Петруха, фсю свою сознательную жизнь проработав машинистом электропоездов, даже водку пил по-особому, наливая всегда ровно 2/3 гранёного стакана (а другой посуды он и не признавал), и употреблял оный напиток нарочито очень медленно, со смаком, растягивая своё удовольствие, как будто это был последний гранёный стакан в его жизни. Хотя при этом, он всегда вслух приговаривал: “Э-э-э-х, дай бог, не последнюю!”. Но те, кто имел неосторожность пить с Петрухой, до самой “последней”, как правило, не дотягивал, отрубаясь гораздо раньше.

Однажды я спросил у Петровича, как это удаётся ему так бухать, а на следующий день, перед выходом на линию, успешно проходить медкомиссию, на что он мне ответил:

- Обычно, я с утра, как встану ёбну грамм этак 40-50, ну, и сразу зажру чем-нибудь. Ведь перегар – он страшен чем? А тем, что он вчерашний! А свежак – он уже не так сильно пахнет. Уже, вроде и не перегар. Да потом, я, когда врачихе в трубку дышу, я ж ведь не придурак, я воздух в себя втягиваю, а не в прибор выдыхаю.
- И чего, не боишься, что когда-нибудь за сраку тебя возьмут?

- Нет, не боюсь. Ведь главное – что? Главное – знать, в какой момент надо боятся, а в какой – нет. Вот послушай лучше, одну историю. Едим мы как-то по одному тупику, не далеко от вокзала, состав перегоняем. Едем тихо, потому как скорость локомотива на маневровом ходу не больше 5 км/ч, и причём, идёт он практически бесшумно. И тут впереди бомжара чешет. А кстати сказать, бомжей там в то время было дахуя, больше чем самих поездов: вокзал-то рядом. А бомжара чешет себе спокойно впереди нас прямо по путям, и, естественно, тихо подкрадывающегося к нему сзади поезда, не слышит. Ну, и решил я типа пошутить. А хуле, скучно ведь целый день алкашей всяких возить туда сюда. И вот, когда до этого бомжа оставалось метров пять или шесть, я помощнику своему и говорю : “смотри, типа, чё сейчас будит”. Педаль нажимаю, и ка-а-а-ак сигналом хуйну! Дальше – картина маслом. Реакция бомжа на эту невинную забаву была примерно следующая: на секунду он присел на корточки, видимо, вообразил себе, что на него сзади поезд несётся, хуй знает с какой скоростью. Не знаю, дристал он в этот момент или нет, из кабины этого не слышно и не видно. А потом, как заправский гимнаст, он вдруг ка-а-а-ак сиганёт в сторону, прям такой нивротибический кульбит получился, достойным завершением которого стал чувствительный контакт тела с каким то путевым релейным шкафом, их там вдоль полотна дахуя стояло. К счастью, всё закончилось благополучно: рваная и засранная бомжовская телогрейка, видимо смягчила удар. Уж не знаю, как он отреагировал на дикий ржач, доносящейся из кабины проходящего мимо него поезда, но слов, сказанных им по этому поводу, мы с помощником уже не услышали.

- Да – говорю я Петровичу – уж если не обосрался, так обоссался то он точно!

- Ну хуй его знает, хотя от этого суть то не меняется. Обоссаться-то ведь тоже не вовремя можно. Вот был у меня случай один. Захотел однажды мой помощник поссать. А как ссут машинисты, я тебе рассказывал, наверное. Открывают в своём тамбуре боковую дверь, и, прямо на ходу… Ну так вот. А помощник мой, придурок, пока за городом ехали, мимо лесов да полей, ссать естественно не хотел. А как к городу стали подъезжать – тут-то блять ему и приспичило. А город – это ведь сам понимаешь, цивилизация там блять, культура, хуё-маё… В общем, с голым хуем в дверях не особо постоишь. И вот, едим мы, значит, и подъезжаем к реке, а за рекой – уже платформа, и сам город начинается. Тут я ему и говорю, мол, давай, быстрее, пока мост не проехали. Он, понятное дело, побежал, да ещё в ту дверь, что с моей стороны была. И тут – вот ведь сука такая – то ли ветер над рекой не туда дул, то ли восходящие потоки, там, блять, какие-нибудь… Хуй его знает. Да только, мало того, что на лобовое стекло всё это попало – то что поезд с обоссанной мордой к платформе подъедит – мне, в принципе, похуй. Так ведь, сука такая, он ещё и в форточку мне умудрился набрызгать, гадина!

Много чего ещё мне рассказывал Петрович. Только не помню я всего. Потому как, я же не железнодорожник, вот и отрубился рано.