Другие главы здесь:
Часть первая: Гл. 1, 2, 3
http://udaff.com/creo/83088.html
Гл. 4, 5
http://udaff.com/creo/83158.html
Часть вторая: Гл. 1, 2, 3
http://udaff.com/creo/83222.html
Гл. 4, 5
http://udaff.com/creo/83804.html
Гл. 6
http://www.udaff.com/creo/84416/
Глава седьмая. ГАДАЛКА
С трудом скосив глаза увидел Евдоким валяющуюся рядом окровавленную шашку. Его шашку! Попытался шевельнуть рукой, но тут же замер от боли. Ладони, прибитые большими гвоздями к полу, жгло словно огнём. До шашки надо было дотянуться, во что бы то не стало…. Собравшись с силами, рванул на себя левую руку. Вроде немного освободилась… Ещё рывок… и ещё раз… Не думать о боли и о рвущейся плоти!.... Рывок! Рука свободна! Окровавленные шляпки гвоздей остались торчать в полу. Можно, слегка повернувшись, схватить себя за кисть правой руки и со всей силы дёрнуть вверх… Ничего, терпи казак…. Сейчас всем телом извернуться и дотянуться до шашки! Всё! Шашка в руке! Негнущиеся пальцы с трудом сомкнулись на рукояти…. Боль в израненном теле постепенно отпускала…
* * *
- Слышь Микола! Табачком не угостишь? Да ничего что в секрете мы. Я аккуратненько так, в рукав, по-фронтовому покурю…. Никто ничего не заметит. Не впервой! Уж шибко у тебя махра хороша! Горлодёр!
Вот ты весь вечер проспал на сеновале Микола, и не знаешь, что творится у нас на станице. Нынче на закате человек прискакал - весь в белом, бледный как смерть… не иначе как сам Антихрист это был! А что творил, что творил… тридцать человек порубал в капусту, пока коня под ним не убили!
Оттащили его в контрразведку, а уж там что было…
Полковник-то штабной, ну ты его знаешь, как взглянул на этого Антихриста, так совсем бешеный стал. Шашку схватил да давай всех подряд рубать без разбору. Один писарь только и успел в окошко выпрыгнуть… До сих пор писаришко ничего сказать не может. Только мычит…
А полковника еле скрутили полотенцами. Совсем умом тронулся. Бают что всё время орал: «Дайте крови мне, дайте крови»… Вот страсти-то какие! А Антихриста того распяли говорят…, только это всё без толку. Бессмертный он, и послан к нам в наказание за грехи наши тяжкие…
- Гля, Микола! Ох…, свят, свят, свят…, вона, по полю, это ж сам Антихрист идет! Он это, точно! До пояса голый, с шашкой в руках…, пресвятая Богородица, Матерь божья спаси и сохрани…
* * *
Каждый день Прасковья не по одному разу выходила глянуть на дорогу, ведущую к станице. Все ждала – а вдруг хоть один из сынов возвращаться будет домой. Дочек, выскочивших замуж, разбросала по России жуткая и никому не нужная война и она их уже не ждала.
Мужа зарубили у неё на глазах. Легко, почти не глядя, отмахнулся от него шашкой молоденький пацанёнок с огромными красным звездами, нашитыми на рукавах, и, не оглядываясь, повел конфискованных коней с подворья. Шашка не глубоко рассекла лоб, но рана оказалась смертельной. А потом и хаты лишилась. В ветреный день подожгли лихие люди пару домов и в одночасье вся станица дотла сгорела. Ютились старики и дети в сооружённых на скорую руку шалашах, со страхом ожидая приближающихся холодов. На разорённые войной Дон и Кубань надвигался голод.
Однажды, неожиданно для себя, вдруг решилась Прасковья, истерзанная дурными предчувствиями и постоянным ожиданием, сходить к гадалке, чтобы хоть что-то узнать про своих детей.
Известная всей округе ведьмачка, старая бабка Галина жила на отшибе в покосившейся саманной хибаре – единственном жилье, уцелевшем после пожара. Никто не знал сколько ей лет и откуда она появилась в станице. Умела старуха кости править, хвори заговаривать, травами лечить, ну ещё ворожить и гадать, конечно…
Робея, постучала Прасковья в низкую дверь и, не услышав ответа, слегка толкнула. Шагнув через порог, остановилась. После дневного света в помещении с окнами, наглухо закрытыми ставнями, нечего нельзя было разглядеть.
- Входи, входи уж коли пришла… - послышался странно молодой, низкий голос колдуньи. Присмотревшись, увидела Прасковья сидящую за столом горбатую и простоволосую хозяйку дома.
- Я вот… это, Галина, гостинчик тебе принесла. Сальца чуток и муки мешочек…
- Экая ты дура, баба! Кто ж последнее-то приносит? Ладно, сало давай сюда, а муку себе обратно забери. С голоду скоро помирать будем, а она последнее отдаёт…. Эх, дурёха, дурёха! Знаю, зачем пришла… Проходи же, да присаживайся… - старуха засветила от тлеющей в углу лампадки сальную свечку, поставила на стол. Колеблющееся пламя осветило крючковатый нос, седые космы волос и тонкие поджатые губы. Прасковье вдруг стало жутко и захотелось немедля выбежать вон. Между тем гадалка расставила на столе осколки зеркал, стеклянный шар и достала колоду странных невиданных карт.
- Говори на кого тебе погадать?
- Про дочек мне известно, что по всему свету они вслед за мужьями мотаются, недавно весточки приходили через соседей. А вот про сынов Петю и Дуню ничего не знаю… Живы ли?
Карты в руках колдуньи ожили и стали как будто сами по себе веером ложиться на стол. Невнятно бормоча она перекладывала и тасовала их. Пламя свечи, отражённое в зеркалах отчего-то затрепетало, грозя погаснуть, хотя в душном полумраке хаты не было ни малейшего движения воздуха.
- Плохо дело со старшим… Душа его уже отошла от тела, но мается от помыслов греховных. Злоба и ненависть не дают ей упокоиться… Мечется она по земле грешной, страдает, смерти чьей-то хочет. Только сила страшная, дьявольская мешает ему…
Сейчас на младшенького твоего, Дуню, погадаем… Ничего понять не могу… Живой он, а вроде бы как мёртвый… Душа брата Петра за ним гонится, но настичь не может… Что это? Силу страшную он в ругах держит, а сила та хранит и ведёт его!
Последние слова колдунья почти выкрикнула и словно ледяной ветер ворвался в помещение. Зеркала вдруг упали, а магический шар соскочил с подставки и покатился по столу. Свеча потухла.
- Ступай прочь, Прасковья, – сдавленным, странно изменившимся голосом произнесла гадалка: - Ступай, и ни о чем больше не спрашивай… Встретишься скоро ты со своим сыном, идёт он к тебе, только лучше бы не было этой встречи…
- Пошла прочь, что сидишь!! И сало своё забери!!! - неожиданно заорала колдунья. Ничего не понимающая, перепуганная Прасковья выскочила из страшной тёмной хаты и, не оглядываясь, побежала прочь.
«Боже, спаси и сохрани…» - шептала она непослушными, помертвевшими губами. Сзади доносились вопли, завывания и проклятья ведьмы.
Глава восьмая. МАТЬ
В беспамятстве брёл Евдоким по бескрайним полям, перелескам и просёлочным дорогам. Непонятная властная сила, исходящая от шашки, зажатой в кулаке, подсказывала путь. Изредка встречающиеся путники, завидев окровавленного человека, шарахались от него прочь. Он пытался догнать их и зарубить, чтобы напоить свою любимицу кровью, но страшные раны, изуродовавшие всё тело, не позволяли это сделать. Иногда в него кто-то стрелял, однако пули, насмешливо посвистывая, пролетали высоко над головой.
Пришёл в себя Евдоким, когда неожиданно вышел к околице знакомой станицы. Туман в голове понемногу стал рассеиваться и всё его существо начала переполнять непонятная свирепая ярость. Известное каждому воину волнующее предчувствие близкого боя вытеснило из сознания все посторонние мысли и ощущения. Тело вновь налилось упругой и всесокрушающей силой, а боль отошла куда-то назад.
С детства знакомая улица вела к родному дому. Ребятишки, игравшие в придорожной канаве, с криком разбежались. Кто-то, узнав его, с сочувственными словами попытался осторожно взять за руку. Не оглядываясь, Евдоким взмахнул шашкой и за спиной раздался предсмертный хрип.
Тонкий бабий вой: – «Убили-и-и!!!» прорезал сонную тишину сожженной станицы.
Знакомая худенькая фигурка в выцветшем, туго повязанном вокруг головы платке, в длинной, сбившейся вокруг ног юбке и нелепом переднике, босоногая, бежала навстречу. Приблизившись, она протянула к нему руки. Мокрые, с бороздками слёз, глаза с мольбой смотрели снизу вверх. Губы дрожали в плаксивой улыбке.
Евдоким вскинул вверх руку и занёс шашку для удара…
- «Руби! Нет у тебя матери кроме меня!» - звучал в голове стальной голос…
- Дуня! Сыночек мой! Родненький… - стоящая перед ним женщина заплакала навзрыд.
«Руби! Руби скорее!!!» - требовал жестокий голос…
- Дунечка! Выбрось ты эту шашку…. Иди, иди же ко мне. Это ж я, твоя мамка… - родные, с детства знакомые слова вносили в душу непонятное, ненужное волнение. Шашка, устремлённая остриём в небо, застыла в воздухе…
- Христом Богом заклинаю тебя Дунечка! Оставь ты свою проклятую шашку…
Вновь накатила нестерпимая головная боль. В глазах стало темнеть. Бессильно опустилась рука с шашкой, отточенное лезвие глубоко воткнулось в землю. С болью и неимоверным усилием разжались сведенные судорогой пальцы. Земля под ногами закачалась…, колени стали подгибаться. Никогда не изведанный им смертельный страх неожиданно сжал душу.
- Мама… я умираю…, - прошептал Евдоким….
Мягкие, ласковые руки гладили его спутанные волосы. Родной, любимый голос нашептывал что-то ласковое и успокаивающее. Темнота вокруг стала рассеиваться, насыщаясь спокойным, но неумолимым светом. Любимые глаза матери были близко и рядом. Страх и боль отступали…. Надвигалось спокойствие.
- Мама…. Крестик святой… надень на меня…, скорее…, - чуть слышно прошептали сухие потрескавшиеся губы.
Глотая слёзы, Прасковья сняла с себя крест и, торопясь, неловко надела его на шею сына.
Потемневший медный нательный крестик лег на покрытую коростой и сочащуюся гноем пятиконечную звезду, вырезанную на обнаженной груди. Евдоким в последний раз глубоко вдохнул и ослепительный, стремительно вращающийся туннель потянул его к вечности….
Шашка, воткнутая в землю неподалёку, стала на глазах стремительно покрываться ржавчиной. Кто-то из подошедших людей задел её и она легко, словно стеклянная, рассыпалась на мелкие осколки.
Кубань.
Станица Кавказская.
2008 г.