Ранним февральским утром по промерзшей улице, кутаясь в клетчатое демисезонное пальтишко, брел мальчишка. Он был единственным прохожим, скользящим в столь ранний час по ледяной корке тротуара, ибо все нормальные люди еще пребывали в сладкой предрассветной дреме, как и полагается в выходной день. В неурочный час его выгнала из теплой пастели нужда, а точнее – зависимость, ибо мальчик был наркоманом, и «пунктом Б» в его задаче был драгдиллер.
Шел наш герой, понуро опустив голову, и вдруг его взгляд зацепился за черную, чуть припорошенную инеем, какашку. Жалко стало мальчику гавно, ибо показалось оно ему таким же одиноким и никому не нужным, как и он сам. Будучи, кроме наркомана, еще и полудурком, он достал носовой платок, бережно завернул в его какашку и положил сверток в карман, что бы отогреть. А к дилеру не пошел и завернул свои мокрые и грязные кеды в направлении дома. Но не потому, что снизошло на него просветление, а потому, что просто забыл. Ибо остатки выжженного герычем мозга, после столь наукоемкой операции по оказанию первой помощи гавну, не смогли восстановить первоначальную установку.

Пришел мальчик домой, разделся, достал из кармана сверток с мерзлой какашкой и положил его оттаивать на кухонный шкафчик возле газовой плиты. А поскольку, по совершенно непонятным для мальчика причинам, начало ломать и крутить суставы, она решил наебнуть чайку. Кран смачно харкнул чем-то мутным и пахнущим хлоркой в покрытый ржавой накипью чайник. Чиркнула о шершавый торец коробка спичка, и расцвел на кухне загадочно-синий цветок.
Чайник уже начинал шуметь, как вдруг в голове мальчика зазвучал голос:
- Спасибо тебе, о благородный вьюнош, что спас меня от лютой смерти.
- Шозанахуй? – удивленно вскрикнул мальчишка. – Шозахуита?!
- Не дрыщи, отрок, это я – волшебное черное гавно!
- Хуясебе глюки! Пошло ты ф песду, на всякий случай – мальчик схватился за голову и начал метаться по кухне.
- От, блять, атеист воинствующий, разверни, нахуй, платок и убедись самолично!
Мальчик подскочил к шкафчику, где мирно покоился сверток и развернул его, повинуясь велению голоса. К его удивлению, какашка словно ожила. Откуда-то выросли лапки и усы, как у таракана. А две антрацитовых бусинки глаз, выделявшихся блеском на темно-буром теле, с интересом рассматривали своего спасителя.
- Что, дурачина, убедился? – в голове зазвучал громкий смех, а какашка в платочке помахала лапкой – Превед, долбойобушко!
На пару минут в кухне зависла тишина. Мальчик стоял с открытым ртом и пытался переварить происходящее своими тремя извилинами. Гавно же, поднялось на миниатюрные ножки и стало деловито расхаживать по шкафчику, рассматривая кухню. Верхняя часть какашки, видимо служившая чем-то вроде головы, укоризненно покачивалась.
- Эй, статуя Свободы, поди вся вода выкипела, пока ты в сэйф модэ перезагружался.
Мальчик послушно выключил газ, достал две кружки, в каждую засыпал по ложечке растворимого кофе.
- Тебе с сахаром?
- Нет, спасибо. Сахар вообще-то вредно.
Все это мальчик проделал машинально, особо не задаваясь вопросом, нахуя вообще гавну пить кофе, тем более эту растворимую дрянь. Он как будто бы знал, как будто бы понимал. Но, как и почему – на эти вопросы ответа не было.

Пока какашка сербала кофеек, после каждого глотка чавкая и качая головой, как бы порицая непонятно кого, в голове у мальчика кружились невеселые мысли. Он никак не мог вспомнить, дошел ли он до дилера, принял ли дозу, или сегодня никаких вливаний в вену не было. А если не было, то когда последний раз он кололся, и что это была за убойная штука, от которой так долго и так нихуйово прет?  Но мысли, повинуясь закону броуновского движения, хаотично метались по его башке, отскакивая от стенок черепа. Ответа не было. А гавно допивало свой кофе.

to be, блять