Нина сидела на мягком диване вот уже четвертый час и ровно столько же пялилась в сменяющие друг друга цветные картинки экрана телевизора. В комнате, которую они с братом по старой привычке именовали детской, словно ёлочная игрушка, висел… (кто бы вы думали?) … да именно её брат и висел там, благо, планировка дома, с его высокими потолками, позволяла это делать как нельзя лучше. Труп уже успел посинеть и приобрести ту загадочную мешковатую фактуру, зрелище которой так любит внедряться в детские умы и наводнять их устрашающими мистическими картинами. Ну а в целом ничего особенного, труп как труп.
Глаза девушки были сухи: на лице никаких разводов. Нет, она не смотрела в телевизор. Просто вспоминала, вспоминала брата, когда тот еще был живой. Вспоминала его мимику, его движения, смех, слезы. И, конечно же, больше всего она вспоминала его последние слова, которые срывающимся голосом были исторгнуты куда-то в небо такого чуждого ему мира. 

***

Андрей сидел на лавочке возле калитки  и нервно курил. Ветер гонял по двору опавшие желтые листья. Неподалеку детвора играла в мяч. Обреченный смотрел на все это с завистью. Конечно же, ему хотелось жить, но диагноз врачей… 
В их семье почти все умерли от рака. Волна  беспощадной наследственности докатилась теперь и до него. Метастаз. Слово – приговор.
В больницу ложиться он отказался. Для всех друзей это заявление прозвучало как верный знак сумасшествия. Сестра уговаривала брата одуматься, говорила, что все будет хорошо, что медицина не стоит на месте, что стоит попробовать, и много еще чего. Но он не слушал, делал вид, что слушает, а сам все время думал о своем. Думал о несправедливости жизни. Думал о той девушке, с которой у него могло бы получиться. Думал о новой работе, которая сулила неплохой заработок. Но больше всего он  думал о тех муках, которые должен будет перенести. Ничто не вызывало в нем столько слез, как образ себя же, но уже через месяц, а потом через два, а потом… Что будет потом Андрей знал очень хорошо. Картина похорон представлялась с особой отчетливостью. Вот  друзья  льют слезы скорбными потоками над его исхудавшим лицом, вот они уже зарывают его деревянный чехол поглубже, чтобы не вылез ненароком добрый друг и не нарушил грустное торжество, вот уже и столовая, вот уже и полились под водочку речи трогательные, словно открытки поздравительные, каждому подойдут.

Докурив сигарету, Андрей решил, что сегодня он сделает то, что давно намеревался сделать. Только прежде надо попрощаться со всеми, но не так чтобы догадались, что он задумал, а так, чтобы у каждого в голове остались звучать слова его последние, и чтобы в словах этих было как можно больше загадочности и таинственности.
Первым человеком, с которым он решил попрощаться, была Лена, девушка с какой действительно хотелось построить первые в своей жизни серьезные отношения. Он один раз провожал её до дома.
По памяти нашел дом, подъезд, этаж, дверь. Ощущения своей неизлечимой болезни придало ему уверенности, и он нажал на кнопку звонка. Дверь никто не открыл. Снова палец надавил на звонок и вновь тишина. «Как обидно» - подумал он, и собрался было уже уходить, как вдруг дверь неожиданно распахнулась, и Андрей увидел ту, ради которой с новой остротой захотелось жить. Она не удивилась его приходу.
- Леша повесился, - сказала она и заплакала, может быть, оттого что ей хотелось, чтобы её пожалели, может быть потому, что ситуация обязывала к этому  или  потому, что не плакать она не могла, уж слишком долго держала в себе эту боль.

Как только Андрей услышал эти слова, то сразу же позабыл о своей болезни. Сейчас он еще ничего не понимал, но где-то глубоко уже заронилась мысль, что все это знак свыше и что нужно бороться.
Андрей встречался с Леной уже неделю. Он помогал ей в устройстве похорон, был с нею везде, не оставлял её одну, боясь что она может натворить глупостей. О своей болезни он ей не говорил. Смерть брата Лены на него подействовала очень сильно. Он все думал о чудесном исцелении, уверовал в бога, стал ходить в церковь, но самочувствие с каждым днем все ухудшалось и ухудшалось.
С Леной он больше не встречался. Все чаще лежал дома. Да и желания встречаться не было после того как он увидел её зажимающейся с каким-то придурком. Она что-то потом ему пыталась объяснить, но он не слушал, как-то уж больно и гадко было на душе. Словно весь мир предал его. А ведь это было не справедливо, считал он, ведь он любил жизнь, любил все эти разговоры ни о чем, споры, ругань, веселые компании, пьянки, походы в кино, путешествия по стране. Любил он эти проклятые елки с их новогодней дороговизной, ворон с их наивной мудростью, с их грецкими орехами об асфальт, море любил, любил песок, который всегда привозил с собой в одежде, да много чего любил.
Как же это так произошло? И главное, почему так быстро?

***

- Я слишком слаб, чтобы сделать это самостоятельно. Но я не дамся ему в руки, ты не думай, сестричка, - Андрей говорил тихо, с надрывом в голосе, - Ты должна помочь мне. Ты же поможешь мне?
Нина сидела на стуле и молчала. Ей было жалко брата. Она не знала что отвечать.  Она просто встала, походила по комнатам, нашла все нужные инструменты: табурет и веревка терпеливо дожидались своего часа.
- Может быть, ты просто выпьешь снотворного и тихо уснешь?  - без особой надежды в голосе спросила она.
- Нет. Это не по-мужски. Я должен чувствовать, как приходит смерть.
Нина помогла брату подняться с кровати.
- Открой мне окно. Если он существует, то он должен это услышать.
Сестра послушно выполнила его просьбу. В комнату деловитым хозяином вошел холодный ноябрьский ветер, сдувая со стола  бумажные листья. Андрей, исхудавший за это время до неузнаваемости, прошелся по комнате, словно вспоминая как это вообще, «ходить». Облокотившись о подоконник, идущий на смерть высунулся из окна и заревел:
- Так будь же ты проклят!
В комнате наступила жуткая тишина. Нина помогла брату влезть на стул. Обняв брата за колени, она стала что-то шептать, словно заклинание. Андрей прислушался, это была колыбельная, которую мать пела им в детстве. Не в силах больше слушать голоса прошлого, Андрей жалобно произнес:
- А теперь уйди. Я не хочу, чтобы ты видела, как я умираю.
Нина вышла за дверь и остановилась в метре, не в силах сделать и шага. Она закрыла глаза. За спиной раздался звук упавшего табурета, сдавленный крик, не то хрип, удары пятками по стенке, а затем в дом стала заползать тишина, еще более жуткая чем была пять минут назад.

Нина сидела на мягком диване вот уже четвертый час и ровно столько же пялилась в сменяющие друг друга цветные картинки экрана телевизора. В комнате, которую они с братом по старой привычке именовали детской, словно ёлочная игрушка, висел… (кто бы вы думали?) … да именно её брат и висел там, благо, планировка дома, с его высокими потолками, позволяла это делать как нельзя лучше. Труп уже успел посинеть и приобрести ту загадочную мешковатую фактуру, зрелище которой так любит внедряться в детские умы и наводнять их устрашающими мистическими картинами. Ну а в целом ничего особенного, труп как труп.