всемЛишнимпосвящается.



«…Да и потом, что значит — относящийся к теме, не относящийся к теме? Ведь связь, невидимая рассудку, может существовать на ассоциативном уровне, где происходят самые тонкие духовные процессы»
Виктор Пелевин. «Бубен Нижнего мира»

Уже который месяц городок просто заливало водой. Ощущение того, что солнце и тепло навсегда покинули это провинциальное местечко, невидимой глыбой висело в мрачной атмосфере. Дождь не прекращался ни днем, ни ночью. Он просто шел и шел, не замедляя и не ускоряя темп, желая, видимо, стать привычным явлением для всех горожан.
При свете солнца городок смотрится  великолепно. Утопающий в зелени, летом он привлекает множество приезжих, и превращается в пеструю палитру бесконечных катаний на аттракционах в парке, веселых игр на воде местной речки, визжащей молодыми голосами вечерней дискотеки.
Этим летом все совсем по-другому. Нет, возможно, что приезжих много и в этот раз. Только, наверное, сидят они, по комнатам своих родственников размышляя о том, как бы поскорее купить обратный билет, с сожалением понимая, что отпуск помахал им рукою по ту сторону мокрого стекла…
Местным жителям ехать совершенно некуда и остается им только ждать.  Ждать, когда прекратится этот затянувшийся потоп, уступив место благодатным солнечным лучам.

                                                                    ***

Ленке было все равно, закончится дождь или нет, и когда это случится. Более того, мысль, вертевшаяся в голове, как следствие последней  глубочайшей саморефлексии с упорным занудством напоминала о том что так даже лучше, с дождем как-то необъяснимо комфортно. Встав сегодня в 12:30 Ленка с гордостью вспомнила, как накануне вечером решила больше не ходить на работу. Она понимала: ее существование не может длиться долго без пищи. А накопленных средств, хватит только на пару недель. Но это была такая мелочь по сравнению с тем, от чего она избавилась – от этой проклятой, ненавистной работы. В детстве мать постоянно твердила: « Леночка, в нашем городе все друг друга знают. Веди себя хорошо, стыдно ведь если что…», ну и прочее в таком же умеренно-суггестивном ключе…
Вот она и вела. Школа с красной медалью. Хотя Ленка, конечно же понимала, что физичка просто сжалилась над ней, не стала портить диплом «твердой четыре». А в остальном, все сама, без натяжек.
В институте, Ленка конечно расслабилась. То ли профессия архитектора была не по душе, то ли в большой город вырвалась, то ли просто поняла, что здесь не все друг друга знают.
Потом было тяжелое возвращение назад, в провинцию, где ни черта не изменилось, и все по-прежнему друг друга знают.
Но больше всего тяжело было осознавать, что ее бросили, как она в детстве бросала  подаренных отцом плюшевых мишек, когда они надоедали, в дальний угол комнаты. А тут даже не бросили, а выкинули вон из квартиры, с сумками и проклятиями в три ночи. Выкинули в дождь, такой же, как сейчас.
Она даже немного испугалась сходству, так свежи были воспоминания. Сам Петька-то был неплохим парнем. Может, даже любил… хотя, какая теперь разница. Но вот его мама, Валентина Степановна, в последнее время называла Ленку не иначе, как «деревенской шлюхой, захамутавшей ее мальчика». Петька ничего не мог с этим поделать. Он был всецело контролируемым существом. А когда Валентина Степановна грозно нависала над ним, с очередными поучениями, он превращался в маленького безвольного инфантила. Напоследок Петька кинул в форточку пятьсот рублей. Это было последнее, любовное послание. На эти деньги Ленка утром уехала домой, бросив институт за полгода до окончания. Матери она сказала, что просто не хочет больше учиться в архитектурном и ничего не может с собой поделать. В тот вечер они распили вместе бутылку полусладкого, поплакали и молча легли спать. А утром, мать увезли на «скорой». Увезли, чтобы больше никогда не привезти назад.
В последнее время Ленка часто вспоминала их с Петькой знакомство. Он стоит у доски, показывая лектору свой проект. Мимика, жесты, манера говорить -  все это сразу привлекло Ленку. В ее городишке таких парней не было. Были только хамы и матершинники, к тому же, часто поддатые местным суррогатным пойлом.
После занятий они пошли на «Парфюмера». Позже, Ленка отметила про себя, что книга все-таки гораздо лучше раскрывает внутренний мир главного героя. Все было прекрасно: поцелуи, их долгие беседы, прогулки по набережной прохладными весенними ночами. Да, они были счастливы! Пока Валентина Степановна не узнала об их счастье от Петькиных друзей.

                                                                  ***

- Андрей Сергеевич, Лена очень трудолюбивая и способная девушка, я Вас уверяю! – наивно улыбаясь, выразительно сказала мама.
Ленка сидела, опустив глаза в пол. Ей вдруг стало неудобно, что мать просит за нее своего старого знакомого принять ее на работу.
- Ну, Лиз, я, конечно, тебе верю.  То есть, я в этом ни сколько не сомневаюсь, но в нашей фирме пока нет вакантных мест, – Андрей Сергеевич говорил мягко, как бы давая понять, что еще чуть-чуть и он согласится.
- Хорошо, - сказала мама, вставая со стула.  Просто имейте, пожалуйста, в виду, что Лену устроит любая работа, у нее же нет специального образования…
- Хорошо-хорошо, Лиз, если что-то появится, я сразу позвоню! Пока, Леночка. Надеюсь, скоро увидимся, – Андрей Сергеевич привстал в прощальном кивке, как-то липко  взглянув на Ленку. Ей на мгновенье показалось, что он уже все решил…
Директор ООО «KOMFOR-T» Ленке сразу не понравился. В особенности, ее бросало в дрожь, от его тройного подбородка, и от брюха, в котором, казалось, сидят десять маленьких розовых поросят, и каждый из них выпил по три бутылки холодного и свежего пивка.  Но Ленке ничего больше не оставалось, кроме томительного ожидания звонка. Работы в городе очень мало. Все везде по знакомству, а тут вроде что-то пообещали, да и маму расстраивать не хотелось. Как же было радостно, когда худшие ожидания не подтвердились; на работу Ленку взяли. Андрей Сергеевич позвонил где-то, через неделю. В первый рабочий день Ленке дали кучу картонных папок, по которым надо было раскладывать какие-то счета-фактуры, и множество других бумажек и документов, о которых Ленка не имела ни малейшего представления. Впрочем, в последующие дни ничего в работе не изменилось. Вечером того дня она пошла на кладбище, поделиться радостной новостью с матерью. Оставив на мрачном граните памятника прозрачные струйки слез, Ленка вернулась домой, и весь оставшийся вечер просидела молча в своей комнате. В голове была лишь гнетущая пустота, постепенно перетекшая в поверхностный, беспокойный сон.
Внезапно пробудившись, Ленка вдруг поняла, что, несмотря на симпатичную внешность и стройную фигуру, внутри себя имеет странное пустое существо. С этой довольно мрачной мыслью она подошла к окну, не включая света.  За окном, как и прежде, шел размеренный, однообразный дождь. Ленка оперлась локтями о подоконник, все пристальнее вглядываясь в еле заметные, монотонные струи. Существо, жившее в Ленке, успокаивалось только при виде дождя, давая ей возможность отдохнуть от своего постоянного присутствия. Но она уже и не хотела отдыхать. Наоборот, в последнее время ей хотелось, чтоб от нее самой ничего не осталось. Да, ровным счетом, ничего. Она с ужасом представила, что завтра, это повторится снова, эти унижения. Ленка рывком распахнула окно, и, где-то с минуту наслаждалась каплями дождя, стекавшими по ее по-гречески красивому лицу, смешиваясь у верхней губы со слезами. Она вдруг вспомнила первую порцию своих унижений. Андрей Сергеевич был неумолим в своем животном скотстве. Он напоминал Ленке одно из хтонических чудовищ, невероятным образом выпрыгнувшее в наши дни из доклассического периода греческой мифологии. Он становился таким же необузданным  и зооморфным, когда дверь его огромного кабинета закрывалась на ключ с внутренней стороны. Ленка терпела. Не то, чтобы она не могла найти другую работу, скорее из страха. Ведь Андрей Сергеевич не раз давал ей понять, что прекрасно осознает ее полное одиночество, и отсутствие каких бы то ни было родственников. Вот она и боялась. Не просто так боялась, а за жизнь свою боялась.
Ленка совсем промокла. Ночная рубашка уже стала чем-то единым с телом, казалось, что снять ее уже никогда не получится. Но ей было по-настоящему не важно, вообще не важно, все не важно. Так она и стояла, погруженная в дождь, который угрюмо вбирал в себя ее собственные мысли - единственный верный в своем безмолвии друг.

***
Андрей Сергеевич неспешно собирался на работу. Он, как и любой владелец бизнеса, всегда приходил последним, успевая, однако раздать с утра кучу распоряжений подчиненным по телефону. Начинал Андрей Сергеевич еще в 70-х. Занимался золотом, за что и получил «чирик». Этот господин никогда не отличался особенной нравственностью. Завсегдатай сомнительных ночных дискотек, он не всегда возвращался с них в свой огромный особняк с упоротыми напрочь существами женского пола, бывали и мальчуганы. На его счету не одна смерть от героиновой передозировки, такой вот бизнесмен. Выйдя в 93-м на свободу, Андрей Сергеевич сразу смекнул, что страна превратилась в идеологические руины, на которых, тем не менее, уже во всю созидали новые строители, многие из которых с удивительным постоянством ложились под массивные гранитные плиты, так и не дождавшись Нового Светлого Времени. Так, наш герой, устранив парочку «мешающихся под ногами фраэров», встал у руля основной строительной организации в городке – «Комфортное жилье и Ковалев». К моменту переименования фирмы в «KOMFOR-T», господин Ковалев уже успел, густо зарасти зеленой травкой и цветочками. Все тюремные привычки у Андрея Сергеевича не только остались, но и приобрели на воле какую-то совсем уж крайнюю, ужасающую окраску. Он мог вполне спокойно кинуть половину горящей кубинской сигары на стол секретарше Катеньке, изрыгая при этом страшные проклятия в ее адрес. А однажды, он чуть не вытолкнул в окно третьего этажа собственного водителя, который опоздал всего-то на восемь минут. Вот и сейчас, он сгорал от ярости:
- Лена, твои опоздания у меня в больной печени сидят! Сколько можно об одном и том же!? – Андрей Сергеевич сидел на столе, нервно покачивая ботинком hugo boss.
- Андрей Сергеевич…
- Что Андрей Сергеевич!? Мне надоело слушать твои бредни и левые отмазки! Я тебе не мальчик! – проорал он, нервно срывая телефонную трубку. Ленка поняла, что звонит он в бухгалтерию.
- Марина Анатольевна? Что извините? Да, снова про Лену. Что сколько? Как вы мне все надоели!! Как обычно. Минус 20%. На три ближайшие месяца. Все, – он со злостью швырнул трубку, которая, впрочем, так и не попала на нужное место.
Ленка уже не обращала внимания. Она еще не разу не получила полную зарплату. Плюнула, да и все. Она знала, что с этим господином говорить на человеческом языке бесполезно, а другого Ленка не знала и знать не хотела.
Андрей Сергеевич несколько успокоился. Он по-прежнему сидел на столе, уставившись пустыми рыбьими глазами в окно.
- Блин, еще и дождь этот проклятый…серость одна… Ленок, - сказал он, искусственно понизив голос, - держи ключ, запри эту чертову дверь… 

***
В последнее время Ленка часто вспоминала Петьку. В основном это были воспоминания, связанные с их постоянными прятками от Валентины Степановны, поскольку у нее не было иных занятий, как ходить по пятам за великовозростным детиной сыном. Она знала все места, где Петька теоретически мог находиться, и раза два в неделю осуществляла мониторинг, - где он, что, и с кем.  Когда она узнала, что Петька с кем-то встречается, то закатила такой скандалище, что он, бедный, неделю не звонил, не появлялся. Встречались только на занятиях. Тогда Ленка и представить себе не могла, что на нее будет организована целая травля, что учиться и жить ей в этом городе просто не дадут. Она лишь единожды пришла к Петьке домой, набралась-таки сил. Это произошло, когда ее без объяснения причин выгнали из общежития. Собственно, это и  была последняя их встреча, после которой она навсегда решила покинуть этот враждебный город. 
Ее воспоминания прервал звонок в дверь. Ленка, наскоро нацепив тапочки, пошла к двери и, глянув в глазок, с облегчением открыла. Это была соседка, тетя Вера, добродушная бабулька, которая, казалось, живет уже целую вечность.
- Здравствуй, Леночка, - мягко улыбаясь, сказала она.  Как ты тут одна-то? Если чего нужно, ты заходи. Тяжело ведь одной-то. Вишь с мамкой-то какая беда случилась… Что поделаешь, сердце… Ох, все мы не вечные…
В глазах тети Веры давно уже жила вселенская печаль. Дети разъехались кто куда, ни друзей, ни подруг. Ленка молчала. Она вдруг поняла, что между ней и тетей Верой очень много общего, несмотря на очень уж сильно разный возраст. Она поняла, что печаль и одиночество всецело захватили и тетю Веру, и саму ее.
- Да все нормально, теть Вер, - еле улыбнувшись, сказала Ленка, поправляя длинные каштановые волосы, – одна только никак не привыкну… страшно.
    Потом они пили чай. Разговаривали. Тетя Вера сыпала отрывочными реминисценциями, неприятными воспоминаниями. Рассказывала в основном о своем детстве, о том, что в двенадцать лет потеряла родителей, о том, как одна растила семерых младших братьев и сестер, что пережила их всех…
- Теть Вер,  - глядя в дождливый сумрак, сказала Ленка, -  а Вы помните моего отца? Мне мать никогда про него не рассказывала.
- Да и не нужно тебе это, Леночка, - тетя Вера подняла печальные глаза к потолку и продолжила, - Ушел он от Лизки-то, тебе и годика не было. Не нужно тебе это, Лен. Не нужно.
Тетя Вера тоже повернулась к окну, и, все вглядывалась, вглядывалась в дождливую тьму, словно просматривала мрачные кадры всей своей жизни. Так они сидели, молча, глядя в окно, как будто этот непрекращающийся дождь мог дать им какие-то ответы…

***
Ленка проснулась в каком-то странном нервном возбуждении. Сев в постели и пару раз зевнув, она посмотрела на часы. Было 10:30 утра. Дни недели она давно уже не считала, а зачем? Накинув на плечи шелковый халат, Ленка нехотя поплелась в ванную. Включила свет, открыла дверь, вошла… и тут же окаменела, глаза стали огромными от удивления, смешанного со страхом. Там, в воде под обильной пеной лежали двое мужчин среднего возраста. Лица их были в чем-то схожи. Короткие прически, спокойные мендалины глаз, умеренная щетина. Господа спокойно смотрели друг на друга, не обращая на Ленку ни малейшего внимания. Ленку очень поразила поза незнакомцев. Складывалось ощущение, что это единый организм, а не два разных человека. Ленке почему-то вспомнилась передача про сиамских близнецов, которую она смотрела в далеком детстве. Она стояла, не понимая происходящего. Ленка попыталась, было отступить на шаг назад, но мозговой импульс не был воспринят. Она не могла двигаться.
- На улице, наверное, дождь? – спросил тот, что лежал по левую сторону, так же, без отрыва глядя в глаза правому.
- А я откуда знаю? Я лежу тут, как и ты, и ничего, кроме твоей физиономии не вижу,– плаксивым монотонным голосом сказал правый.
Ленка, хотела, было возмутиться, все-таки гости были незванными, но язык не слушался.
- Ты видишь мою физиогномику? Интересно, – задумчиво прошептал левый. И что же? Какова связь между моей наружностью и характером? Что ты на это ответишь, gnomonikos?
- А что тут скажешь? – правый поднял правую руку из воды, как бы в подтверждение строгой однозначности дальнейших рассуждений.  – Твоя поза и выражение лица, - пафосно продолжил он, - говорит о том, что тебе начхать! Просто на все начхать.
- Как это? – спросил левый в недоумении.
- А так. Вот характер у тебя такой, видно же по лицу, по позе – всееее видно. Ты не принадлежишь ни к одному нравственному типу, ну безнравственен ты, в общем…
- Не согласен! – левый принялся шлепать руками по воде так, что Ленке в лицо полетели крупные капли вперемешку с пеной. Она попыталась отвернуться, но это тоже не удалось.
- Я ведь у многих поддерживаю целостность души, а следовательно, работаю на Духовно-Нравственное Положение Всех Дел Во Вселенной! – он как-то странно взглянул на правого.
- Ничего ты не поддерживаешь! – правый был в ярости. Поддерживает он! Сидит в чужой ванной, да еще и в костюме! Совокупность твоих телесных проявлений говорит только об одном, – твердо и уверенно продекларировал правый.
- О чем? – левый был явно напряжен.
- О том, что тебе начхать! Вот ты послушай. Наука о языке тела имеет три аспекта: первый – коммуникативный, второй психодинамический, третий – культурно-исторический. Все три аспекта говорят о том, что тебе начхать. Ты никогда ни с кем не общался, потому что тебя не слышат, психики ты вообще не имеешь, скорее она тебя.  И, наконец, третье. Пока натруженные умы исследовали специфику становления культуры, сущность ее, ее значение для Духовно-Нравственного Положения Всех Дел Во Вселенной, развитие, особенности…
Голос правого постепенно стихал, и, наконец, вовсе затих. Свет постепенно стал гаснуть, пока Ленка не оказалась в полной темноте. Темнота и тишина. Ей стало страшно оттого, что тело ее не слушалось, язык не работал. Она просто стояла в темноте, уже и, не зная точно, где находится, и где эти странные люди, что лежали в ванной.
Ленка внезапно почувствовала чье-то присутствие. Появилось ощущение, чего-то очень доброго, какой-то необъяснимой любви, заботы, ласки. Подобные чувства не появлялись в Ленкиной истерзанной душе с тех пор, как мама читала ей «Гуси-лебеди» на ночь, неизменно целуя в щечку перед сном.
- Что, тяжело? – голос был добрым и мягким. Он казался родным и почему-то знакомым. Ленка, что было сил, напрягла глаза, всматриваясь в темноту, пытаясь разглядеть говорящего. Ничего не получалось.
- Можешь не отвечать, - ровно и как-то устало произнес голос, - сам знаю, что тяжело.
- Знаешь, на заре времен, - продолжал он, - было все как-то по-другому. Было легко и спокойно, люди другие были что ли? Ленка хотела спросить, кто это с ней говорит, но голос перебил:
- Не нужно вопросов. Сама потом все поймешь. Ох, вода в каплях. А то и струями из облаков! Ты себе не представляешь, какое это счастье! Вот раньше можно было таким ливнем… а сейчас, только моросить и осталось. Ведь не на кого! Не на кого ливнем-то! Понапридумывали… один из видов атмосферных осадков… тоже мне, ученые. Голос постепенно затихал, в конце концов, превратившись в мерное журчание струек воды.
Ленка в мгновение ока оказалась на кухне. Все стало как обычно – те же стены, обои, половицы, та же угрюмая пасмурность за окном. Тот же дождь. Вдруг на табурете, откуда не возьмись, появилась мать. Она смотрела стеклянными, пустыми глазами сквозь Ленку. Губы ее шевелились. Лицо было бессонным и неопределенным. Ленка в изумлении закричала, ничего не понимая:
- Мама!? – это ты!?
Мать никак не среагировала на вопрос. Ленка подошла ближе. Стало слышно, как мать напевает тоненьким безжизненным голоском:

Может, может, ты придешь,
Может, может, ты увидишь сам, прекрасный
Этот летний дождь.
А может и нет…а может и нет…а вдруг нет?

Так как же быть? Куда же плыть?
О, дождь, тебя как не любить?
Закрой глаза, течет вода…
Как быть, как быть, как быть…

Ленке стало по-настоящему страшно. Она ведь была уверена в смерти матери, не приснилось же ей это, в самом деле! Конечно, нет… Она на мгновенье зажмурилась, а вновь открыв глаза, и взглянув на стул, где сидела мать увидела на нем лишь мириады крупных, прозрачных дождевых капель.
Ленка не понимала, что же с ней происходит. Все происходящее сильно напоминало болезненный наркотический транс. Ленка кое-что об этом знала. Последний раз она закидывалась год назад. В тот день они окончательно разругались, с единственной подругой Владой. Ленка умоляла Владу не встречаться больше с Сергеем, поскольку прекрасно понимала: иначе, та окончательно сядет на иглу. Сама Ленка-то кроме таблеток ничего не употребляла. Какое-то врожденное чувство всегда предостерегало ее в ключевой момент. Влада же стала колоться, по ее же выражению «из любви».  Серега в наглую, без всякой боязни за последствия подсадил окрыленную безмерной любовью Владу на героин. Аргументы его были всегда железными – «…только так, ты всегда будешь со мной», - томно пропевал он, влюбленный только в самого себя, расплываясь в мерзкой наркоманской ухмылочке.  Еще, он любил повторять, что, якобы без «джанка» Влада не «воткнется» в Nine Inch Nails. Это было смерти подобно! Потому, что ели кто-то не втыкался в Nine Inch Nails, он просто переставал существовать для Сереги в человеческом качестве, и не за миллионы лет деградации, а в мгновенье ока превращался в амебоподобную еденицу ошибочного творения. Естественно, при таком раскладе Влада не могла отказаться… И вот, целыми днями, они вместе «втыкались в NIN на герыче», не занимаясь больше ни чем. Деньги доставали, где могли. В основном воровали, ясно.     Влада, конечно Ленку не послушала. Развернулась, и молча ушла, громко стуча каблуками по равнодушному асфальту.
Очнувшись от тягостных воспоминаний, Ленка вдруг с ужасом поняла, что находится уже не в собственной кухне. Она обнаружила себя в длинном узком коридоре, который был залит матовым прозрачным светом. Слева и справа находились закрытые двери. Ленка медленно подошла к первой справа, и молча уставилась на белую ручку. Переведя взгляд, прямо перед собой Ленка увидела странную надпись на двери: ДНПВДВВ. Ленка открыла дверь и вошла в комнату. Все в комнате было абсолютно белым, как в коридоре. В три ряда стояли одинаковые столики наподобие школьных парт. За столиками молча сидели жуткие окровавленные старухи с собачьими головами и скользкими змеями в спутанных волосах. Причем змеи медленно переползали с одной старухи на другую.
По центру висела доска с единственной надписью:

Духовно-Нравственное Положение Всех Дел Во Вселенной.
Без всякого смысла рассуждающие.

За столом сидел странный человек в белом балахоне и темных очках, каких полно продается на любом рынке.
Он театрально поднял палец вверх, и громко забасил:
- О, Эринии! Вы, Великое порождение Матери-Земли и Урана! Вас вообще могло бы не существовать, если бы Кронос, младший из титанов не оскопил вашего отца. Вы, гнуснейшее порождение от крови его, смешанной с семенем. Но где произошло само ваше зачатье? В бездонном и бескрайнем море! Тут одна змея с мерзким шлепком упала  на пол, плохо зацепившись за волосы при очередном переползании. Странный замолчал. Ленку он не замечал, как будто ее вовсе здесь не было. Старухи-собаки тоже ее не видели.
Странный перевел дух и продолжил:
- Значит, вода в данном случае первична! Значит, вода есть первопричина всего сущего!
Вы же являясь порождениями воды и должны решать Вопрос! Только вчера, ко мне приходила делегация прогрессивных буддистов. Сидели здесь, как вы сейчас. Они пообещали решить Вопрос, и что? Не решили! А почему? Ответ один: воды в них не хватает!
Странный вдруг строго взглянул на Ленку  и многозначительно прошептал:
-Капельки, капельки, капельки, - и он громко хлопнул три раза в ладоши.

***
Ленка открыла глаза. Она сидела у окна в своей комнате. Медленно и вяло обвела комнату взглядом. Вокруг было все как обычно – мрак и тишина. Голова гудела электропоездом, конечности тряслись в непонятном напряжении. Тучи за окном, казалось, приблизились к земле настолько, что могли вскоре раздавить городок своей свинцовой тяжестью. Дождь усилился. На  улицах было пустынно и мрачно. По крайней мере, в зоне видимости из Ленкиного окна. Она попыталась рационально осмыслить все произошедшее с ней. Вернее, она пыталась понять, просходило ли это на самом деле, - старухи, господа в ванной, странный человек в очках, говорящий о судьбе и решении Вопроса. Мысль о сумасшествии Ленку не пугала. Ее еще в школе окрестили «ненормальной идиоткой» одноклассники, а потом и сами учителя. Когда Ленкины одногодки шлялись по дискотекам и проводили время в грязных, заплеванных подъездах, она сидела дома, закрывшись в своей комнате. Смешав нейролептики со снотворными, Ленка вникала то в Шрастры и Дуггугры по Даниилу Андрееву, то вместе с Велемиром Хлебниковым представляла себя Председателем земного шара, то, вслед за Кастанедой играла руками с разумной, вдруг заимевшей человеческий ум собакой. Однажды Ленку отвезли в реанимацию. Молодой девичий организм не выдержал. Откачали быстро, потом три дня заставили лежать в больнице. Матери еле удалось договориться, чтоб на учет в наркологический не ставили. Иногда к Ленке в гости заходила Влада, тогда еще веселая, жизнерадостная. Ленку всегда мучила фундаментальная парадоксальность их дружбы – лучшая подруга была настолько другой по характеру, насколько диван отличается от апельсина. Но, тем не менее, именно Влада всегда была лучшей и единственной подругой.    Приходила Влада примерно в одно и то же время. Она, быстренько проскальзывала в комнату, садилась на свое любимое кресло, обитое теплым серым пледом, поджав ноги, и начинала что-нибудь рассказывать. Говорила Влада быстро, стараясь выложить как можно больше информации молчаливой подруге. Ленка внимательно слушала, в лучшем случае поддакивая многозначительными кивками.  Рассказы Влады, почти всегда сводились к одному:
- Ты знаешь, Лен, когда он попытался опустить руку ниже груди, а потом и живота, я препятствовать не стала. А зачем? Мы же не в семидесятых годах живем? Ленка, это просто класс! Такие ощущения – ради этого стоит жить! А ты, дурочка, все дома сидишь! Читаешь своих Шопенгауэров. Нужны они тебе?
После первого мучительного аборта Влада как-то поутихла. Она проплакала час у Ленки на груди, а потом долго не появлялась, переживая все  дома, в одиночку. Годом позже Владу выгнали из школы, вместе с прыщавым Лехой. Директор застал их в мужском туалете. Выгнали, и даже родителям сообщать не стали, так как родители Влады были всецело поглощены запойной круговертью бутылочно-кулачной романтики. Какое-то время Влада жила у Ленки. Дома было жить просто невыносимо – постоянные пьяные компании, крики, ругань, а под конец, уродливые позы свального греха. Тут уж гости не выбирали. Как с кем получится…Однажды Владу даже травмировали. Среди ночи на нее упал какой-то пьяный бугай пробираясь по комнате сквозь полу похмельный лабиринт собственного отекшего мозга. Влада в тот раз чуть было за нож не схватилась. Вступилась пьяная, взлохмаченная и почерневшая лицом мать, с проклятиями обрушившаяся на Владу…

Ленка все сидела у окна, то, окунаясь в воспоминания, то, улыбаясь дождю за окном. Так она и заснула, сидя на стуле, безвольно опустив голову. Во сне Ленке приснился дождь…

***
- Да! Я же сказал, больше пока кровельных материалов нет! Сколько можно повторять?-
Андрей Сергеевич сидел в кресле, закинув ноги на стол. Всем своим видом он показывал окружающим сугубо отрицательные последствия чрезмерного употребления спиртного. Желтые глазки болезненно блестели. Казалось, что этот человек неизлечимо болен какой-то ужасной болезнью. Разговаривая по телефону, он постоянно вытирал пересохшие губы тыльной стороной дрожащей ладони, тем самым, делая сказанные в трубку фразы невнятными, похожими скорее на заклинания Вуду, чем на деловой разговор. Ясное дело, что собеседник на том конце провода мало чего понимал из сказанного Андреем Сергеевичем, и постоянно переспрашивал, отчего того просто на изнанку выворачивало. В конце концов, Андрей Сергеевич закончил разговор, как обычно -  швырнул трубку, которая, впрочем, как и всегда не попала на рычажок аппарата.
- Андрей Сергеевич, - секретарша Катенька испуганно заглянула в кабинет.
- Чего тебе? – надломленным похмельным голосом спросил Андрей Сергеевич.
- Вы вчера давали мне задание… помните? Собственно, нет ее нигде. Ленки, в смысле..
Телефон не отвечает, трубку, в смысле никто не снимает… Андрей Сергеевич, - Катенька сделала многозначительную паузу – может она… того? А никто не знает… она же одна живет…
- Уберись отсюда, - с несвойственным ему спокойствием сказал Андрей Сергеевич. Катенька молниеносно закрыла дверь.
Андрей Сергеевич помолчав с полминуты, тихо прошептал себе под заложенный нос, нервно теребя кончик галстука:
- Может и того…

                                                                    ***

Ленка читала сидя перед окном, как вдруг раздался неожиданный, режущий тишину звонок в дверь. Она отложила книгу, заложив страницу смятой десятирублевкой валявшейся неподалеку на столике. Посмотрев в окно, и как бы спросив совета у дождя, Ленка медленным, но уверенным шагом пошла к двери. Звонок повторился еще несколько раз, приобретая все более нетерпеливую тенденцию. Ленка закрыла глаза. Дождь. Он давал свое моросящее согласие. Она уверенно открыла дверь наполовину. Андрей Сергеевич успел порядочно промокнуть  дойдя от машины до подъезда. Лицо его было каким-то осунувшимся, привычная холеность улетучилась. Крупные дождевые капли стекали с головы, на долю секунды задерживаясь на кончиках прилипших ко лбу волос.
Он смотрел на Ленку внимательно, без отрыва, с каким-то искусственным внутренним напряжением. Ленка не боялась. Дождь вселял уверенность. Ленка уже чувствовала еле различимый шорох дождя в своем сердце.
- Я войду? – криво улыбнувшись, спросил Андрей Сергеевич.
Ленка молча отошла в сторону, открывая дверь на полную.
Андрей Сергеевич вошел уверенно, как к себе домой.
- А неплохо тут у тебя. Только мрачно как-то. Ты бы хоть свет включила, – Андрей Сергеевич со знанием дела разглядывал потолок и стены Ленкиной прихожей. Она щелкнула выключателем, только сейчас поняв насколько ей стал чужд электрический свет. Андрей Сергеевич разулся.
- Ну что? Куда идти-то, хозяйка? Где чаем гостя поить будешь?
Ленка спокойно указала рукой в сторону зала.
- А что это мы молчим? – Андрей Сергеевич, театрально нагнувшись, заглянул Ленке в самое лицо. Дохнуло перегаром вперемешку с запахом сигар. Ленка молчала.
- Понимаю. Виноватой себя чувствуешь? Это правильно, – Андрей Сергеевич прошел в зал и развалился на диване, и, следуя привычке, вальяжно положил ноги на рядом стоящий старинный стул, покрытый потрескавшимся черным лаком. Ленка присела на табурет в противоположенном конце комнаты. Андрей Сергеевич громко зевнул, даже не подумав прикрыть рот ладонью.
- Думаешь, я буду спрашивать, почему ты не ходила на работу все это время?
- Я об этом не думаю, Андрей Сергеевич. Я не собираюсь больше ходить на работу, – Ленка была уверена в себе, как никогда ранее.
Он недоуменно почесал мокрый затылок, при этом тупо уставившись на Ленку.
- Да? А что так, Леночка? - притворно ласково пропел бывший директор, – может, я тебя обидел чем? Может что не так? Ты скажи, не стесняйся.
Ленка не хотела разговаривать. Ей просто незачем было отвечать на банальные вопросы Андрея Сергеевича.
- Молчишь? – он раскинул руки в стороны обхватив спинку дивана, – ну молчи, молчи. Я пока покурю, и он медленно полез в карман за очередной сигарой.
- Аааа, - как будто, что-то вспомнив, протянул Андрей Сергеевич, -  может, тебе мой секс не нравится? Ленок, а? Скажи честно – это очень противно, да? Ну не молчи, скажи старому дядьке правду! – Андрей Сергеевич начинал заводиться. Он встал с дивана и медленно прохаживался по комнате, напоминая деревенского барина. Ленка по-прежнему молчала. Казалось, он и не ждал ответа.
- А знаешь, я, когда сидел, мы проделывали разные номера с Василисами. Мы так этих мужиков  называли. Их у нас трое было,– Андрей Сергеевич мечтательно выпускал клубы густого сигарного дыма, – Василиса первая, вторая, и третья. О, там такое было, тебе и не снилось! С тобой-то я  по-божески. А тебе, сучка, еще и не нравится!? – он одним прыжком оказался рядом с Ленкой, и,  взяв ее за волосы, резко дернул голову вниз. Ленкин скальп пронзила нестерпимая, резкая боль, как будто в голову разом вонзилось несколько сотен крошечных острых ножечков.
- Что, не нравится? – Андрей Сергеевич отпустил Ленкины волосы, и замахнулся рукой для удара в челюсть.
Этого времени ей хватило, чтоб, собрав все силы в кулак толкнуть Андрея Сргеевича в живот обеими ногами. Толчок оказался довольно сильным. Андрей Сергеевич, с силой врезался в стоящий рядом сервант. Посыплись стекла, сигара взметнулась высоко под потолок. Он упал на пол тяжелым, набитым поросячьими внутренностями мешком.
- Ах ты… тварь… сука… - бормотал, задыхаясь, он, стряхивая с себя стекла. Ленка побежала на кухню, закрыв за собой дверь в зал. Ей было тяжело дышать, сердце колотилось, причиняя Ленке дополнительные неудобства. Она не знала, что делать дальше.
Андрей Сергеевич с одного удара выбил запертую Ленкой дверь, и с шумом ввалился в коридор. Он был страшен: глаза покраснели, лицо стало, каким-то иссиня-пунцовым, из пропитой глотки доносились хриплые междометия на каком-то архаичном языке. Ленка забилась в угол между раковиной и обеденным столом. Внезапно, вокруг все стихло. Она различила уже знакомый, теплый и родной голос. Тот, что она слышала в ванной.
- Не расстраивайся, дитя. Помнишь, у мамы была странная привычка, гладить на кухне?
В тот же момент Ленку сбил с ног  удар по голове ужасающей силы.
- Вот она ты…ты ничего не почувствуешь! – Андрей Сергеевич рассмеялся тупо и громко, – я буду тебя… уже мертвую… сучка… сучка…
Дождь за окном усилился, превратившись в настоящий ливень.
Грузное тело с силой навалилось на Ленку. Андрей Сергеевич занес руку с осколком стекла для последнего удара. Стекло буквально вошло в его ладонь. Кровь от порезов обильно лилась в рукав пиджака. Ленка повернула голову вправо. На расстоянии вытянутой руки стоял массивный литой утюг, каких давно уже не выпускают. Мама действительно очень любила гладить имеено на кухне, всегда мечтательно глядя при этом в окно. Казалось, ручка утюга сама прыгнула в Ленкину ладонь. Момент. Рука, за долю секунды сделав полукруг в воздухе, с силой ударила Андрея Сергеевича в область между ухом и глазом. Ленка с удовольствием почувствовала, как утюг вошел на несколько миллиметров, в плоть Андрея Сергеевича. Коротко хрипнув, Андрей Сергеевич уронил руку со стеклом на пол, голова его упала Ленке на грудь. Он дернулся и обмяк. Ленка минуту лежала без движения под тушей, только что бывшей Андреем Сергеевичем. Теплая липкая кровь, полностью копировала ритм дождя за окном, равномерно стекая на пол тоненькой струйкой. Она выбралась из-под мертвого тела, вымыла руки под краном, жадно сделала три больших глотка холодной воды, приникнув к носику крана сбоку.
Ленка вошла в свою комнату. Медленно закрыв за собой дверь, она села на свое любимое место, прямо перед окном. Она улыбалась. Ей было хорошо и свободно. Предчувствие чего-то нового, невообразимо прекрасного уже расцветало в Ленке красивым, гармоничным началом. Она смотрела на дождь за окном. Пристально, с любовью. Вдруг, Ленка с удивлением заметила, что по шторам еле заметно текут маленькие струйки воды. Постепенно, воды становилось все больше. Ее почему-то нисколько не удивило, что вода течет в комнате, откуда ни возьмись. Вода текла ото всюду, из каждого укромного уголка. Все сильнее и сильнее, ее все прибывало. Ленка испытывала счастье. Она всю жизнь ждала этой минуты. Чуть позже, благодатные струи уже заливали любимое Владино кресло, цветы, маленький Ленкин телевизор. Красивая люстра в форме тюльпана была уже переполнена мутноватой дождевой водой. Ленка смеялась. Он пришел к ней! Первый раз в жизни она так громко и искренне смеялась! Крупные, веселые капли материализовались где-то под потолком, вода стекала по стенам, не считаясь ни с Ленкиной фотографией, где она стоит с букетом пышных георгин, готовясь, первый раз переступить порог школы, не с репродукций Пуссена «Аркадские пастухи». Дождь был везде. Теплый, прекрасный, он обнимал Ленку со всех сторон. Дождь постепенно просачивался внутрь ее существа, в святая святых. Он был в руках, ногах в голове, в глазах, – везде в Ленке шел настойчивый в своем великолепии дождь. Еще момент, и она перестала ощущать свое ненавистное тело.


Тетя Вера пришла на шум и звуки бьющегося стекла не сразу. Выходя из-за стола, она сильно поранила ногу, раздавив ампулу с гентамицином, которую, видимо, случайно уронила. Крепко выругавшись она, собственную неуклюжесть, тетя Вера забинтовав потуже ступню, пошла все-таки, посмотреть, что же там, у Ленки разбилось. Дверь была не заперта. Войдя, тетя Вера первым делом увидела выбитую зальную дверь, которая сиротливо болталась на одной-единственной петле. Старушка почувствовала неладное:
- Лена? Леночка? Дочка, ты где? – осторожно позвала она. Никакого ответа не было.
Тетя Вера осторожными шагами прошла на кухню. Там, в луже собственной крови, лежал Андрей Сергеевич. Повсюду были следы борьбы.
- Ох…Иисусе… что же это…Господи…да как же такое… - тетя Вера схватилась за сердце. Она быстро вышла из кухни. Она уже кричала:
- Лена!? Милая моя, ты где? Ты цела? Леночка…- слезы сыпались градом из глаз старой, столько всего повидавшей в жизни женщины. Тетя Вера открыла дверь в Ленкину комнату. Последнее, что она видела перед избавлением от мук физической жизни, была Ленкина комната, в которой не было никого, кроме теплого, сильного проливного дождя. 

***

    В Москве, несмотря на позднюю осень, было жарко и нестерпимо душно. Здесь все уже привыкли к такой температуре за три летних и один осенний месяц. По-прежнему мчались куда-то тонированные иномарки, тут и там сновали прохожие с серьезными, сосредоточенными лицами, стояли в нескончаемых пробках автобусы, внутри которых можно было доставать дубовые веники и хорошенько пропаривать друг другу легкие. Сегодня в Тимирязевском народном суде было тихо и спокойно. Только плакала на ступеньках несчастная мать очередного молодого алкоголика.
В зале суда стукнул маленький молоточек большого правосудия.
- Суд удаляется на совещание, – проговорила строгим безжизненным голосом стареющая судья. Прошло несколько томительных минут. Судья вошла в зал, заняла свое место.
- Подсудимый Сатиров Петр Андреевич. Именем правосудия Вам вынесен вердикт: суд приговаривает вас, к двадцати  годам тюремного заключения, за убийство вашей матери Сатировой Валентины Степановны, совершенное в особо тяжкой и извращенной форме. Заседание прошу считать закрытым, - молоточек опустился, ударив Петьку в самое сердце.
На Петьку нацепили большие наручники, и повели по коридору два равнодушных и сонных конвоира.
Петька тоскливо взглянул в решетчатое окно. Небо затянуло тучами. Дождик сначала еле моросил, потом, набравшись смелости, превратился в настоящий ливень. Петька крикнул сопровождающим:
- Подождите! Постойте минуту! Дайте, я посмотрю… в окно посмотрю! -  милиционеры недоуменно остановились. Петька  вглядывался в дождь. Что-то до ноющей в сердце боли, до ломоты в суставах, было знакомое в этих крупных, торжествующих каплях.