Военкомат. Такого фарса я больше никогда и нигде не видел. Звонит мне этот хрен, на сотовый, и говорит: «Здравствуйте, как Ваше здоровье?». «Превосходно», - отвечаю, - «А кого именно оно интересует в этот раз?». «О, простите, я не представился, начальник третьего отделения седьмого участка пятнадцатого района, майор Пердунов, заезжайте к нам в удобное для Вас время с 10 до 17 по будням?», «О, конечно, как только освобожусь, а по какому вопросу, если не секрет?», «На сборы конечно, по какому же еще, а чем Вы заняты?», «Я?», «Ну да, да, Вы. Чем?», «Я, эээ, работаю, эээ, я в командировке». «А если не секрет, то где?», «Ну, эээ, в Новосибирске, да, в Новосибирске». «И надолго Вы там?», «Да, достаточно на долго, до авгуса, нет, эээ, до октября, да, до октября, как вернусь сразу Вам позвоню, сразу, будьте уверены». «Хорошо, буду очень ждать Вашего звонка» «До свиданья» «Всего доброго» «Удачи Вам» «И Вам удачи» «Пока» «Ага, звоните, пока» «Да, до свиданья еще раз». Все. Опорожним желудок. Кто-нибудь соврал здесь? Конечно. Конечно нет. Соврать – это ввести в заблуждение. А здесь никто никого в заблуждение не ввел. Все же шито белыми нитками. Никто никуда не поедет. И сотовый я ему дал специально чтобы слать его на хуй будучи уверенным что он не знает где я нахожусь. Хрен ему дадут узнать где мой сотовый, он же не мент, и права на это не имеет. И ни на какие хреновые сборы я не поеду. Защищать гребаную Родину? Может она наконец ебнется и я вместе с ней. И вся эта ебаная природа и весь этот ебаный пафос за которым нет и пяти копеек. Пройдет все, пройдет и она, пройду и я. А пока не прошел буду смеяться и плясать, плясать на могилах, плясать на неудачах, мог бы я – сплясал бы и на своей собственной могиле. И на всех остальных. Пусть не будет больше никогда ни у кого удачи и успеха, здоровья и гармонии, продолжительности и преуспевания. Может быть тогда эти жалкие людишки и я в том числе научатся плясать просто так, не закладываясь на то что сейчас не пойдет грязный дождь, а если и пойдет, то сначала чистый и нежный, и пока он будет такой они успеют убежать в свой ебаный теплый дом и будут хихикать оттуда через окошко. Как мне противно быть таким же. Опорожним желудок. Хорошо когда тошнит от чего-то или кого-то. Хреново когда тошнит от тебя самого. С любым, даже самый клеевым чуваком на свете мне придется сколько-то пообщаться, может быть триста лет. Если придумают наконец гребаные врачи всё исцеляющую клизму, то может мне правда придется когда-нибудь с кем-нибудь прообщаться триста лет. Но даже триста лет, даже тысяча лет, не встанет ни в какое сравнение с тошнотворным словом «всегда». От меня мне не деться никогда и никуда. И меня тошнит от меня так же как и от всех этих людишек. Я даже не могу потратить какие-то паршивые три недели для того чтобы защитить свою гребаную Родину. Не говоря уже о том сколько я усилий положил для того чтобы не потратить два года на то чтобы ее защитить. И что самое тошнотворное, так это то, что я просто зассал. Мне даже не стало жалко двух лет, и тем более мне не стало жалко трех недель. Я просто зассал, что меня мой замечательный босс, неправильно поймет, что когда я вернусь через два года я не смогу снова начать столько стоить на ебаном рынке труда, хуже блядь – что за три недели я не получу черную часть зарплаты и мне в следующем месяце не хватит денег чтобы заплатить за квартиру и какие-то хуинькие кредитики. Или я заплачу за квартиру и кредитики и тогда мне не хватит бабла на нормальные сигариллы и вискарь. Придется курить Честрефилд и пить Гжелку. Да. Я продал Родину за то чтобы не менять привычный КэптанБлэк и Чивас на Честерфилд и Гжелку. Ура. Родина! Тебя когда-нибудь так дешево продавали? Эта зеленая как больная сопля Родина, в лице ста тысяч здоровых как весенняя зелень чиновников попросила меня ее защитить, а я послал ее на хуй. Даже не за тридцать сребреников. За просто так. За пять минут комфорта. А если я ее послал на хуй, то кого мне тогда на хуй не посылать? На кого мне тогда не тошнить? «Эй, хуй в мундире, начальник третьего отделения?, Ты прости меня что я тебе сразу соврал, мне просто страшно стало, потому я так и бравировал перед тобой уверенным голосом, ты прости меня, я приеду, приеду на твои дурацкие сборы, только разреши мне приехать в следующий раз, нет, я ни в каком не Урюпинске, я в Москве, в Москве, да я ваще сижу жру пиво в десяти минут хода от твоего хренового военкомата, но я не могу, не могу, мне страшно ехать сейчас, ты меня прости, и разреши мне приехать в следующий раз, в августе, на три недели, я даже убегать не буду, я сам приду, я тебе обещаю, правда, или пусть меня тошнит на самого себя всю мою оставшуюся жизнь, пусть тошнит, пусть, спасибо, ты мне как мама будешь все эти три недели, спасибо, пока, до встречи». Опорожним желудок.