Я уже догораю, я выгорел, Боже мой.
Если б кошки умели, просто умели дружить…
Забери меня, милый Бог, домой,
чтобы я хоть немного сумел пожить.

Омертвевшие души, каменные сердца –
в разложении плоти, в оргазмах за гранью фальши.
Человечество, бросившее Отца!
Я ведь вас люблю, несмотря на ваши

совершенно бессмысленные, абсолютно пустые слова –
неприкаянные, необязательные… Мне даже
временами хотелось, чтоб моя отрубленная голова
легла в мясном отделе общечеловеческой распродажи –

чтоб ее покупали и ели мои мозги,
чтобы запекали мои глаза в раскаленной духовке.
Эти люди, которые, вроде бы, так близки –
ложащиеся в гробы, как в подарочные упаковки –

когда-нибудь всё вспомнят и всё поймут,
и возможно, наверняка очнутся, прозреют, заговорят,
вырвавшись из циферблата денег и минут,
держащего треснувший мир, как вселенский домкрат.

Братская могила земного родства, несбыточных мечт –
такие все аккуратные за исключением алкашей, шлюх и изгоев.
Впору снова выпросить у Бога меч,
чтобы перекосить – без разбора – и жидов, и гоев.

Интересно, что-нибудь останется? Но основной вопрос,
как и прежде – я тварь дрожащая или право имею?
Душа соприкасается с миром, производя мороз,
и за это стоит сказать спасибо не только древнему змею,

но и себе, и тому, что было до тебя, до меня,
до человечества в теперешнем нашем убогом значенье.
Что толку от силы огня, если люди бегут от огня?
Зачем входить в реку, если не чувствуешь ее теченье?

Проще позагорать на пляже, стать секс-символом хотя бы на пару недель –
отпускной сезон завершится быстро, неотвратимо.
Он уже где-то рядом – мой последний предел
смерти, прошедшей мимо меня. Иногда мне бывало жаль, что мимо.

Зачастую хотелось так, чтобы больше сюда ни-ни –
ни ногой, ни взглядом, ни единым выдохом-вдохом.
Электричество тоже светит, но не согревают его огни,
и под звездным небом человеку естественней разговаривать с Богом.

Здесь не может быть двусмысленности, недоговоренности – истина не грешит,
ей безразличны вихляния человеческой спеси.
Пролетая над пропастью то ли ржавчины, то ли ржи,
вдруг удивляешься тому, что давно ничего не бесит –

ни крикливость говорунов, ни закатившаяся под плинтус власть,
ничто из того, что еще вчера доводило жилы до дрожи.
Надеюсь и верю, что ниже уже не упасть,
а любой человек бесценен – даже тот, кто хочет продать себя подороже.