Никогда я тебя таким не видел. Знал, что стареешь, знал, что жизнь не безгранична, но увидеть смерть такой, какая она на самом деле - я не ожидал. Помню, как ты появился в нашей жизни... ярко-рыжий щенок. Помню, что я был немного расстроен, ведь щенки должны быть маленькие, а передо мной и братном скакала спотыкаясь и падая нормального размера пони.

Помню, как мать заставляла гулять с тобой сначала 3 раза в день, потом 2, а потом, когда уже не было времени всего один, а теперь ты лежишь. Вспоминаю те времена, когда ты бегал на собачьи свадьбы, как я тебя от туда уводил, как были в кровь покусаны мои руки... Ты знаешь, я до сих пор боюсь собак, даже маленьких. Я тебя глажу... Твое тело как будто без костей, оно мягкое, пока еще теплое. Ты уже не лаешь, а только скулишь. Не знаю о чем ты думаешь, может о том, что поскорее бы отправиться на небеса, а может о том, что хочется как раньше бегать, лаять, делать невинную рожу у стола - одним словом - жить.

Я помню, как тебя бил. Вспоминаю до сих пор и жалею. Ты уж прости меня. Молодой был. Глупый. Помню твой необузданный нрав, когда говоришь - вы его лучше не гладьте, может укусить. И ведь кусал. Кусал не только когда гладят, а так, ради профилактики. Кусал не больно, но что бы знали и боялись.
Бабушка, с которой ты любил гулять, от которой ты никогда не убегал, как от нас, которой ты лизал ноги, у которой ты прожил последние дни и которую ты любил не меньше, чем мы, прожила не намного дольше, чем ты.
Странно, ты вырос в семье военных, но выстрелов, хлопков и всего того, что вызывает дисгармонию в окружающей среде, боялся и бежал домой. Трусом тебя назвать нельзя, ведь сколько раз я тебя оттаскивал от драк с кобелями, а ведь ты начинал первым.
Ты был образцово-показательным кобелем - никогда ничего не грыз, дома гадил крайне редко, был чистоплотен и от тебя не воняло. Ты брезговал наступать в лужи, не любил грязь, а любил сделать складки на ковре и на такой своеобразной подушке спать. Помню как под старость ты начал прыгать на кровати, когда никого не было, и спать. Помню как тебя гоняли, как ты нассал на кровать матери. До сих пор не знаю, сделал ты это нарочно или что то у тебя заклинило. Мать была очень удивлена... Нассал! На кровать! На мою! Почему?
Когда то нельзя было оставить дверь не закрытую на замок. Ты все время убегал. Кобелина. Не знаю, сколько у тебя щенков, но думаю, что очень много. Ты все время убегал... а сейчас лежишь.

Мать рассказывала, как ты сожрал 15 блинчиков, а потом блевал целый день. Хоть ты и был порядочным, но со стола стащить мог. Втихаря съешь, а потом делаешь невинную рожу, что мол это не я, а кто то другой. Твоя интеллигентность пропадала сразу, когда ты оказывался один на улице. Свобода тебя опьяняла и ты мог спокойно сожрать на улице какую-нибудь вонючую хрень. Сколько раз я доставал у тебя из пасти то, что ты находил на улице? Да, тебе попадало, но видимо ты был принципиален, потому что получал за это регулярно.

Помнишь, как ты лаял и выл, когда мы уходили по своим делам? Соседи жаловались, а мы не верили, что такая спокойная собака может себя так безобразно вести. Как то я забыл что то очень важное дома и вернулся... ты и правда выл, ты не любил оставаться один, ты скучал по нам и помнишь, как ты убегал от бабушки, проходил километра 4, пересекая автомагистраль и приходил к нам. Помню как мать удивилась впервые увидив тебя. Она сначала не верила...
А теперь лаю и вою я... Я рядом с тобой... Ты умираешь, а я плачу, потому что не знаю, что сделать, как тебя оживить, если не оживить, так хотя бы облегчить твои страдания. Ветеринар сказал, что для твоей породы ты прожил долго, что надо тебя усыпить. Я не стал ничего говорить, пусть решает мать. Я просто вышел на улицу, сел на лавку и начал курить... одну за другой... Все....



Беру лопату, иду копать. Копаю и плачу. Вспоминаю чуть ли не каждый день, который ты был со мной. Возвращаюсь за тобой. Оборачиваю в старое одеяло и несу туда, где ты останешься уже навсегда...