Керя вырос при мне, мы жили на одной улице. За мордобой попал он аж на три года. Безотцовщина. Мать его, встречаясь со мной, говорила:
- Были б деньги, не сидел бы теперь. А теперь всё, испорчена жизнь навсегда, даже в армию не возьмут. Что делать-то? Никуда и на работу-то не возьмут.
- Жить надо, что ещё-то теть Марусь. Пусть придет сначала, там посмотрим. Может я чем помогу.

Тетя Маруся работала уборщицей в автобазе, действительно, откуда денег взять, зарплата совсем маленькая у нее.

А у меня было маленькое частное предприятие, сам сводил кое-как концы с концами, но его я взял на побегушки, пообещав по-первости, хотя бы на содержание скромное какие-то деньги давать. И не пожалел.
Очень подвижный он был, контактный, хорошо водил машину, так что все дела, куда надо было съездить, отвезти-привезти, какую-то бумагу съездть подписать, теперь он делал за меня.
Разница в возрасте в семь лет, даже и не чувствовалась. Немножко приблатненный конечно, но не обидит никого, все у него просто получалось. Кержаков он, но вот кличку ему прилепили Керя, а меня он звал то шеф, то босс, то по имени.

В этот раз мы возвращались с ним домой из поездки в Россию, в Казахстан. Все договоры подписали удачно, деньги раздали кому надо, теперь застряли на последнем разъезде, выкинули нас из поезда, как безбилетных. Ждали другого поезда, чтобы опять без билетов залезть, билетов как не было так и нет, только народу тут еще больше, чем там, где мы без билетов влезли.

Олег, так звали Керю по-настоящему, задрал свою тенниску до груди, ходил по перрону туда-сюда, натура, беспокойная его, не позволяла ему успокоиться, я сидел в тени, жара невыносимая.

- Шеф, вот сейчас не влезем, следующий поезд через семь часов и к нам не идет, снова пересаживаться надо будет, кровь в нос, надо в этот залазить, иначе через сутки другой. Поезд душанбинский, с чурками поди договоримся, а нет, на крышу или по шпалам пойдем.
- Лучше прямо, через пустыню, так короче будет. Сядь, успокойся, может все решится еще, а ты разволновался уже.
- Вместо двух суток, мы уже трое едем, меня Наташка уже заждалась, неделю уже мотаемся.

Пришел, наконец-то поезд. Возле каждого толпа таких же как мы. Керя всматривался в проводников, никуда не бежал, потом определился:
- Одни блях-нах чурки, но вон тот, вроде как слабенький. Вперед, денег не жалей, а то останемся...

Он вперед, я за ним. Проводник, слабенький, заломил не слабую цену, но взял, залезли мы в вагон. Тут битком, дышать нечем, кто где сидит. Ну ладно, нам ночь и там еще часа четыре-пять.
Проводник пришел, показал мне третью полку, выгнав оттуда, такого же видать, как и я, а Керю поселил через два купе от меня. Пассажиры, тоже в основном не-русские, на что друг мой сказал, что по-насажал своих, сука. В общем поехали.

В моем купе соседями оказались две сестры, о которых и пойдет рассказ.
Старшая, моих лет, сопровождала младшую на учебу в столицу, как сказала, поступать в институт. Младшей было лет семнадцать, на вид не сформировавшаяся еще в женщину девочка, вся угловатая, худенькая и бледная. Про таких говорят- худосочная. Сестра же ее наоборот, крепкая, коренастая, с голубыми глазами на круглом лице. Эта была с крутыми бедрами, в противовес сестренке, плечи которой были шире таза, да тоненькие ручки с синими жилками.

Мы познакомились, я позвал Олега, сообща перекусили, занялись кто чем мог. Худенькая пошла к соседям напротив, азиатам, сидела с ними скромно похохатывала, а я с её сестрой сидел, разговаривали ни о чем. Так пришел вечер и за ним и ночь.

Собеседница моя завалилась спать и захрапела почти сразу же на нижней полке подо мной, а сестра ее, так и сидела с этими черными, до самой полночи. Я поворочался на своей третьей полке, поворочался и тоже почти уснул уже. Слышал, как эта девчонка залезла на свою полку, на вторую, напротив меня, сделал вид, что уже совсем сплю, не мешать чтобы, вдруг раздеваться будет...

Проводник выключил свет, вагон погрузился в ночной полумрак, тишина, храп кое-где, да стук колес. Всё как обычно в поезде. Но дела не выходят из головы, ворочаюсь, думаю, всё ли везде правильно сделано, людей же мне кормить надо. Не спится. И вдруг, звон каких-то колокольчиков, оригинальный такой, смотрю вниз...

Какой-то чурка, из тех, с которыми разговаривала эта девчонка, с этими колокольчиками на пальце, лезет на ее полку. Ну, думаю, не хватало мне еще и в какую-нибудь историю попасть, вдруг насиловать будет, прям при мне. Лежу, затаился, что же будет жду...

Эта малолетка ничего, лежит смирно, одеяло откинула и его на себя запустила. Смотрю, задвигался он, колокольчики перестали греметь, но быстро отдергался, засопел вслух, полежал на ней, не вытаскивая похоже, она его еще руками за жопу держит, не отпускает вроде, потом смотрю, слез он вниз. Вот думаю, молодежь какая сейчас, вот дают. На нее смотрю, она глаза закрыла, лежит, губы облизывает...
Слышу, опять эти колокольчики зазвенели, еще один лезет, там их трое сидело, как я днем подметил, так вот из этой же компании еще один сюда же. Та же сцена, так же быстро все произошло, также она его руками прижимает, вывернув коленки свои к подбородку, но и этот слез вниз...

Меня самого заколотило, не сторонник я таких вот случайных связей, да и не полезу никогда на такую, но когда на глазах, в живую, попробуй вытерпи, глядя на них можно и самому кончить..

Ничего не пойму, уже и третий лезет сюда же. Этот тер ее дольше всех, она мордой крутит туда-сюда, может от запаха пива, что появился сразу же, как он пришел, а я непьющий, сразу чувствую этот противный запах. Слез и этот. Я глянул вниз, тех, что с ней разговаривали днем, сейчас не было, сидели другие, не наши уже, этот, что слез с нее последним, тоже ушел по вагону в сторону туалета...

Опять зазвенели колокольчики, другой полез, не наш уже и она ничего, приняла и его тоже, даже поддавала ему, кусая верхнюю свою губу.
Когда этот, четвертый слез вниз, она перевернулась на живот, потом встала раком, подтиралась наверное, опять улеглась на спину...

Я стал слазить вниз, эти черные затихли, обулся я и ушел к туалету курить. Через стекло вижу, залез к ней следующий. Ничего не пойму, не хотела бы, так как-то по-другому бы себя вела.

Тут пришел Керя, тоже видно не спится. Я сказал ему что видел, он завелся, дернул сигарету подряд три раза:
- Пошел я нах..., мож помощь нужна, мож мне даст, раз всем дает. Разгоню щас чурок по местам, суки... Ты смотри, как начну их в нашу веру перекрещивать, подскакивай, много их...
- Дурак ты. Привезешь что-нибудь своей Наташке. А с ними нам не справиться, смотри сколько их тут. Вагон спит, не поняв спросонья, русские нам не помогут, пока будут думать, кто прав, кто виноват, нам останется с тобой на лету задуматься, пока выкинутыми на свежем воздухе лететь будем, что и где мы неправильно сделали. По-моему, все они уже здесь, при мне четверо залезли на нее, при тебе уже двое, я что-то уже со счету сбиваться стал...
- Не, пошел я, разузнаю, может тоже даст, презик есть у меня, прилягу возле нее, ее же спасая...

Он ушел, я смотрю через стекло, что сейчас будет, шебутной же Керя, смерти не боится. Слез с нее еще один, Керя глянул ему в харю, но полез наверх, смотрю слез тут же, не дали ему залезть, ногой, накрытой одеялом по морде дали, чего-то говорит ей, идет назад.

- Вот сука, не люблю я грит таких как ты и никто меня не насилует. Никого не трогай, говорит. Черных она любит, еще и козлом обозвала, сука... Я ей грю, падла, за козла ответишь, а она грит, я отвечу, а ты пошел нах, не мельтеши тут... Во чё сука, чё делать-то?

Керя плевался, метался, потом посчитал, что может так и лучше, смотреть на это он не может и мы перешли в тамбур. Что там было, не стали мы смотреть. Только буйный Керя открывал дверь в вагон, закрывал и говорил:
- Так и стоят там в очередь, черножопые уроды... Может у нее бешенство? А чё, бывает же, я слышал, что без конца им охота и охота. Сука, черных только люблю... Вот падла, националистка...
- Ладно, Олег. Я пойду, всё же залезу на полку, жалко всё же, может и они прекратят это, как бы с ней-то чего не случилось, потом вместо них нас с тобой посадят.
- Не посадят, я же ей предлагал помощь, да чуть по соплям не получил и козлом еще обозвала, сука, коза драная... - Он плюнул на дверь.

Летняя ночь коротка. Только что вроде ночь была, вот уже и сереет восток. Я лежал, смотрел в потолок, снова зазвенели колокольчики, опять лез к ней тот, что первым был, но она вдруг его не пустила, отбиваться стала и сказала:- Ты уже был тут,сука, козел...
Он хватал ее за руки, за маленькие грудки и где-то под одеялом, она сопротивлялась все громче и громче, проснулась ее сестра, посмотрела сонными глазами, подскочила и взяв туфлю набросилась на этого, решившего повторить, тут уж и я сел, спустив ноги вниз, думаю может пригожусь чем. Этот слинял, бормоча на своем...

Эта соплюха затертая, скомкав полотенце, видимо лежавшее под ней всю ночь, слезла и направилась к туалету. Один из черных встал и пошел следом. Я посмотрел вдоль вагона, за стеклом возле туалета, стоял и курил Керя, голый по пояс, с полотенцем на плече и мордой хохла-Кличка на ринге. Чурка вернулся назад, наверное Керина рожа не понравилась ему, тот умел зло смотреть. Керя что-то сказал девке, та не остановилась, зашла в туалет...

Утром, часов около девяти, сестры выходили из поезда, приехали они. Керя прогуливаться вышел, а я стоял и смотрел на этих сестер. Из какого-то захолустья они, не модные совсем. Старшая прошла мимо Кери, а эта хотящая, остановилась, о чем-то разговаривают, потом пошла, застучав каблучками и виляя худеньким своим задом. Керя смотрел вслед, казалось замер, с отвалившейся челюстью...

- Шеф, во бля... Ты извини, грит, за козла-то. Теперь вот эти, одиннадцать козлов, завтра встанут в очередь к венерологу, потом к парикмахеру, да и не люблю я их... Друг у нее из таких же был, он и наградил, грит, а она в отместку... Теперь лечиться едет, таких врачей у них в поселке нет, грит... Во, бля, патриотка... Врубаешься?
- А к парикмахеру нахрена?
- Ну пистец шеф... Ты чё, ты ж вроде не тупой? Мандавошек-то как выводить?

Керя закатился смехом, показывая, как надо брить мандавошек и пошел поздравлять чурок с хорошим приобретеньем... Баламут, как был им, так и остался.

Босамысля
2008-01