Вот уже вторую неделю Одиссей Лаэртский и сотоварищи гостили у циклопа Полифема. Причём не столько гостили, сколько квасили, пытаясь забыть гнев Посейдона. Посейдон гневалсо не зря: моряки нагло ссали и срали в море, даже не сотворив гекатомбы. Обида бога на выделения греческих солдат, возвращавшихсо в родные края, вылилась в тот факт, что итакийский корабль выкинуло штормом на пустынный и дикий сицилийский берег, по которому изредка прогоняли свои стада гигантские циклопы.
  Одиссей по этому поводу долго не горевал. Дома даже за портьерой поблевать нельзя, а у Полифема настоящая холостяцкая конура. Сам циклоп казалсо поначалу совсем не кровожадным коварным чудовищем, а вполне нормальным чуваком и приятным собеседником, который цитирует знаменитых греческих хуяторов. Ну, рожей он не вышел, ну алкаш хронический – а кто сейчас не алкаш, собственно говоря? Даже то, что в пещере полы заблёваны – и то можно стерпеть. Хавка бесплатная, пойло даже больше того – холявное, делать ничего не надо – что ещё нужно перенесшему контузию офицеру ахейских войск в ацтафке? Правда, Лаэртский подозревал какой-то подвох (не стал бы мстительный Посейдон устраивать такой курорт), да и сослуживцы тоже намекали, что тут что-то нечисто, но после четвёртого стакана неразбавленного вина все страхи исчезали хуй знает куда.

  Но однажды Полифем спалилсо по полной. На определённом этапе запоя Одиссею стало не хватать женского общества, и он завёл с хозяином хаты разговор о пелотках.
- Вот веришь, одноглазый ты хроняра, я самолично волшебницу Цирцею выебал. Вот так вот взял, и во все дыры выебал. А до меня никто этот подвиг не совершал. Потому как Цирцея всех ёбырей потенциальных в свиней превращала.
- Да, круто, блин… - как-то неуверенно протянул циклоп и закурил огромную самокрутку толщиной со среднее бревно.
- А потом я на остров один попал, а там нимфа Каллисто. И даже несмотря на то, что нимфа, я её тоже ебал, и тоже вполне успешно. А нимфы – они ведь ненасыщаемые. Еле отвязалсо от пизды от бешенной.
- Угу, - без особого энтузиазма поддакнул Полифем.
- А под Троей мне Афина Паллада дала, как и обещала. Мы с ней нектара грибного припили, и она мне дала. Но об этом никому не слова, она просила. У неё можно так сказать, целевой имидж, ыыыы… - Лаэртский заржал над неудачной шуткой и по-приятельски ткнул циклопа локтём. – А у тебя как на ебабельном фронте?
- Эх, - циклоп выдохнул кольцо дыма и грустно вздохнул. – Не создали боги-олимпийцы самок циклопов. Так что мы все мужского рода, а баб у нас испокон веков не было. А из-за наших еблонов страшных нам никто не даёт – ни смертные, ни богини. Так мы… - циклоп на мгновения замялсо, ощутив, что выдаёт самое сокровенное, но потом продолжил – мы, значит, друг друга пользуем. По графику специальному.
- То есть, как так? Ахтунг?! – Одиссей побледнел и его рука легла на рукоять меча.
- Скука ведь и вонь нестерпимая, а развлечения мужчине всегда нужны. Пачти цэ, гыгыгы, - циклоп страшно заржал и похотливо посмотрел на греков единственным глазом.

  В этот момент Одиссей понял весь ужас мести Посейдона, как понял и то, что главный лозунг троянских агитаторов «Греки-пидарасы!» очень скоро может стать чудовищной правдой. Ночью, когда Полифем спал пацталом, Лаэртский собрал итакийцев на экстренное совещание. Все единогласно решили, что из берлоги Полифема пора сваливать, и как можно скорее. Не забыв угнать овец и стырить вино, конечно.
- Когда работа по эвакуации ценностей будет завершена, мы выстругаем из вон того бревна кол и забьём его Полифему в жеппу, - так завершил Одиссей свой хитроумный замысел.
- А зачем? – спросил царя один из воинов.
- По воле Зевса, истребить ахтунга – дело, угодное богам. Пусть умрёт как жил, - заявил Лаэртский, почти на тысячу лет опередив с этой идеей убийц римского императора Гелиобала.
  Кол долго и упорно стругали мечами, а потом обжигали на огне разведенного посреди пещеры костра. Дабы казнь была без помех осуществлена, циклопа (с большим трудом) связали толстенным канатом. Кол забили с разгона, с третьей попытки. Циклопу, вопреки всем ожиданиям Одиссея, не понравилось – он начал громко верещать и пытался рвать канаты. Благо, когда он их порвал и вырвал кол из жеппы, ахейцы были уже далеко – принеся в жертву Посейдону украденных овец, они помирились с Колебателем Моря, который, забыв былые обиды, сам двигал итакийское судно к родным берегам…

- Нет, мемуары беспесды хорошие, - сказал Гомер, рассматривая рукописи Лаэртского. – Но обыватели не поймут. Они все как один будут на стороне пострадавшей стороны. Циклопа, тобишь.
- Как так? – искренне возмутилсо царь Итаки. – Он же пидар был, ещё и одноглазый!
Гомер только руками развёл, не мои, мол, проблемы.
- Значит так, - сказал греческий хуятор №1. – Немножко подправим, чтоб читабельней было: циклопа изобразим кровожадным безумным монстром, агентом Посейдона на суше, кол вы ему забили в единственный глаз, а под овцами прятались, чтобы выбрацца из пещеры…
  Отредактированный Гомером рассказ Одиссея дошёл до наших дней.