Какая еще «личная неприязнь»? Не было такого. Жили мы мирно, по-соседски, можно сказать, по-родственному. Адмирал очень со всеми ладил. Да и его все уважали. Хоть и был он человек чужой, приезжий. Он как в отставку вышел, лет пять назад, так сразу домик в нашем поселке и купил. Вдовец он был, ага.

По сынка его мы тогда не знали, об этом разговор особо.

Почему «Адмирал»? Да прозвали его так за глаза, очень ему подходило. Может конечно звание у него совсем другое было. Просто очень видный мужчина был, даже к старости стать сохранилась. Начитанный, умный, осанка такая военная. Много интересного рассказывал. Да и дом у него был – полная чаша. За садом сам ухаживал.

Ну а потом как-то враз слег. Паралич, аневризма, что-то вроде этого. Реже стал из дома выходить, ковылял все больше вдоль стеночки. Сад свой запустил. А потом вообще на улицу появляться перестал. Конечно, мы к нему заходили, проведывали. А как же! Не чужой же человек, почти родня. Зайдешь бывало, посмотришь, все ли в порядке – поганое ведро у кровати, тарелка на табуретке, мухи над объедками вьются. Значит, кушает и, извиняюсь, по нужде ходит справно. Ну и ладушки. Спрашивали конечно, может чего надо? Так он гордый был. Просто лежал на тахте и молчал. Дух в горнице тяжелый, а он сам не бритый давно. Но в кителе, при всех своих медалях. Нет, это потом, когда он совсем двигаться перестал, кто-то медальки у него с кителя свинтил.

Как все началось? Я и сам удивляюсь. Начала все Егоровна, точно. Это она у кровати Адмирала чашку разбитую нашла. Видать, у него руки уже плохо работали, вот он чашку и выронил. А чашка дорогая была, из тонюсенького фарфора, таких нынче уже не делают. Егоровна и говорит – жалко, добро пропадет! Приберу-ка я пока оставшийся сервис, а то Адмирал все переколотит. А взамен ему пару пластмассовых кружек принесу. Ну и пошло-поехало. Как бес во всех нас вселился, ей-богу. То один сосед проведать заскочит, то другой. Наперегонки. Много было вещей интересных у Адмирала… Почему сразу «воровали»? Не воровали мы! Воровство – это когда у чужого человека что-то тайно берешь. А тут же все свои, можно сказать, родные. Да и брали-то как, вроде бы на время. Добро без хозяйского глаза – само в карман просится. Вот и думаешь, что если не ты возьмешь, так сосед твой точно мимо не пройдет. А то еще хуже, лихой человек со стороны скрадет, и с концами. А у тебя дома оно под присмотром будет, в сохранности, пользу будет тебе приносить, пока хозяин не оклемается … Опять же, на глазах у Адмирала все брали, не прятались. Я когда столик лакированный его уволакивал, так и спросил прямо. Саныч, говорю, столиком твоим можно попользуюсь? А он не отвечает, только смотрит так пронзительно. Он тогда уже не говорил ничего, язык совсем видать отнялся. Ну так мог бы головой мотнуть, что-ли, «да» или «нет». А он – ни то, ни се. Только смотрит как сыч. Ну я думаю, молчание знак согласия, и столик унес.

Как Адмирал помер, мы не сразу и заметили. Дух возле него всегда стоял тяжелый, аж в глазах свербило. А тут смотрим, он вроде как пухнуть начать. Глядь, а у него червяки во рту копошатся, как макароны, и борода с лица уже сползает. Ну тут, конечно, милицию вызвали, чтобы засвидетельствовали кончину от, так сказать, естественных причин.

Да не знали мы, что сын у него есть! Думали, один он совсем. Когда сын объявился, отца похоронить и наследство получать, тут все конечно струхнули. Потому как от усадьбы почти что голые стены остались. Даже сарай дровяной на доски разобрали. В общем, нехорошо как-то вышло, не по людски. Почему сын так поздно приехал? Ну вы же читали наверно, он где-то там заграницей жил на пе-эм-же. Пока узнал, что отец заболел, пока въезд оформил, пока добрался. В общем, прикатил Виктор, сын его. Спокойный такой, вежливый, на отца очень похож. Ни скандалить, ни права качать не стал – сразу видно, интеллигент! Адмирала схоронил, походил-походил, да и убрался восвоясе. Мы все так и вздохнули с облегчением … не знали мы, что никуда он не уехал.

И вот ведь что удумал, изверг! Если б он, к примеру, из ружья палить начал, так все бы сразу услышали, всполошились, участкового вызвали. А он тихой сапой все дворы обошел и …

Сначала он Ваньку Петрова навестил. Ванька, надо сказать, все адмиральские книжки на садовой тачке домой перевез. Большая библиотека у Адмирала была, книги все красивые, старинные. Ванька и говорит, читать буду, просвещаться. Да только они все на нерусском языке оказались. Ванька расстроился, свез книги на базар, просто ради интереса узнать, сколько за них дать могут. На базаре его обсмеяли – кому, говорят, такие древние талмуды нужны, где ни картинки, ни слова по русски нет? Даже листы на самокрутки не годятся, толстые слишком, да и странные какие-то, промасляные, будто не бумага это вовсе. Ванька книжки домой привез и с горя начал ими печку топить. Очень, рассказывал, горят хорошо, ровно и долго, как сосновые поленья. Радовался, что дров на зиму съэкономит ... Так и застал душегуб нашего Ваньку, аккурат когда тот печурку этими книжками треклятыми растапливал. Нашли его потом, сердешного, с обугленной головой в остывшей печке. То, что это Ванька был, лишь по одежде и опознали. Хоронили в закрытом гробу.

Ну следом он к Егоровне заглянул. Егоровна с дочкой и зятем как раз адмиральское серебро и мельхиор на продажу полировали. Ну, ножи там, вилки. Так Виктор этими вилками всех троих …  свят-свят …

Как я сам-то жив остался? Да господь уберег. Я тогда в сраль… то есть, в нужнике на огороде сидел. Смотрю в щель, вроде шастает кто-то промеж грядок. Глядь, а это Виктор по моему участку колобродит. Я еще удивился, как так? Он же уехамши? Хотел окликнуть, что выйду мол сейчас, да голос в горле колом стал. Просто лицо у Виктора странное было, какое-то нездешнее. И глаза, как у утопленника. Ну, побродил он, в хату мою заглянул, да и ушел к Семеновым. Я сразу недоброе почуял, внутрях у меня все так и задрожало. Ну, думаю, хана Семеновым. Сам до утра в нужнике затаился – только за это и спасся.

* * *

Я так считаю, как Виктора поймают, надо открытый процесс собирать. Чтобы все люди добрые на этого убивца посмотреть смогли. И как только земля таких иродов носит! А потом, что б его не в каталажку, а к столбу позорному приковать. И ножичек рядом повесить на веревочку, как карандашик на почте. Чтобы каждый, кто мимо проходил, брал да кусок мяса у него отрезал. Чтоб подольше перед смертью помучился…

Так вы говорите, ищут его еще? Не поймали? И догадок нет, где схоронился? … Скорей бы уж нашли, а то сплю я очень неспокойно. Я ведь последний. Кажную ночь жду, что он за мной придет…

А как вы думаете, можно будет столик лакированный себе попросить оставить? Ну и еще пару картин, кортик, медали, монеты старинные, мелочевку всякую, что у меня на хате описали? Я у следователя пока не спрашивал. Думаете, не разрешат? Жаль … Ну ладненько, пойду я пожалуй. Вы в какой кабинет? А я в одиннадцатый.