Понедельник в офисе, чегой-то не задался. Михалыч сидел за своим компутером, и остервенело долбил по клаве как дятел, что до этого дня за ним не замечалось. Я покрутил тяжелой похмельной башкой и подмигнул работяге. Типа, пойдем по пивку насадим, и жизнь наладится. Но он сделал ниибацца страдальческое выражение лица, набычился и уткнулся в комп, как  Титаник в айсберг. Наверное, ему пиздец плохо, подумал я. Михалыча, все сто десять килограмм живого веса, мы вчера всей конторой затаскивали домой на руках. Типичная жертва халявной выпивки в суровой мужской кампании сопротивляться даже не думала. Я оторвал жопу от стула, оглядел кабинет на предмет наличия начальства, потенциальных целей не обнаружил, и отправился за пивом в одиночку.

  На выходе, почти у автоматических дверей, наткнулся на свою давнишнюю боевую подругу и соратницу брюнетку Оксану. Несмотря на нашу еблю до утра, она выглядела свежо и привлекательно, чему, наверное, способствовала лошадиная доза "визина" в оба глаза и четверть тонны макияжа на морде. Я вяло помахал ей рукой, но ее хитрая и довольная физиономия заставила меня остановиться на потрепаться.

- Приколись, зачирикала Оксана, что мне с утра Валентина Анатольевна поведала!
  Валенина это жена Михалыча, юморная толстушка лет сорока, наш главбух. Я потряс стопудовой головой. Меньше всего мне хотелось выслушивать бабские сплетни.
- И что? - вяло протянул я.
- Что? Михалыча то она пиздец как разыграла. Я чуть не обоссалась, когда услышала.
- Излагай, - с видом внешнего безразличия медленно протянул я. Что-то подсказывало мне, что Михалыч не просто так уткнулся в комп.

- Короче, приволокли вы Михалыча домой, кинули на диван, затоптали грязными башмаками персидский ковер и укатили. А Анатольевна дверь за вами захлопнула, так, что штукатурка посыпалась и принялась его раздевать. Тужась и временами падая, с матом, стащила ботинки, носки, трусы. Зло её взяло. Думает, пусть так спит, скотина. Одела обратно муженька и спать легла в другой комнате.

  Утром просыпается от страшного крика. Михалыч заперся в туалете и кричит как ошпаренный. Нет, хуже, как будто ему на яйца слоняра индийский, из тех, что покрупнее, наступил.
  Валентине страшно стало, побледнела, вдруг, думает, сердце спохмела прихватило, бежит к туалету и через дверь спрашивает, типа, муж, ты живой там? А Михалыч оттуда: Валя, когда я приехал, трусы были на мне или нет?
  Анатольевна враз все просекла, не дура, но в ответ, в глухую несознанку, типа не знаю, не ведаю, я тебя не раздевала, труселя не проверяла. И тут раздается изнутри скрип кружка от унитаза. Мужик, видимо решил присесть, ноги, небось, стали подкашиваться. И из-за двери раздался полувопль-полустон Михалыча. Валентина, родная моя, плачет, я ведь с одними мужиками пил. Как же так? Я ж помню, что в трусах уходил. Ну, пидорасы...

  Тут Анатольевна в кухню побежала, чтоб ржача не слышно было, а Михалыч в туалете еще минут пятнадцать  сидел и всхлипывал. А потом вышел, переоделся, рукой махнул вяло и с понурой головой на работу пошёл.
  Я выслушал Оксанин рассказ. Чудовищными усилиями заставлял себя делать постную физиономию, пообещал позвонить и, утирая слезы, выступившие на воспаленных глазах, двинул к ларьку. По пути подумал, что неплохо бы всё-таки купить Михалычу пива. А то ведь такой стресс мужик пережил. И, это, буду теперь Оксанку на бухаловки брать. Вдруг обидится, что один пошел. Может ведь.