках крупнейшее в Империи химическое производство — и туда ссылают пидаров со всей галактики. Там их жёстко обучают военному делу — и на выходе мы имеем непобедимых сардаукаров амператора.
— Вы хотите сказать, — не веря ушам своим, заговорил барон, — что сардаукары — это отряды боевых пидаров?
— Конечно же! — ответил Хватов. — В этом и заключён секрет их непобедимости: нормальным пацанам просто в падлу с ними пересекаться!
— Как-то раз я высказался, — задумчиво начал барон, — что неплохо было бы ссылать пидарасов на Арракис — и тут тусующийся рядом кент амператора, граф Козьма Фанерный, чё-то взбеленился, объявил, чтоб я и думать не смел о чём-то подобном, и вообще чуть не дал мне пиздюлей…
— То-то и оно. Амператор ссыт возможной угрозы своей военной гегемонии. Но я бы предложил вам подумать над тем, чтобы использовать в качестве рекрутов самих фрименов.
— Разве это возможно?
— А как же. Когда фримены, в соответствии с вашими планами, уверуют в Федьку, который как бы свергнет беспредельщика Романа, их можно будет взять буквально тёпленькими. Это будут отличные рекруты. К тому же они каким-то образом способны биться с пидарасами — и не запомоиться при этом. Так что сардаукарам в этом случае пиздец… Кстати, давно хотел спросить, а с чего началась ваша вражда с нами… то есть, с Атрейдесами?
— Ну, — нехотя заговорил барон, — всё началось с религиозного спора. Помните, как начинается Вселенская Библия?
— «Нет Бога, окромя Джа», — процитировал Хватов.
— «Нет Бога, окромя Джа, и Гайдук — пророк его», — заявил барон назидательно.
— Разве Гайдук? По-моему, там было: «…и Баян — пророк его».
— Вот именно! — резко сказал барон.
— Н-да… — сказал ментат. — Нет, а всё-таки интересно, как в действительности будет правильно?
— Это я у вас должен спрашивать, — заворчал барон. — Вы же из Тлейлаксу, ваши должны знать такие вещи, как никто…

— Сидор, а каким образом фримены способны биться с сардаукарами — и не запомоиться при этом? — спрашивал Павел. — Весь секрет в похуизме?
— Правильна мыслиш, настаясчий падонак, — одобрительно кивнул Сидор. — Кто такие эти сардаукары? Чмы и педоразы! Ахтунги хуевы! Почему нармальный падонак должен за них чё-то думать, бояццо пересекацца с ними, вапще обращать на них внеманее? Да выдать им пездюлей — и зобыть, ибо нехуй!..
Павел постигал фрименские истины всё глубже и глубже. Скоро не было уже никого среди фрименов, да и среди всего остального населения Империи, кто мог бы в мудрости своей сравниться с Павлом.
Тем временем, «Бойцовые Котеги», отъевшись, уже обменивались с фрименами боевым опытом, готовясь к активным действиям против Харконненов. А леди Джессика, наконец, разрешилась приплодом. Новорожденную пелотку погнали Алкой.
Алка росла не по дням, а по часам. Всего через неделю после рождения она свободно тёрла с фрименскими интеллектуалами за философию и понятия, разводя их почём зря, а уже через год выглядела не младше Павла, превратившись в архидрочебельную и сверхебабальную особу, чем-то похожую на Джессику, только с более пышными формами.
— Почему вы меня погнали Алкой? — спрашивала она у брата.
— «Алка» — это сокращённое от «Алкоголичка», — отвечал Павел. — В момент твоего зачатия твоя мать была пианая в сиську. Да и потом дурмана всякого хавала да еблась с кем попало… Честно говоря, мы вообще не ожидали, что родится что-то человекоподобное… И уж, конечно, склонностью к алкоголизму ты просто обязана была отличаться. Так оно, в общем, и оказалось.
— Да ладно, я разве пью… Так, по чуть-чуть выпиваю, для аппетиту… Зато смотри, какова я, — и она провела руками по своим нехуёвым формам. — И умная, как сам пиздец: скоро на кандидатский минимум сдаю… А ведь мне всего-то год от роду!
— Вот именно! Ты даже большее уёбище, чем я!
— Да ладно, чё ты. Пойдём-ка лучше перепихнёмся разик-другой, пока Чуйка с матерью не видят…
Но тут медведоподобно явился Сидор.
— Паша, — сказал он, — тебя у ворот какой-то гондон спрашивает.
Павел нехотя прохуячил к воротам Сечи, где и выкупил посетителя. «Гондоном» оказалась тень отца Павла.
— Сын мой! — заявил призрак мёртвого герцога Лето. — Когда же ты отомстишь позорным Харконненам? Дух мой требует возмездия! Пиздец, пиздец, пиздец, ебать мой хуй! Отмсти же поганым беспредельщикам, и моя ходка на тот свет не покажется мне такой обломной!
— Батя, — отвечал Павел, — я, как вор и законный смотрящий, обязан быть осмотрительным. Я не должен спешить с отмщеньем, давая волю страстям. «Арестант не должен быть обидчивым, иначе его спровоцировать как нехуй ссать!» — процитировал Павел из древнего трактата «Вор-Крафт».
— Сын, почему ты объявляешь себя арестантом? — спросил призрак с непониманием. — Разве ты сейчас в тюрьме?
— Дюна — тюрьма… — уклончиво отвечал Павел.
Но после этого базара с привиденьем Павел решил реально взяться за подготовку своей мести.
Глубоко в пустыне он поймал дикого червя, объездил его и принялся по утрам упражняться в джигитовке. Червь был чёрен, как ночь, и Павел погнал его Буцефалом. Но потом, вспомнив, что наездником Буцефала был ахтунг, переименовал вороного скакуна своего в Эпическую Силу.
— Аццкое жывотное, — говорил он фрименам, похлопывая Эпическую Силу по бокам. — По сознанию он контркультурнее вас!
И фримены молчали, чувствуя тихое уважение к червю.
Спустя какое-то время Павел объявил Всефрименский Сходняк. На указанное место в пустыне явились тысячи делегатов со всей планеты. Они расположились вокруг дюны, на вершине которой засел Павел, и всецело внимали пророку.
Павел вещал:
— Доколе, доколе, блядь, мы будем терпеть этих пидарасов Харконненов? Доколе уёбища-навигаторы будут точить Пряность нашу? Доколе амператор будет забивать хуй на преобразование планеты нашей? Ибо учил Лев Конец, что будут на Арракисе и моря, и океаны, и реки, и яблони будут цвести, и конопляные поля до самого горизонта…
«Конопляные поля… до горизонта…» — восторженно шептались фримены. Это поразило их воображение.
— …считали вы пиздаболом Льва, — продолжал Павел, — но не пиздабол он ни хуя! Внимайте мне! Ибо был Лев для меня, что Иоанн Креститель для Христа, что Ломброзо для Климова и что Берроуз для Баяна Вещего. Так доколе, блядь?!
«Доколе?» — спрашивали себя фримены и не находили ответа.
— …не мир я вам принёс ни хуя, но меч, ниибацца! — пророчествовал Павел. — Так восстанем же мы, и добудем себе ништяки наши! Беспезды говорю я вам: грядёт время жатвы!
«Грядёт, ой грядёт!» — повторяли фримены, уверовав.
— …и как терпеть можно скотов этих, Харконненов, чьё дыханье чесночное дыханью смерти подобно? — риторически вопрошал Павел и забивал очередной косяк. — Никак нельзя ни хуя! А потому — уничтожайте вы их нещадно!
— А если, — робко спросил один из фрименов, — а если у Харконненов пелотка нехуёвая попадёцца?
— Беспезды говорю я тебе, — обратился к нему Павел, — если половой хуй твой соблазняет тебя — вырви его и брось от себя, ибо пиздатее для тебя, чтоб пиздой накрылся один из членов твоих, а не всё тело падоначье твоё в пучину греха непотребного было брошено!
Фримен, задавший вопрос, приуныл.
— …и потому так говорю я вам, — продолжал Павел. — Встретишь Харконнена — убей Харконнена, встретишь ведьму гессеритскую — выеби ведьму гессеритскую, но встретишь падонка — попреведствуй его с уважухою и раздели с ним воду свою и траву свою! Ибо как червие худосочное и задроченное даёт Пряность скудную и хуёвую, а червие большое и толстое — Пряность обильную и пиздатую, так и…
Чем больше кораблей взрывал Павел, тем более витийственными становились его речи. Но фрименам это нисколь не мешало: ведь они не лохи какие-нибудь: они явились на проповедь со своей травой, что позволяло им динамически подстраивать своё понимание под телеги любой степени хитровыебанности.
С этой проповеди началась вооружённая борьба фрименов за независимость. Очень скоро была создана Организация Освобождения Арракиса, в которой сразу выделились три крыла: «Ёб’Вас», «Нах» и «Албанский Джихад», занимавшиеся бандитизмом, терроризмом и, конечно, похуизмом. Харконнены взвыли от ужаса, когда подсчитали свои потери от их действий, а фримены только активнее включались в борьбу. И не было фрименскому боевому братству никакого подобия нигде в Империи, ибо не знала галактика движухи подобной уже более десяти тысячелетий — со времён Великого Джихада, уничтожившего мыслящие машины и мусоров. А фрименский Генштаб, возглавляемый Геной Хохлаковым, уже почти подготовил план решающей битвы.

— «В «Лазурном» шум и песни, ведь там братва гуляет, и не мешают мусора», — пел Павел древнюю песню Атрейдесов, кочумая через пески глубокой пустыни. В нужном месте он поставил манок-колотушку, сел, закрыл глаза и стал ждать.
Вскоре явился червь, но Павел никак не отреагировал на него. Червь подивился странности человека и силе его духа (песчаные черви секут такие тонкие вещи) и, втыкая, надолго завис на этом месте. Потом прибыл ещё один червь, и ещё… Когда их собралось полтора-два десятка, Павел вырубил колотушку и говорил так:
— Короче, пацаны, базар есть. Кто тут центровой?
Черви переглянулись, и вперёд выступил самый длинный и толстый.
— Я центровой, — объявился он. — А что случилось?
— Кароче, непонятка одна возникла, — ответил Павел. — Надо бы растереть.
— Чё за непонятка? — спросил червь.
— Для начала, — сказал Павел, — надо кой-чего уточнить. Вот скажите мне, черви, как реальному пацану, вы ведь кто есть по этой жизни? Вы ведь в натуре правильные пацаны, да, а не какие-нибудь там чуханы, так ведь?
Черви немного посовещались, и затем их центровой ответил:
— Да, мы в натуре правильные пацаны и ни хуя не чуханы.
— Тогда скажите мне, пацаны, — сказал Павел, — а где, по ходу, ваша хата?
— Наша хата, по ходу, вся пустыня, — отвечали черви.
— А теперь объявите мне, пацаны, — продолжил Павел, — а что такое Пряность?
— Знамо что, — усмехнулись черви. — Это ж наше говно.
— Но ведь Пряность лежит по всей пустыне! Где же вы, пацаны, срёте, везде, что ли? Чисто так спрашиваю, чтоб самому случайно не зашквариться.
— Да, по ходу, мы везде срём, — ответствовали черви, — по всей пустыне.
— Дак вот какая непонятка, пацаны, — заговорил Павел с наигранной печалью. — Вы объявили, что ваша хата — вся пустыня. И при этом вы срёте по всей пустыне, то есть помоите свою хату, как делают, в натуре, лишь самые конченые чуханы. Но при этом вы объявились правильными пацанами, так? А для правильного пацана помоить свою хату в падлу — так, нет? Налицо противоречие между словом и делом. Как его будем разрешать?
И Павел сделал поистине мхатовскую паузу. Черви высели на нехуёвую измену.
— Ой, а что же нам делать? — дрожащим тонким голосом спросил центровой.
— Не ссыте, — уверенно сказал Павел. — Цивилизованный мир давно нашёл простое и вместе с тем очень изящное решение вашей проблемы. Оно сводится к следующему. В хате выделяется строго определённое место, где следует срать. Такое место называется «парашей». Срать следует там и только там. Поэтому вам надо определить в пустыне одно такое место — и ходить только туда. Это место должно быть очень укромным, скрытым от посторонних взглядов. Если хотите, за чисто символическую плату я предоставлю вам консультационные услуги в этом деле. Или, если хотите, сразу укажу вам оптимальное место.
— Да-да, если можно — укажите сразу, — робко попросил центровой.
— Ну не сейчас, конечно, — сказал Павел. — Попозже.
— А-а… куда же нам пока ходить? — виновато спросили черви.
— Пока придётся немножко потерпеть, — ответил Павел.
— Мы потерпим, потерпим…
— Ну, мы это… — заговорил центровой. — Можно идти?
— Можно, — сказал Павел.
— А-а, это… — продолжил центровой. — Ну, за то, что было раньше — с нас как спросится?
— Да никак, пожалуй, — ответил Павел. — Ведь вы же не знали.
— Правда? — черви не могли поверить своему счастью. — Слово пацана?
— Слово пацана, — подтвердил Павел.
— Ну мы пойдём тогда.
— Идите, — сказал Павел, — только донесите этот мой прогон до всех своих соплеменников.
— Мы донесём, донесём, — твердили черви, с почтительностью удаляясь.
Павел подождал, пока они не скрылись за горизонтом, посидел ещё немного и с чувством выполненного долга пошёл домой в Сечь.


(окончание следует)