В те благословенные, далекие времена ваш покорный слуга, отслужив срочную, хуярил в лаборатории электроники одного института, выполняя супер-сложные задачи по макетированию гениальных разработок начальника. А так как начальник не шибко любил сложные расчеты и глубокий анализ процессов, то вся окончательная доводка макета ложилась на хрупкие плечи лаборанта, за что я ему и поныне благодарен. Впоследствии полученные навыки работы с нуля, порой в сжатые сроки, помогли не сдохнуть с голоду по настоятельному предложению толстомордого внучка писателя Гайдара.

Научившись доводить всякие устройства от состояния невнятного наброска на салфетке в заводской столовке до готового образца, успешно выдержавшего испытания в климатической камере и на вибростенде, юноша возмужал, приобрел уверенность в себе, почет и уважение коллег. Особо почтительно относился к успехам молодого лаборанта Петрович - заслуженный пенсионер, упорно не желавший покидать рабочее место. Лет ему тогда уже было, наверное, под восемьдесят и работал он у нас слесарем - мастерил разные каркасы и корпуса для опытных образцов. Подойдет, бывало, Петрович к моему столу, посмотрит со священным трепетом на торчащие средь разноцветных проводов шляпы транзисторов, да и похлопает по плечу: "Попов!" - имея в виду отца всех русских радистов. Но не тем он был замечателен.

Проходя мимо нашей лаборатории в то время, когда все уже отобедали, а время перерыва еще не истекло, кто-нибудь обязательно испуганно шарахался в сторону, налетая на емкости с жидким азотом. Это под взрывы гогота пиздел Петрович. Щуплый сухой старичок, придя с обеда, обычно усаживался на свою наковальню, разминал "Беломорину", прикуривал и на миг задумывался.
- Так значит, Петрович, говоришь - пизда со сковородку? - подзуживал Санька, длинный и худой, как швабра, МНС (не менеджер, бля, а младший научный сотрудник) с нахальной мордой.
- Угу... Каки теперь бабы... Мокрощелки вертлявые, ни жопы, ни сисек, - хмуро, скрипучим голосом начинает Петрович свою любимую историю о том, как они бухие зимой на подводе с дружками, да с гармошкой закатились на хуторок к самогонщице, жившей там без мужа, но с дочкой.
- Цыц ты, бля! Сына, в жопе хуй! -  сует он кулаком в бок гыгыкнувшему раньше времени Лехе - здоровенному бестолковому бугаю, которому Петрович был чуть выше пояса. Теперь ржут все - над Лехой, над Петровичем и в предвкушении предстоящего развлечения. Петрович, насупясь, пыхтит папироской и ждет тишины.
- Полоз то мы, значит, своротили, когда в ворота въехали... А хуй с ним - поутру починим. Мамаша на шум выскакивает, да ка-ак переебется с крыльца! Нажралась, сука до соплей, сидит на сугробе и ревет. А Борька на гармошке вальс хуярит!
- Так мамашу на веранде ебли? - подводит Санька ближе к делу.
- А как же! - важно отвечает Петрович, - На кадку нагнули, я и сунул - ебтваю-ма-ать! Провалился с яйцами нахуй! "Не-е" - думаю, так дело не пойдет, пойду-ка я к дочке! Двое там остались, а мы с Борькой гармошку хвать - и в дом. А она там, блядь, на лавке сидит, титьки - во! До пупа развесила и огурец жрет, закусывает.

- И башкой в козырек! - предотвратил Санька километровое описание последующего застолья  и пересказ нескольких древних анекдотов.
- Ага. Я ее, значит, на козырек... Нагибаю, а она матерится... Не хочет! Хочет, чтоб Борька ей на гармошке играл, а она чтоб плясала. Балерина ебаная... Как пошла боком - так все полки со стены снесла нахуй и в печку врезалась - аж мамаша зажмурилась. Думала - пиздец дочке. А хуй то там ночевал! Ее лбом стены бить в крепостях! Сидит на полу, глазами хлопает, подняли мы ее и к кровати приладили. "Держись за козырек!" - говорю, а она - р-раз! И башкой под дужку влезла! Руки на козырьке, башка застряла, жопа торчит, качается... Я говорю: - "Давай ебать, потом вытащим!". Борька гармошку бросил и ржет, скотина. И эти за столом ржут, а мамаша с лавки съехала, храпит в углу. А и хуй с вами! Я, значит, трусы с нее стаскиваю...

...Висящая на тонкой ниточке над лабораторией напряженная тишина вдруг обрывается. Кто-то не выдержал, сорвался, а кульминация всеми давно выучена до последней паузы и дряблый голосок Петровича беспомощно тонет в раскатах гогота. "Во-от такая... пиздища... со сковородку... волосатая... кастрюля влезет" - можно было прочитать по его губам в то время, когда он по-рыбацки разводил руки, обозначая размер грандиозной пизды, представшей перед его взором...

Давно уж нет на свете Петровича и институт благополучно угроблен лихими реформаторами, а встретил вот недавно старого сослуживца - первым делом Петровича вспомнили. Хуле - главная наша достопримечатеьность была...