Мы сидели в общаге и пили пиво. Купили в ларьке два ящика, еле унесли вчетвером – дохлые, измученные голодом, бухлом и учебой студенты. Деньги, выданные родителями на недельное пропитание, были потрачены на пиво с мыслью «будет день, и будет пища».
    В этой простой фразе заключалась целая программа нашего поведения на остаток недели. А именно – пожрать у телок за их счет, найти забухать нахаляву, варить всякую хуйню типа круп, найденную в шкафчике, и сдабривать ее говяжьим жиром для придания вкуса.
    Страшное ебало нищенства.
    По пути из ларька нас остановили какие-то крепкие ребята в количестве двух человек. Назвались дзюдоистами, предъявили необоснованные претензии на наше пиво. Были, ясен пень, вежливо посланы. Вежливо, потому что кто их знает – а вдруг действительно дзюдоисты, и против крепких двоих нам, дохлым четверым, не выстоять? К тому же, у нас был ценный груз, который не терпелось оприходовать, а повредить его мы не имели никакого морального права.

    К пивному веселью тут же подрослись такие же как мы халявщики и нищие, но компанейские, парни. Была мысль позвать телок, но в результате краткого совещания мы как обычно решили не переводить ценный продукт, а наоборот, выпив все, пойти в комнатам, где жили бабцы, чтобы намутить денег и компании, причем второе было как бы вторично.
    Бутылки откупорены, в магнитофоне играет какая-то американская банда, сидим, пьем. На огонек заглянул Андрюха по прозвищу Философ. Он реально был такой философского склада ума чувак, постоянно грузил всякими теориями, которые сам придумывал на ходу, и готов был бесконечно и аргументировано доказывать. Основным тезисом, красной нитью проходившим через все его умозаключения, было примерно такое утверждение:  «Парни, все в этом мире - хуета». Вероятно, Андрюху можно было причислить к киникам.  К синякам – точно.
      Андрюха, увидев пиво, поморщился и ушел. Философ пил исключительно водку, запивая ее водой из-под крана. Рядом с его шконой в комнате постоянно стояло ведро. Чтобы ночью или утром блевать, не вставая. Учился, кстати, на отлично.

    В нашей компании был такой пацан, по имени Коля. Погремуха у него была Пиздец. Коля Пиздец был Пиздецом потому, что с ним мы постоянно попадали в какие-то заварухи. То спиздим деревянного медвежонка из детского сада, то заблудимся в городе ночью с пустыми карманами. Однажды мы с Коляном слопали по кассете каких-то колес – я уже не помню их названия – и запили это дело водкой с галазолином, а потом нас нашли в разных местах в отключке, и приволокли в комнату, бросили на койки, как мешки с говном, и мы провели в ебанутейших сновидениях двое суток. Я тогда с децел обоссал штаны во сне, но никому не рассказал. Потом мы, короче, одновременно пришли в сознание, и начали общаться, типа делиться впечатлениями о постигнувшем нас бэд-трипе. Оказалось, что я мог в этот момент говорить только гласными, ну там «О-ааэээ-ууэ-оэеэ», а Коля – согласными. Что характерно – прекрасно друг друга понимали.
    А в другой раз мы с Пиздецом обсадились дурью, и с нами еще был местный наркоман Леха, он использовал  все, от чего штырило. Этот Леха, короче, видимо пыхнул какую-то химию, а сверху сожрал феник, и потому зачем-то полез под кровать, и там прятался от неизвестных чудовищ. Впрочем, он не мешал нам угорать, а иногда даже хуярил дельные шутки из-под кровати, хотя так и не выполз до вечера. Так вот, в дверь брякнули парни из соседней комнаты, и сообщили, что по коридору ходит декан, и проверяет порядок в общежитии. Мы, конечно, нагрелись, и заперлись изнутри, открыли окна, а дверные щели заложили тряпками, чтобы зихер от шмали не почуяли чуткие ноздри бдительного декана. Стали вслушиваться в голоса в коридоре – не идет ли судья Дредд по нашу душу. И он, короче, пришел, и стал долбить в двери. От нехуевой измены мы заметались по комнате, а подкроватный домовой Леха вещал в том духе, что нужно было установить вытяжку-вентилятор на форточку, как у них в хате. Лехин совет был конечно полезен, но несвоевременен.
    Тем временем в дверь стучали, не переставая.
    В общем, мы тогда предали Леху,  и выпрыгнули в окно – второй этаж. Я чуть не сломал ногу, а Коля расцарапал себе еблет. Главная мысль, к которой мы впоследствии пришли, когда обломались в парке газировкой и кукурузными палочками, наблюдая за проплывавшими мимом троллейбусами, - «Какого хуя мы выпрыгнули из окна?»
    Коля легко подхватывал любую безумную идею, и сам часто выступал генератором бредовых тем, за исполнение которых мы дружно принимались со всем долбоебическим задором. За что и, как правило, страдали. Пиздец, одним словом, его второе имя.

    Вот и в этот вечер, выпив по три бутылки пигуса, мы решили на этом не останавливаться, и взять шмали. На беду, официальный поставщик по кличке Бедуин – какой-то хуй с Кавказа, за постой болтавшийся в общаге неизвестно зачем – на горизонте отсутствовал, и это было плохо, потому что Бедуин банчил башель пластилина за тридцать рублей, что было настоящим демпингом на рынке. Как говорится, для студентов – скидки. Была еще надежда на наркомана Леху, но Леха уехал в родной город, взять вещей, денег, и любимых им феников. Мы же сами его и благословили в путешествие, дав завет привезти и нам чего-нибудь. Так что Лехина помощь на сегодня отпадала. До ближайших известных точек было далеко, а денег на тачку – жалко. Поэтому я стал думать, как выйти из положения.
    Я, короче, от кого-то слышал, что у кинотеатра «Октябрь» чуры торгуют коноплей. Тогда времена были такие – толкачи тусили на улице, почти ничего не боясь. Этот слух я немедленно озвучил, и Коля Пиздец воспринял известие с воодушевлением, которого, как впоследствии выяснилось, эта тема была пиздец как недостойна.
    И мы с Коляном пошли брать дурь. Остальные пивохлебы попрощались с нами, и пожелали безболезненно встретить смерть от холода на улице. Зима была, хули, холодная реально зима. На саркастические прощания мы ответили кривыми ухмылками. Мы-то сегодня обдолбимся, а вы, скоты, жрите желтую воду.

    Мы шли мимо павильонов, мимо светящихся витрин, завидуя тем, кто может позволить себе купить то, что было на этих витринах. Иногда мы заходили в павильоны погреться, но ненадолго, потому что впереди маячила цель, а через прилавки буравили злые внимательные глазки продавцов.
    Когда мы дошли до кинотеатра, сразу увидели двух одиноких мужиков, которые топтались как бы без дела. В двадцатиградусный мороз. Присмотревшись, я увидел характерной формы носы, выдававшие в мужиках потенциальных банчил. «Урюки, слоняющиеся без дела в мороз в месте, известном как наркоманская точка – с высокой долей вероятности являются банчилами», - рассудил я, и Колян Пиздец со мной согласился. «Только что-то они сильно старые для уличной торговли», - подумалось мне, но я забил на эту мысль, посчитав дискриминационной.
- Ну чо, кто пойдет с ними пиздеть? – спросил я, подразумевая, что идти должен Колян. Колян не схавал, и парировал:
- Иди ты, я тут на секе постою, вдруг чо-кого, мусора там подваливать начнут, я маякну.
    Я сильно замерз и хотел в тепло, и потому спорить не стал. Развел меня Коля Пиздец влегкую.
    Я, в общем, подвалил к этим двум чертям, и заговорщицки так говорю:
- Парни, не в курсях, где тут траву взять?
    У одного из чур глаза сделались квадратными. Я подумал: «Наверное, по-русски хуево понимает». Так примерно и оказалось, потому что он с явно выраженным акцентом спросил:
- Чэво? Ти чо сказал?
    Я терпеливо пояснил ему, что мне от него нужно:
- Ну конопля, ебтать, дурь, понимаешь мою речь, да? – «да» я добавил для придания фразе более понятной для них колоритной формы. Они же там постоянно «да» в конце добавляют. Типа «Здарова, да?», как-то так.
    Глаза у пушера сделались совсем большими, а ноздри раздулись. Пронеслась упадническая мысль: «А может, они не торгуют. Может, я по их джигитским понятиям сейчас оскорбил, и они схватятся за ножи?»
    А второй говорит:
- Ти ахуел штолэ такиэ вапросы задавать? Ти знаэшь, с кем ти гаваришь? – и грозно так смотрит на меня. Ну я думаю: «Да пошел ты на хуй, еще я вашего брата в лицо запоминать буду», а сам говорю этак с вызовом:
- Ну и не знаю, и чо?
    И тут значит этот, к которому я первому обратился,  расстегивает тулуп, в который одет. Я думаю «Эксгибиционист-ахтунг, вот пиздец, вроде надо бить его, а хочется домой». Я оглядываюсь назад – Колян нетерпеливо топчется, дуя на замерзшие кулаки.
    Расстегнув тулуп, чура показывает мне милицейский китель – пуговицы, погоны, вся хуйня.
«Ебанзи, это же мусор!» - осеняет меня догадка, и я говорю:
- Ладно парни, я обознался, - и больше ни слова ни говоря, стараясь вести себя достойно, разворачиваюсь и иду к Коляну, не суетясь, но быстро бля!
Коля мне тут же:
- Ну чо, есть чо?
    Я говорю сквозь зубы:
- Коля, скот, это мусора, пошли отсюда.
    И мы ушли.

    От того, что нас постигла такая досадная неудача, нам даже не хотелось появляться на глаза пивным. Да и пиво они наверняка допили.
    Я сказал Коляну, что больше я с ним ни в чем не участвую, потому что он – антиталисман в любом начинании. Колян немного обиделся, и ушел на свой этаж.
    Была ночь, и коридор общаги опустел. Исчезли падающие ниц сенегалы, успокоились горлопаны  с гитарами и репертуаром «Нирваны», ушли нечесаные толстые изъебанные старшекурсницы в халатах и с баночками из-под кофе в качестве пепельниц.
    Я вставил ключ в замок двери, и в этот момент увидел одинокий силуэт в конце коридора. Силуэт как бы колебался на сквозняке. «Черный Студент», - подумал я, и почти испугался.
    И вдруг я услышал, что Черный Студент как-то странно тоненько ноет. «Нны-ы..Ы-ы-ы..Н-ыы». Я подумал: «Нихуясебе, может плохо человеку?» - и бесстрашно пошел прямо на Черного Студента.
    Это оказался Леха-наркоман, которого мы давеча отправили в родной город за ништяками.  Леха был весь какой-то стремный, ободранный, и пустым взглядом блуждал в потемках собственной души.
- Леха, чо с тобой? Ты с вокзала? Где твои вещи? – спросил я, демонстрируя живое участие.
- Нн-ы-ы..Ы-ы-ы…
- Ты чо мычишь-то?
- Ны-ы.. – короче, «скажи мне му, и я тебя пойму», таким было его состояние.
    Я смекнул, что Леха-таки добыл феников, и их же нажрался, долбоеб, а теперь заблудился в коридоре. Как он с вокзала дошел – там же пешком километра три!?
      Я увел Леху в его комнату, и бросил спать.
    Через сутки Леха пришел в себя, и рассказал, что пережрал в дороге колес, и в поезде все его вещи спиздили. На вокзале, по прибытию, по одну сторону поезда Леха увидел один город, а по другую сторону – другой, и не знал, где ему выходить. Его выгнали из поезда, потому что это была конечная станция, а на вокзале его подобрал какой-то бомж, и увел к себе ночевать. «Он хотел, короче, меня выебать, походу, да я убежал», - сказал Леха, и я кивнул, как бы говоря: «Верю тебе, ебта», а сам подумал:
    «Не такой уж Колян и Пиздец».
    И это было относительно верно.