Зима. Раннее морозное утро. Охуенный морозец, впрочем, всё обычно, нам сибирякам, как говорится в фольклоре "похуй мороз". Я, накинув тулуп и валенки, выползаю на работу. Иду, никого не трогаю, мёрзну как сука последняя. Город ещё спит, лишь единицы уже спешат по-своим делам, быстро семеня конечностями, и прикрывая красные от мороза лица варежками, дабы не отморозить клюв окончательно, нах. Впереди хуярит молодая мамаша с отпрыском годков трёх на вид, вероятно в детский сад тащит клопа. Вдруг из утренней темноты выплывает маленький старичок в смешном шарфике со здоровенной псиной на поводке. Поравнявшись с тёткой, старче злобно улыбается, делает страшные глаза, и спускает собаку с привязи, предварительно сняв твари намордник. Пёс стремительно налетает на мальца, впивается ужасными клыками в тоненькую детскую шейку и яростно рвёт её в клочья. Кровь фонтаном, хруст шейных позвонков. Маленький бейби просто ничего не успел осознать. Как результат - изувеченное тельце лежит на снегу, от кровавого снега поднимается сильный пар. Мать стоит в шоке, на лице кровь и клочки мяса детёныша, не в силах произнести не звука. Пёс, весело подпрыгивая, принимается крутится возле трупа, затем начинает бодро лаять. Я, всё это время стоявший молча и беспристрастно наблюдавший, вынимаю невъебенно здоровый пистолет, и не проронив ни звука выпускаю в пасть пса-людоеда 9 граммов свинцового лекарства от дурной привычки. Пёс падает навзничь, окровавленные глаза смотрят на меня в дикой ярости, слабые конвульсии сотрясают волосатую тушу. Немного подумав, всаживаю пулю в грудь мамаше, всё равно она уже не жилец после увиденного и пережитого. Она так и умирает, абсолютно нихуя не поняв, с улыбкой сумасшедшей на красном от мороза лице. Тут в действие вступает старик. С криками: "Живодёр! Подонок! За что щенка-то?" бросается на меня. Я непринужденно отталкиваю старца, бормоча что-то вроде: отъебись, мудак дурной. Старческое тело пролетает мимо и падает в сугроб, в полёте забавно развевается смешной шарфик. Дед, не делая ни малейшей попытки подняться, рыдает на снегу, размазывает старческие слёзы по перекошенному горем ебальнику. Потом начинает отчего-то улыбаться, затем смеяться, затем уже просто заливается дьявольским истерическим хохотом. Бросив на меня последний, леденящий душу взгляд, старый пердун умирает. Наверное сердце не выдержало. Я, поплотнее запахнув полушубок, закуривая очередную сигарету, даю себе клятвенное обещание больше в таких лошадиных дозах не пить, и ухожу в тёмное утро. Лишь окровавленный снег тихо поскрипывает под ногами. Медленно падают крупные снежинки, фантастически красиво сверкая в свете фонарей. Ещё один обычный рабочий день начал свой отсчёт...