В детстве всегда так. Появляется во дворе новый ребенок,  девочка там или мальчик − не важно, и сперва он кажется каким-то загадочным и непонятным, вроде инопланетянина, даже если планета его всего-то и есть что соседний район, ну в крайнем случае другой город; никто о нем ничего не знает − что он за птица, чего выкинет, я бы ему не доверял, ай брось, нормальный пацан, ну что ты к нему прицепился, а ты видел, какого змея Сашке отец сделал, это что, у меня у бабушки на море таких змеев продают − они как дельтапланы и такой клеенкой обтянуты с Микки Маусом, мне папа в прошлом году такого купил, но я его забыл в аэропорту, ну ты шляпа, вечно ты…
    И не то чтобы он кому-то прямо не нравился, или все хотели с ним дружить − нет, обычно на него никто и внимания-то особого не обращал. Ну появился какой-то новенький. Чужак. Ну появился и появился. В конце концов, есть дела и поважнее.

    Но потом малыш потихоньку со всеми знакомится, начинает играть в наши дворовые игры, в классики, казаки-разбойники, четыре квадрата и всякие такие игры, в которые, кажется, играем только мы одни, потому что мы их и придумали, ходит со всеми на футбол, пробует курить сухие листья за домом у трансформаторной будки, а потом приходит осень, и он идет в нашу школу, а зимой так же, как и все, катает снежную бабу, и теперь уже кажется, что он живет в нашем дворе с самого сотворения мира, как и все мы. Дом построили, а мы в нем уже жили. И если спросить, а откуда появился Сашка, или Сережка, или Витька с 14 квартиры, никто ничего вразумительного по этому поводу и не скажет. Да всю жизнь был.
    И сейчас если у меня спросить, как, когда, откуда к нам пришла Нора Гварцителли, я тоже ничего не скажу. Нет, я, конечно, знаю, что семья ее родом из Грузии, что отца распределили в наш город, и они сюда переехали, но когда переехали, как это было, и как было до этого − не знаю. Мне почему-то казалось, что она всю жизнь здесь и прожила, в Витькином подъезде, на третьем этаже.
    И была она самой обычной девочкой. А лучше сказать была она просто девочкой, потому что нам, пацанам, до девочек и дела-то особо никакого не было. Ну девочки, платьишки там, банты, куклы, сопли, резиночки, кашки из грязи и травы, дочки-матери. Все девочки были обычными. Такой была и Норка.

    Норка была даже обычнее, чем все. Маленькая, худенькая, с очень бледной, почти белой кожей, тонким носом и прямыми черными волосами. И когда мы уже начали интересоваться девочками, и пошли бутылочки, кис-брысь-мяу и новые казаки-разбойники, такие, что разбойниками всегда были девчонки, а казаками пацаны, и у разбойников появился пароль, который казакам надо было непременно выпытать, на плоскую, робкую и какую-то отсталую в развитии Норку никто не обращал внимания. Все обращали внимание на Верку Шатову, потому что она уже носила лифчик, и ее белая водолазка оттопыривалась на груди двумя явными круглыми бугорками. Вообще Верка Шатова была самой красивой девчонкой во дворе, и любой из нас был бы не прочь за ней приударить, но как-то смелости что ли не хватало. Кроме того, говорили, что Верка дружит с каким-то старшеклассником из соседней школы, поэтому с порой романтических ухаживаний все мы решили немножко повременить, пока не подыщем себе достойных боевых подруг.

    А еще позже у нас появился штаб. Кто-то из нас раздобыл ключи от кладовой в подвале, мы поставили там диван, магнитофон, картинок всяких на стены понаклеили и стали в этом штабе заседать. В основном слушали музыку, курили сигареты, пили пиво, резались в карты или играли на гитаре. Однажды Витька с 14 квартиры притащил маленький целлофановый пакетик с сушеной травой вроде зеленого чая, выпотрошил папиросу Беломорканал и забил траву в гильзу. Получилась ракета. Он обслюнявил эту ракету и, взяв обратным концом в рот, стал задувать нам маслянисто-желтый дым. Дым резал глотку и пах палеными вениками, я поперхнулся и меня начало тошнить. Видимо оттого, что я не очень много этого дыма вдохнул, на меня он никак особым образом не повлиял, хотя пацаны говорили, что их прет, и постоянно смеялись. Чтобы не выдавать себя, я тоже сказал, что меня прет, откинулся на диван, закрыл глаза и стал слушать музыку. Это была кассета Кино с моим любимым Цоем.
    Очень скоро девчонки узнали про наш штаб и стали к нам захаживать. Мы играли в карты на раздевание и постоянно пытались их споить, но девчонки обычно говорили, что они пиво не пьют, а пьют вино, а вина у нас в штабе как-то не водилось.

    И вдруг пришел Новый год. В полдвенадцатого мама стянула с меня мои продранные на коленках джинсы и заставила надеть брюки, рубашку и галстук. Потом мы сели за стол, зажгли свечи, наложили в тарелки салат, а когда начали бить куранты, папа открыл бутылку шампанского и залил этим шампанским полстола. В тот Новый год папа впервые налил мне в бокал шампанского вместо газировки, произнес тост, мы чокнулись и выпили за наступивший. В час по телевизору передавали обращение Президента, мы еще раз выпили − теперь уже с Президентом, и родители дали мне добро идти встречать Новый год с друзьями. Мама всучила мне пакетик с упаковкой бенгальских огней, четырьмя палками китайского салюта, положила в карман сторублевую бумажку, и я пошел.
    Сперва я зашел к Сашке, потому что Сережка в ту ночь был у него, и тем самым можно было убить двух зайцев сразу. Потом мы втроем завалились к Верке Шатовой, но Верка сказала, что одна с нами не пойдет, и мы взяли еще четырех девчонок, а после всей ватагой пошли к Норке и Витьку, так как они жили в одном подъезде.

    Когда все собрались, мы решили идти на елку пускать салют. Я раздал всем бенгальские огни, а Витька делал такую штуку: зажигал петарды и держал в руке до тех пор, пока они полностью не сгорали, а потом кидал девчонкам под ноги. Петарды глухо разрывались, девчонки визжали, мы пили шампанское из стаканчиков, и всем было очень весело. Звучала музыка, в небе бахали китайские свечи, горели огни на елке, народ орал песни, а я что-то разомлел от шампанского и всей этой кутерьмы, в ушах звенело, я улыбался как пришибленный и все смотрел на Верку. Щеки ее покрылись густым румянцем, она постоянно хохотала и была такая красивая, что я решил обязательно ее сегодня поцеловать, а дальше будь что будет.
    Когда елка закончилась и народ начал расходиться мы всей компанией пошли в наш штаб, и только Витька убежал домой, но сказал, что скоро придет. В честь Нового года мы поставили в кладовке елку и развесили по стенам электрические гирлянды, так что когда пришли девчонки, у нас было все очень даже цивильно и по-взрослому.
    Через несколько минут прибежал Витька с тремя бутылками шампанского, бокалами и кассетой Scorpions, так как нам совершенно не улыбалось всю ночь слушать дурацкие девчачьи записи, а девчонкам не нравился наш музон. Короче, хитрый Витька решил пойти на компромисс.

    Мы разлили шампанское по бокалам, выключили свет и зажгли гирлянды, так что получилась такая интимная и романтическая обстановка. Витька провозгласил немного пошлый, но очень смешной тост, мы все выпили, потом еще раз налили, а потом девчонки изъявили желание потанцевать.
    − Один момент, − сказал Витька, поставил в магнитофон кассету Scorpions и объявил белый танец.
    Я танцевал с Норкой, Сережка с Веркой, а Витька с Таней из соседнего дома. Саня сказал, что он лучше выпьет, и сидел на диванчике с оставшимися девчонками, а те листали журналы и о чем-то шушукались.
    Когда песня закончилась, я отпустил Норку и быстро подошел к Вере,  чтобы не успеть испугаться и чтобы ее никто раньше меня не пригласил, и как только зазвучала музыка, я уже обнял Веру за талию, а она закинула руки мне на плечи, сцепив замком за шеей, и мы кружились вдвоем, переминаясь с ноги на ногу. Впервые в жизни я танцевал с Веркой! От сознания этого чуда и от сладкого запаха ее духов у меня кружилась голова, ее лакированная челка щекотала мне нос, а Верка танцевала, потупив взгляд, и я мог разглядывать ее практически вплотную столько, сколько влезет. Потом такая вещь случилась… Ну, она очень близко прижалась ко мне, и как-то само собой… Мне было так неудобно, но Верка делала вид, что ничего не замечает, а я был красный, как помидор, и когда закончился танец, я даже не поблагодарил ее, а просто отпустил и помчался к столу, выпить еще по чуть-чуть.

    После этого я два раза приглашал других девочек, чтобы Верка не догадалась, и чтобы девчонки не скучали, а  потом снова танцевал с ней, а Верка была уже пьяная, она положила голову мне на плечо, и так и танцевала, закрыв глаза и улыбаясь.
    И то ли на меня так шампанское подействовало, то ли близость Верки, но я почему-то уже считал ее чуть ли не своей девушкой, и видимо это придало мне какой-то смелости или наглости, не знаю что это было, только я вдруг спросил:
    − Вер, а правда говорят, что ты встречаешься с парнем с соседней школы?
    Вера засмеялась и, не отрывая головы от моего плеча, как-то так сказала, нежно как-то, так сказала, что я прямо почувствовал, что между нами что-то есть:
    − Это Игорь, мой двоюродный брат.
    А после я присел на диван и стал смотреть, как Саня галантно развлекал девочек, пока Сережка с Витькой о чем-то шептались со своими барышнями в темных уголках. Саня вырезал из листа бумаги длинную ленту, перекрутил концы и склеил их скочем.
    − Это, − говорит, − лента Мёбиуса, − У нее всего одна плоскость.
    Он дал Таньке авторучку и та, не отрывая ручки от ленты, провела линию, которая прошла по обеим ее сторонам и уткнулась в свое начало. Саня вообще был самый умный из нас и знал кучу всяких интересных штук, но на девчонок лента Мёбиуса как-то не произвела впечатления, видно было, что они скучают без кавалеров. А я был просто поражен. Лента Мёбиуса! Это ж надо! И как с такими вещами жить!
    Потом девчонки вдруг разом встали, и Вера сказала:
    − Мальчики, уже поздно, мы пойдем домой. Ты же проводишь нас, Саша, правда?
    А мне так хотелось проводить Веру! Но я постеснялся сам предложить себя в роли провожатого, тем более, что Вера просила Сашу. Когда девчонки ушли, в штабе остались только Витька, я и Сережка, и Норка, потому что ей было с Витькой по пути. У нас осталась еще бутылка шампанского, и мы решили ее допить. Норка в общем-то не хотела, но Витька так настойчиво предлагал ей выпить, что под его натиском никто не смог бы устоять.

Мы с Сережкой играли в карты за столом, а Витька сидел с Норкой на диване в самом темном уголке, что-то возбужденно шептал ей на ухо и гладил рукой по коленке. У них там постоянно происходила какая-то возня, но мы тактично отвернулись и делали вид, что ничего не замечаем.
    Вдруг Нора как-то жалобно всхлипнула, я повернулся и увидел, что Витька, вдавив ее своим телом в диван, одной рукой зажал рот, а другой задрал юбку и стягивал колготки. Девочка брыкалась и пыталась вырваться, но Витька был сильный, гад, и она ничего не могла с ним поделать.
    − Витька! − крикнул я, − Хорош, слышишь!
    Тот не обращал на меня никакого внимания и яростно стягивал с нее трусы. Я подошел к нему и дернул за плечо:
    − Витька, хватит!
    Он резко обернулся ко мне и прорычал сдавленно, как одержимый:
    − Уйди! Уйди, убью!
    Мне стало так страшно! Никогда его таким не видел. Я отошел к столу и стоял, там как истукан, не зная, что делать. Я старался не смотреть в их сторону, но краем глаза видел бешено метавшееся белое пятно Витькиных ягодиц и слышал, как плачет Нора. Сережка как завороженный не мог оторвать глаз от этой картины, лицо его побледнело, по лбу градом катился пот, штаны оттопырились, а я как дурак скрежетал зубами и иступлено мял ленту Мёбиуса.

    Очень скоро Витька кончил, встал с дивана, застегнул штаны, шатаясь подошел к столу и трясущимися руками раскурил сигарету. Норка в углу судорожно рыдала. Кофточка ее была разорвана, юбка задралась на живот, а она лежала, прикрыв лицо руками, и все всхлипывала, всхлипывала.
    − Давай, Серега, ты! − прохрипел Витька и толкнул Сережу в сторону дивана. Серый подошел к Норе, боязливо дотронулся до ее голой ноги, с минуту помялся в нерешительности, а потом спустил штаны и изнасиловал ее во второй раз.
    Когда Сережка скорчился и упал лицом на грудь Норы, Витька протянул мне бутылку с остатками шампанского и рявкнул:
    − Теперь ты.
    Я поставил шампанское на стол, и, глядя в пол, пролепетал:
    − Я не буду.
    Витька как с цепи сорвался, схватил меня рукой за шею, притянул голову к своему лицу и дико выдохнул:
    − Нет, мальчик, ты будешь! Ты будешь! А то слишком красиво получится!
    И так он это сказал… Я просто не мог отказаться. Я хотел, но боялся.
И еще одно. Так получается, что я вроде как не виноват, вроде меня заставили, а сам я не хотел. Я всегда себе это говорю как бы в оправдание. Но ведь это дело такое… Если бы я не хотел, я бы и не смог этого сделать, верно ведь?..

На следующий день к нам пришли Норкины родители, и долго кричали на меня и на моих предков, а потом они все вместе кричали на меня, а потом ее родители ушли, и отец меня так избил, что я еле живой остался. И еще несколько дней отец говорил, что меня отдадут под суд и посадят, и что потом со мной сделают в тюрьме, а мама все время сидела на кухне и плакала.
Но под суд меня почему-то не отдали, и вообще дело как-то замяли, а где-то через месяц я уехал к бабке на море и прожил у нее два года.
Когда я вернулся к родителям, Норки уже не было. Ее отец ушел на пенсию, и они куда-то уехали. Я пошел в 11 класс своей школы и снова стал встречаться с Веркой. Если честно, теперь она уже не казалась мне такой красавицей, как раньше, но все равно она мне нравилась, и мы даже хотели пожениться.

После школы я поступил в военное училище и уехал в другой город. Поначалу я писал Верке, и она мне тоже отвечала, но потом как-то все заглохло, и я про нее забыл. Я закончил училище и несколько лет прослужил на Севере, там я женился, и у меня родилась дочь Ольга, а потом мне удалось провернуть одно дело, я перевелся в Питер и купил небольшую двухкомнатную квартирку на Дыбенко.
Как-то раз я зашел в магазин возле моего дома и встретил Нору. И сразу почувствовал себя так, словно я мальчишка, и все это случилось только вчера. Я хотел развернуться и бежать, бежать, прочь из этого магазина, из этого района, из этого города, но вдруг Норка обернулась и увидела меня. Я смотрел ей в глаза, как прикованный, не в силах сдвинуться с места, а потом она улыбнулась и назвала меня по имени.
Так не бывает. Я не могу поверить. Мы живем в одном дворе. Нора выросла и вышла за муж за военного, он служит в штабе округа и получил квартиру в соседнем доме. Мы стали встречаться и подружились семьями. Я с ее мужем хожу на рыбалку и пью водку на кухне, в то время как наши жены нас по очереди матерят, но на самом деле любят. У Норки сын Мишка на два года старше моей Ольги. Они иногда встречаются, но Мишка постарше и ему моя Ольга неинтересна. А Норка, кажется, не помнит того случая. По крайней мере, она ни разу об этом не говорила. Может, простила?
В то лето Ольга перешла в девятый класс, закончила музыкалку и начала готовиться к поступлению в колледж. Мне даже как-то не верилось, все казалось, что она еще совсем ребенок, я еще помнил тяжесть ее маленького тела, когда я баюкал ее на руках.
Однажды я вернулся с работы, вставил ключ в замочную скважину и понял, что дверь не заперта. Я вошел в дом и крикнул весело:
− Почему отца не встречаем?
Тогда жена вышла из Ольгиной комнаты, и у меня подкосились ноги. Прическа ее была растрепана, глаза красные, а по щекам катились слезы вперемешку с тушью.
− Что? Что случилось?!
− Твою дочь изнасиловали.
Меня как к стене пригвоздило. Перед глазами горячим маревом поплыла пелена, я сжал кулаки до боли и крикнул:
− Кто?!!!
− Мишка, − разрыдалась жена, − Норкин Мишка.
Я, не помня себя, выбежал во двор, и в два счета оказался в Норкиной квартире.
− Убью! Убью, гаденыш! − орал я как сумасшедший и все рвался к вжавшемуся в угол мальчишке. Меня на силу оттащили.
От боли, от бессилия мне хотелось повеситься. Дочь не выходила из комнаты, лежала на кровати и постоянно плакала. Я сидел на кухне и думал, что на самом деле ее изнасиловал не Мишка. Я, я ее изнасиловал, тогда, давно, в нашем подвальном штабе.
Когда жена стирала белье, она вытащила из кармана Ольгиных джинсов смятую бумажку:
− Что это, посмотри?
Я развернул бумажку и увидел линию, которая, не прерываясь, тянулась по обеим ее сторонам и упиралась в свое начало.
− Что это такое? − спросила жена.
− Лента Мёбиуса, −ответил я.