Пять дней до встречи Нового года. Завораживающая суета, огни  витрин, переполненные вагоны метро, и троллейбусы. Даже серое месиво облаков сверху, и такое же, вязкое и пронизывающе холодное серое месиво под ногами не могут отпугнуть радостное, и такое знакомое с детства чувство, ощущение скорого, совсем скорого праздника. И еще пару часов назад, Ерофей упивался этим счастливым и волнующим предчувствием. Но то, что произошло за последние несколько часов, уничтожило, растоптало в сырой снежной московской жиже почти все чувства и ощущения в душе Априорева. Он, как последний мудак, с букетом цветов, трясся в троллейбусе, спеша к ней. А она...
  Дверь открыл Леха. И сердце Ерофея сжалось. Он понял все, и сразу. В квартире Ленки просто висел в воздухе запах секса. Тяжелый и пряный.  Но Ерофей и вида не подал. Но чего это ему стоило? Сидеть, и делать дурацкое лицо, желая побыстрее закончить, уже такое ненужное чаепитие. И разговор. Вялый, и невыносимо, до звона в ушах, пустой, и бессмысленный. Больно было видеть их счастливые и виноватые лица. Хотелось бежать из этого дома, бежать в сырость и холод города.
  Ерофей стоял на остановке, дрожа от пронизывающего ветра с Москвы реки, под скудным, желтовато- чахоточным светом фонаря, и хотел выть от несправедливости, от обиды за уязвленное чувство собственного достоинства. Рядом послышался веселый гомон стайки молодых парней и девушек, их смех и громкие возгласы, воспринимались Ерофеем, как беспричинное, непонятное веселье представителей с какой-то далекой планеты. Мир перевернулся с ног на голову, и как по мановению волшебной палочки, потерял всю свою притягательную силу. Стал серым, пустым и унылым.
  Давка в троллейбусе, ничуть не беспокоила Априорева. В глубине его души, сначала маленькой искрой, затем все ярче и ярче затлел огонек мести. Да, я буду мстить, подумал он. Мстить за эту несправедливую боль, за это унижение и за свой природный страх. Но кому? Огонек в душе натолкнулся на непреодолимую преграду. Априорев начал мысленно перебирать варианты, кому и за что он станет мстить. Ей, нет. Об этом не может быть и речи. Ему, тем более. В конце концов, мы друзья…

*** 

  Ерофей тогда и предположить не мог, насколько мелким и ничтожным, будет со временем всплывать в его памяти тот случай. Но чувство мести, возникшее тогда, не позволяло ему в дальнейшем проявлять слабость. Он отомстил. Отомстил ни ей, и не ему. Отомстил самой своей судьбе, самой жизни, предательски несправедливой, коварной и жестокой.
  Отомстил за все. За череду смертей своих рано ушедших родственников, оставивших его один на один с этим жестоким миром. Отомстил за Толяна, которого Ерофей тащил из горящего БТРа, и орал что есть силы ему на ухо, не соображая, что сам ничего уже не слышит. Уговаривал выжить. Не уговорил. А потом волок его на себе двое суток, уже мертвого. Отомстил за то, как стоял со стеклянными, ничего не видящими глазами перед маленьким, обитым голубым тиком, гробиком, в котором лежал его семилетний сын. За глухие удары сухих комьев земли, падающих в могилу, и невыносимо резавшие слух.  Отомстил за рано поседевшие волосы жены. Отомстил за одиночество, когда все знакомые и друзья отвернулись от него, окутанного сизым и тяжелым дымом каннабиса, а затем и более тяжелой дури.  За боль и звериную жестокость, бессмысленной и бездарной войны. И за свой природный страх…
  Отомстил тем, что не поддался, не сломался, и не сдох под забором. Хоть судьба и настаивала на таком финале. Выбил Ерофей из себя страх,  вернулся  к жизни, но не примирился с ней…

***

  Ничего этого Априорев тогда еще не знал, и знать не мог. И кажущийся ему по тем временам концом света случай, не что иное, как пустяк, не заслуживающий особого внимания. Как говорится, всему свое время…


© VPR 2007