Четвёртый день у Генки был запор. Не, и дело даже не в том, что в аптеках не продавали слабительное - продавали, да ещё и как. Но Генка принципиально не пил лекарств, а бабушкины настойки тоже нихуя не помогали. 'Хуев чабрец' - так окрестил настойку внук. Дённо и нощно он склонял очко над белым камрадом, но жопа не хотела откровений, а фаянс презрительно молчал. Гнев ежеминутно обуревал Генкой: сквозь сжатые зубы и трясущиеся от напряжения губы, он произносил непроизносимое, сам не ведая, что говорит.

Бабка Гены Степанида очень переживала за своего непутёвого унучка - его жёсткое нечеловеческое кряхтение ей, мало того что подзаебало, так ей ещё и на самом деле было его жалко. На какие ухищрения она только ни шла - и порошки в хавчик подсыпала, и даже пиво ему покупала сама (туда она тоже сыпала всякую дрянь), хотя ему было всего пятнадцать лет и родители (оба работавшие на одну известную нефтяную контору) пиво пить ему не разрешали. Гена лоффко раскусывал все бабкины планы, презрительно называя её 'голайкой': Ты, блин, голайка, чё ты мне тут опять устроила? Ты чё, думаешь - я тупее тебя? Нееет, это ты тупее меня, голайка ты дурная. Сама пей такое пиво и жри эту нашпигованную медициной картошку. Бабка обижалась и поджимала усатую губу. Пальцы её рук непрерывно шевелились...бабка думала...Гену всегда настораживало, когда вдруг скорость шевеления увеличивалась и глаза у бабки загорались потаённым огнём...словно пальцы были динамо-машиной для её старого мозга...

Как-то раз Степанида заикнулась о клизме и очень пожалела (после этого случая Гена неделю в школу не ходил, а пил водку, закрывшись у себя в комнате). Дело в том, что Гена ни под каким видом ничего никогда не совал себе в жопу. И, даже, когда ему в десять лет делали операцию на аппендицит, он не дался (его пришлось усыплять и только тогда, под наркозом, он слепил жидкого горбатого, чем ахуенно не понравился главному хирургу, у которого была единая реакция на говно - блевать дальше, чем видишь (Генке тогда так и не сказали, что клизму-таки ему сделали). Сначала хирург блеванул верхушкой желчи в рану Генке - фарш угодил аккурат в ранку, но ничего страшного не случилось. Кое-как выскребя блевоту из кишок, хирург принялся удалять аппендикс (одна начинающая врачиха убежала из операционной, чтобы никогда больше не вернуться к своей профессии (сейчас она работает на рынке и изредка подколдовывает у себя на однокомнатной хате).

Так вот тот хирург аппендикс то вырезал на отлично, ибо ему не хотелось видеть этого еблана ещё раз у себя на столе, но шов он ему сделал, во-первых, в раза два длиннее чем надо, а во-вторых зашил его настолько плотно, что когда Генке снимали швы, он поклялся найти хирурга и вырезать ему аппендикс без наркоза. Кстати, Генкин дед умер именно от гнойного аппендицита, так как в больницу он отвести себя не дал, а привозить операционную на дом вонючему дедушке никто не собирался. Всё дело было в клизме. Так умер его дед, и бабка ничего не могла с этим поделать. Генка сидел рядом и гордо фтыкал на синее ебло деда - мол, вот каким нужно быть! Сильным и стоять на своём! И вот пробил Генкин час...

Степанида же думала совсем по-другому - ей нахуй не всрались эти недоёбанные предрассудки некогда покойного мужа, а сейчас полупокойного внука, который мог в любую минуту взорваться от перекала. Йопть, бабка прекрасно знала, сколько ел Генка - она сама готовила ему наваристые супчики да котлетки с кашками. Живот у внука надувался, ебло становилось похожим на варикоз, но о клизме не могло быть и речи.

К слову сказать, дело происходило в хрущёвке, где всегда есть четыре квартиры на этаже. Бабка, как водится, имела крепкую дружбу со своей соседкой Ларой, престарелой венгеркой, которая приехала ещё в далёком 1980 году в совок по студенческому обмену, удачно вышла замуж за сына профессора кафедры приклодной мотематики и робототехники, переехала из общаги к своему мужу, который вскоре погиб и квартира осталась ей. Так она и жила всю жизнь одна, и радость у неё тоже была одна - смотреть за Генкой, что лет десять назад обе бабушки с удовольствием и делали, а потом Генка вырос, и Лара уже не могла контролировать степень помытости Генкиного хуя и попки. Потому как он научился мыццо сам и уже не боялся оставаться один в ванной, тем более что там постоянно плавало пару жёлтых советских уточек в качестве поддержки.

Степанида пришла к Ларе с бутылочкой водочки, которую венгерка незамедлительно сунула в морозильную камеру. Обе они в четыре руки быстро и аккуратно соорудили незамысловатый снэк - сало, репчатый лук да пол булки черного ржаного хлеба. Звякнув рюмками, бабушки выпили. Крякнув, Степанида медленно, как она любила, и с подробностями поведала соседке о своем горе. Выслушав всё от начала до конца, Лара налила им по полной и они опять бумкнули. Бледные бабушкины лица молодели и розовели на глазах! Идеи сыпались одна за другой, но тут же отбрасывались, чтобы уступить место новым, свежим идеям.

Когда водка была допита, закуска съедена и время близилось к полуночи, у бабушек был готов ответ - клизму нужно делать в любом случае, иначе Генка просто умрёт и это уже были не шутки. Так решили бабушки. Единственным открытым оставался вопрос, который был бы едва под силу даже полиции нравов - как убедить Генку в том, что если он не сделает себе клизму, то он обязательно умрёт. Самое худшее здесь было то, что Генка и сам осознавал, что он запросто может окочурится в любой момент, но предавать память деда он не хотел! Лара предложила Степаниде сымитировать приступ гриппа и вызвать на дом врача (у Лары был знакомый участковый врач в их поликлинике, которому она, когда ещё была помоложе, несколько раз делала минет). И только сейчас ей пришло в голову, какая же полезная штука минет для женщин - через него можно иметь столько разных и полезных мужчин. На том и порешили...

На следующий день рано утром Степанида громко застонала и сразу же раздался испуганно-напряжённый голос Генки с толчка - Баб, что такое? - Заболела я, внучок! Видимо вчера у Лары под форточкой пересидела! Через минуту появился Генка (не просрался, по иблу видно, - мелькнуло у бабки в голове) - Сейчас вызову, ба...Участковый прислал одну из медсестёр, которая, естественно, была в теме. Степанида лежала на кровати, и пока она мерила температуру, медстестричка уговаривала Генку сделать профилактическую прививку от гриппа. Генка, как понятно, нихуя не соглашался, хотя и посматривал на упругую грудь, выглядывавшую через медсестринский халатик. Держался Генка недолго - медсестра каждые пять минут как бы невзначай расстёгивала пуговицы на халатике, мотивируя тем, что 'ой, как у вас жарко'. В конце концов она сняла халатик и Генка увидел, что она была в короткой юбке и в чёрных чулках! Медстестричка ежесекундно двигала ножками, перекладывая их с одной на другую. Гена молил всех богов антизапора, чтобы она быстрей ушла, чтобы он побежал в сортир и выдрочил всю свою страсть в раковину, но она не уходила.

-    Так и есть, - сказала Степанида, померяв температуру, - 38 градусов! - Ужас, ужас, - сказала медстестричка и чуть прираздвинув ножки (и о боже, yes, Генка увидел там кусочек чёрных стрингов). - Делайте мне укол, только я лягу головой сюда (он специально так лёг, чтобы видеть задницу медсестры, которая на столике готовила ему укол). А чтобы Генка невзначай не передумал, он уронила на пол ампулу и нагнулась так, что Генка увидел, как трусики впились в ей киску, разделив её на две сочные половинки. Сознание у него помутилось, и Генка чуть не кончил. С трудом сдерживаясь от запора и стоящего  как свая, стручка, Генка лежал и мечтал о том, чтобы всё это быстрей закончилось. Сделав ему укол, она сказала ему полежать пять минут, что Генка и сделал, после чего благополучно уснул. Снотворное - это вам не шутки. Затем сестричка сделала ему укол и против гриппа.

Вместе с Ларой и Степанидой, они перетащили Генку в ванную, ввели ему пять литров воды в жопу, и посадили на толчок, примотав скотчем со всех сторон. Дрыстал он минут десять, издавая при этом такие бульканья, что все трое покатывались со смеху. Наконец-таки, когда Генка просрался, его сняли, подмыли и положили на кровать. Бабушки налили сестре коньяку, дали коробку конфет с ликёром, а сами засели на кухне, за бутылочкой вина, в ожидании пробуждения их любимого внука.

Когда Генка проснулся, первым делом он побежал в талч, закрылся, как следует подрочил и удовлетворённый зашёл на кухню. Поздоровавшись с Ларой, Генка сел с ними и стал кушать печенье. О запоре он как будто-бы забыл совсем. И только лишь через месяц он вспомнил, что у него больше нет запора, но его это уже мало волновало...каждый день он дрочил на медсестру и старался чаще заболеть, чтобы она опять к нему пришла, но приходил почему-то дядька, с которым бабушка часто и подолгу сидела на кухне и не разрешала Генке входить на кухню без стука...