Собственно, обозревать в этой фильме особо и нечего; то, что воровать нехорошо, а воровать у братвы еще и чревато массой неприятностей, в том числе, и в виде летального исхода, доказывать никому не нужно. А потому финал фильма был неожидан, очевидно, лишь для любителей халявы  из США.

Меня, собственно, в этом фильме заинтересовал лишь образ шерифа. Ну, помните, этого, похожего на старую и мудрую овчарку мужика, который привык отправлять в узилище незатейливых любителей чужих ништяков, но, столкнувшись с новым типом преступника, действующего за гранью добра и зла, понимающего, что его методы также безнадежно устарели, как и он сам, тем не менее пытается что-то сделать, хотя, в глубине души и понимает бессмысленность своих стараний.…

Где-то, после 20 минут просмотра, когда расстановка сил стал очевидна, а финал прогнозируем, я подумал – а вот интересно бы проследить путь этого шерифа от юнца, надевшего полицейскую форму, до вымотанного жизнью, уставшего от общения с не лучшими представителями рода людского, дядьки, для которого понятие «долг» из морально-нравственного, трансформировалось в рефлекторное…

А ведь я знал такого же шерифа, правда, на территории СССР и называлась его должность, когда мы с ним познакомились – оперуполномоченный УР.
В нашу подмосковную контору, после высшей школы милиции, их пришло трое – двадцатипятилетних лейтенантов, обучение которых нужно было начинать:
а)  с четкого представления о том, что опер, прежде всего – дипломат, а демонстрация принадлежности к власти – не более чем один из приемов, причем, из числа второстепенных, для достижения поставленной цели;
б) теория ОРД, оно, конечно, хорошо, но возведение полученных знаний в абсолют – кратчайший путь к неприятностям, которых у любого, опера, и так предостаточно.
в)  оперативная работа без умения наладить контакт с любым человеком – невозможна, а потому, если ты настолько крут, что считаешь ниже своего достоинства произнести слово «пожалуйста» при обращении с гражданином - должность командира взвода ППС вакантна, да и вреда на такой должности от страдающего манией величия немного…

Да, чуть не забыл – на дворе стоял 1984 год, в каждом подразделении внутренних дел, для всеобщего обозрения, висел приказ № 235 «О вежливом и внимательном отношении сотрудников милиции к гражданам», а последствия в виде строгого выговора за нарушение этого приказа считались большой жизненной удачей; в самых запущенных случаях не исключался исход в виде длительного посещения ИТК-3, где, к тому времени, бывший зам.министра МВД СССР уже полностью освоил производство такого нужного народу товара, как креманки.

В милиции, как это не дико прозвучит, было достаточно ярких личностей, и один из вновь прибывших, был одной из этих личностей, и все вышеперечисленное он уже четко осознавал, пусть и интуитивно, а потому учить его было – только портить.

Парень создавал впечатление легкомысленного раздолбая, полного пофигиста, для которого все наши оперативные заморочки не более, чем игра, правила которой ему не особо интересны, а участвует он в ней, лишь по недоразумению.

Но, как очень быстро выяснилось, у этого юноши оказался талант сыскаря и мертвая хватка – уже через два месяца он раскрыл серию краж, которые тяжким грузом «висяков» портили настроение, как руководству, так, уже в виде резонанса, оперу и участковому на данной территории. Причем, была найдена и большая часть похищенного, что, учитывая временной промежуток между совершенной кражей и ее раскрытием, можно отнести к чуду.

Михалыч, как уважительно стали называть юное дарование, умудрялся найти контакт с самыми ушлыми жуликами, после чего они начинали увлеченно стучать друг на друга, а Михалычу оставалось играть роль кота, который лениво хватает когтистой  лапой совсем уж оборзевшую мышь.

Работоспособность его поражала; для меня, до сих пор, остается загадкой, как он, после суточного дежурства в опергруппе, после трех-четырех выездов, как на места происшествия, так и на банальные семейные скандалы, бодрый и радостный, отправлялся  очередной даме, до которых был большой охотник, причем, явно не отсыпаться. А на другой день, такой же жизнерадостный,  без признаков усталости, о чем-то весело трепался в дежурке.

Талант, в какой бы области он не проявлялся, всегда востребован, и через четыре года, уже старший опер Михалыч, был переведен в УУР ГУВД.

В конце 80-х, понимая, что для органов наступают не лучшие времена, а зарплаты капитана явно не хватит, чтобы обеспечить семью, я уволился, но связи с мужиками не потерял – тогда еще «ментовское братство» было не аллегорией, а одним из необходимых условий существования всей милицейской системы.

В ноябре 93-го мне позвонил один из бывших коллег и, среди прочих нерадостных новостей, сообщил, что Михалыча увольняют по тому основанию, что он не соответствует занимаемой должности… Офигев от услышанного, я узнал, что несоответствие Михалыча выразилось в том, что он, исполняя обязанности начальника одного из отделений милиции, отказался выполнить приказ какого-то ретивого идиота и, под каким-то хитрым предлогом, не выделил сотрудников для участия в бойне с народом в октябре.

Помыкавшись, где-то с год на одном из подмосковных предприятий, являвшихся отстойником и перевалочным пунктом для уволенных ментов, Михалыч, благодаря связям среди чудом сохранившихся полковников и генералов, начинавших свою карьеру с оперов на «земле», восстановился в органах, но в нем уже произошел некий надлом, который превратил этого лихого опера в спокойного, осмотрительного начальника одного из отделений Подмосковья.

Следуя традиции мы, из тех, что остались, ежегодно собираемся отмечать день Уголовного Розыска. Сидя в этот день за столом, я каждый раз ловлю себя на мысли, что великое благо человека, то, что ему не дано предугадать свой день грядущий. Впрочем, такие же мысли посещают меня, когда я вижу себя по утрам в зеркале…

Грузный полковник, сидящий среди нас, уже ничем не напоминает того веселого пацана, для которого, как когда-то казалось, нет неразрешимых задач, а удача – его лучшая и верная подруга.

Но с нами он, пусть и на короткое время, вновь становится тем же Михалычем; как двадцать лет назад он вновь спорит, вскакивая с места, когда мы вспоминаем детали уже давно пылящихся в архивах дел, он вновь также, как и тогда, хитро ухмыляется, когда мы пытаемся выпытать у него, куда же он тогда увел проверяющую из главка, и почему она потом так полюбила вновь посещать наше отделение.

Уже изрядно выпив, он вдруг горько бросает – а знаете, пацаны, сейчас мой уровень раскрытия – кража старого телевизора с дачи.

Мы замолкаем, потому, что знаем, о чем говорит Михалыч;  мы знаем, кто и откуда ему звонил, когда он, два года назад вышел на группу, угонявшую автомобили исключительно под заказ.

Мы лишь можем догадываться, что куда его вызывали и что говорили год назад, когда его опера задержали фуру, где среди арбузов и дынь были обнаружены ящики с несколькими десятками автоматов К6-92 «Борз» и патронами калибра 9 мм, которые подходят ко многому виду стрелкового оружия... 

Мы сидим, как остатки гарнизона крепости, которая уже взята неприятелем, и будем ли мы драться дальше, или сдадимся, уже неважно ни для кого…кроме нас.

А завтра мы хороним Михалыча и никто из нас не будет говорить речей у его могилы – нельзя говорить, когда голос может сорваться, а слабых мужиков Михалыч не терпел…