Начало тут: http://udaff.com/creo/73462.html

Главы №5 и №6 здесь: http://udaff.com/creo/77850.html


                                                              7   

    Просторная июньская полночь, зацепившись за кроны дворовых деревьев, опустилась на мой неприветливый беспокойный город.
    Говорят, что «белые ночи» случаются только в Петербурге, на той далекой, с трудом отвоеванной у шведов северной широте.
  Я бывал там. Неоднократно. Как раз в период «белых ночей».
    Там,  после развода мостов, на несколько часов наступает зыбкая белесая темнота, весьма схожая с нашей московской. Различие не так уж велико. Особенно если учесть интенсивность рекламного и дорожного освещения в моем городе.
    Почему я вдруг вспомнил о Питере?
    Сам не знаю.
    Вот, мол, и у нас есть свои «белые ночи», почти такие же, как там… Видимо, «мериться хуями» нам, жителям двух российских столиц, до скончания века - ссудил сам Господь Бог.
   
  Я, в гордом одиночестве, стою на посту у входа в метро «Кузьминки» и наслаждаюсь неоновыми сумерками.
  После всего перенесенного мной сегодня, после бесконечной беготни, криков, сдерживания толпы, в котором я, волей-неволей, должен был принимать участие (охранники по закону о «Частной охранной и детективной деятельности РФ», обязаны оказывать всяческое содействие правоохранительным органам), после разговоров со следователями, экспертами и моим собственным, понаехавшим, начальством, под конец этого беспокойного дня, я начинаю казаться себе истинным профессионалом или, говоря проще, - настоящим человеком героической судьбы…

- А  Никакошный твой где?  Что-то я его после аварии не видела… на другой пост перевели?
- Домой отпустили. Прихворнул немного.
У подошедшей ко мне со второго поста знакомой Роскошного Ленки-хохлушки, как ни странно, не было почти никаких дефектов речи, связанных с ее украинским происхождением. Т.е. - она не «гыкала» и не «шокала», но зато - любила сокращать слова. Например, вместо «нормально» она говорила «нормуль», а вместо «будь спокоен» могла сказать «будь спок».
- У нас с подружками сегодня Большой Кайф планировался… Он профинансировать обещал.
- Ну, профинансировать могу и я. Когда подружки-то  подтянутся?
- Нормуль! Да вон они у «Макдоналдса» стоят. Мы его больше часа там дожидаемся. Хоть бы предупредил, что не подрулит, разъёба хуева.
- Забыл, наверное. Он такой…
  Вид у Ленкиных подружек был усталый и какой-то поистаскавшийся. Почти у всех, кроме одной  «гарної дївчини» по имени Оксана.
    Оксана казалась  стеснительной и молчаливой  двадцатичетырехлетней жительницей города Луганска. Она была чуть выше среднего роста и, за счет худобы и короткой, почти мальчишеской, стрижки выглядела значительно моложе своих лет. Под голубенькой  майкой угадывалась маленькая грудь с отчетливо различимыми под тонкой трикотажной тканью упругими сосками. Светлые бриджи, открытые кожаные босоножки, тщательно сделанный педикюр.
Несколько угловатые черты лица, решительно разделенного строгим и прямым аристократическим носом.
    Она чем-то отдаленно походила на принцессу Диану. Внимательные, слегка прищуренные и немного печальные глаза.
    Она курила.
    Курила она  как-то странно: торопливо подносила к губам, отрывисто затягивалась и тут же, спрятав  тлеющий окурок в собранную ладошку, быстро опускала руку вдоль бедра и заводила ее за спину. Когда она делала так, мне сразу представлялась леди Ди, прячущая в кулак – дабы не навлечь на себя праведный и неизбежный гнев Королевы-матери, -  наспех прикуренную, в покоях Букингемского дворца неразрешенную великосветским протоколом, сигарету (хотя принцесса Диана, кажется, не курила вовсе).
   
    Но легкий налет великосветскости и аристократизма сразу же испарялся, как туман над утренним болотом, стоило Оксане  раскрыть рот.
    Она, в отличие от подружки Ленки, и гыкала, и шокала, и даже время от времени произносила смешное и архаичное словечко «тю-у-у», выражая крайнюю степень недовольства, или удивления.
- А что ты из Луганска-то уехала? У нас здесь тоже, поди, не сахар –  повсюду волчий оскал капитализма, паспортно-визовый режим и так далее, и тому подобное…
-Тю-у, а шо там делать, в том Луганске?! Работы нет, денег нет, ребята нормальные все поразъехались.
- Да ладно, у вас там, наверно, даже свой драмтеатр имеется?

    Тут я бы хотел немного отвлечься.
    Дело в том, что я  этнически и, если можно так выразиться,  генетически - наполовину украинец. По отцу, и соответственно по фамилии я, конечно же, русский. А вот мать у меня стопроцентная хохлушка.
    Что  тут поделаешь? Так получилось.
    Так вот: мальчики, по моему мнению, больше походят на своих матерей, чем на отцов. И внешне, и по складу характера. Это весьма спорное обобщение, но что-то в нем все-таки есть.
    Как говорил один мудрый англичанин: «все обобщения ложны, в том числе и это».
    Но без спорных и рискованных обобщений мне здесь, по всей видимости, не обойтись.
    Где-то там, в глубинах нашего подсознания, у представителей всех рас и национальностей, без исключения, теплится слабый огонек комплиментарного отношения к своим одноплеменникам. Этот огонек, правда, иногда превращается в пожар, при совершении, скажем, ратного подвига, либо при возникновении между двумя особями противоположного пола, так называемого, Большого Чувства.
    У этого явления есть и негативные стороны. Например, объединение по национальному признаку для совершения погромов, массовых убийств и других противоправных действии. Но об этих ипостасях человеческих взаимоотношений я здесь распространяться не буду. Слишком темен этот вопрос, недостоверны первоисточники и запутаны причинно-следственный связи.
  Итак, я наполовину хохол. В общении с «чисто русскими» жителями столицы (если таковые, вообще, имеются в наличии) мне это обстоятельство нимало не вредит и нисколько не мешает. Русских  я понимаю хорошо.
  У них такие же, как у меня иллюзорные представления о жизни, надуманные и жалкие амбиции, рефлекторное сознание и завышенная самооценка (или заниженная – смотря по обстоятельствам).
  Я понимаю их с полуслова, чувствую за километр и вижу насквозь.
    В постоянном общении с моими одноплеменниками я давно не ощущаю никакого креативного начала и диалектического изыска; в нем очень мало продуктивных сторон и приятных запоминающихся моментов.
    Так супружеские пары много лет прожившие в браке вяло и бессодержательно поддерживают однообразный и необязательный семейный разговор во время ужина или перед сном, прежде чем выключить телевизор и, отвернувшись, друг от друга, погрузиться в тревожный и безрадостный старческий сон.
  Исключением из обрисованной выше ситуации являются красивые молодые девушки и, очень редко попадающиеся на моем жизненном пути, представители творческих профессий. В остальном: мы чрезвычайно старая и до самой последней степени уставшая от самих себя и от других народов - нация
 
  С хохлами дело обстоит иначе.
  Что-то темное, объединявшее нас еще у древних  костров доисторических кочевий, в ритмах языческих плясок и примитивных шаманских песнопений, что-то зародившееся во мраке девственных ночей, не знавших электрического света, в тесной спайке сомкнувшихся боевых рядов – какое-то необъяснимое внутренне чувство всеобщей любви и единения, какой-то всеобъемлющий  массовый пароксизм  - ВСЕ ЭТО  порождает ту комплиментарность, которая заставляет меня симпатизировать выходцам из этой, давно отделившейся и живущей по своим политическим правилам и гражданским законам, маленькой и независимой страны.
  (Я право не знаю, как в свете всего вышесказанного объяснить тот факт, что моей первой женой была стопроцентная армянка – московского, правда, разлива, но с неразрывно- прочными, как все восточные родственные связи - ереванскими корнями…)

- У нас тут полбутылки осталось… надо бы еще сбегать.
- Один момент, -  успокаиваю я  Ленку, и направляюсь на третий пост в круглосуточный универсам. Единственное место на нашем объекте, где ночью продают крепкие спиртные напитки.
   
  Женская часть образовавшейся компании представляла собой разнокалиберный квартет: стройная Оксана (наверняка – «розочка»! - подметил я плотоядно), довольно полная Ленка и две совершенно непохожие внешне, но постоянно называющие друг друга «сестренками», бесформенные тридцатилетние девицы.
    Все, естественно кроме меня, находились в состоянии легкого алкогольного опьянения и были объединены каким-то странным, плохо скрываемым, недовольством.
    На Роскошного обижаются – подумал я - правильно!  - договорился, пригласил, пообещал профинансировать и пропал. Даже встречу не отменил – скотина.
   
    Но причина дамского недовольства оказалась куда драматичнее и печальней.
   
  Мы зашли за угол пятиэтажки и разместились на двух, расположенных друг против друга, дворовых скамейках, поставленных подобным образом «для удобства общения» местными малолетними алкоголиками.
- О чем она, дура, думала? Как до жизни такой докатилась? – рассержено вопрошала одна из «сестренок», рассаживающихся по скамейкам, и достающих из принесенного с собой целлофанового пакета немудреную «походную закусь», подруг.
- Ну а шо? Любая могла проколоться. Все мы дуры - все под богом ходим, – заметила, брезгливо очищая перезрелый помятый банан, Оксана. – у нас полрынка с черными трахается. Сама знаешь, что на «Чиркизоне» творится: «стиктым» сплошной, да «кун
эм»…
- Потому  я оттуда и свинтила, – отозвалась Ленка, разрезая маленьким перочиным ножом  вареную колбасу с налипшими на нее хлебными крошками.
- А ты здесь в «Кузьминках» не у азера что ли работаешь? Такой же чурка, –  отреагировала «сестренка», принимая от Оксаны кусок отломленного зеленого яблока.
- Ну, этот старый уже. Потом у него жена есть; он ее в Москву привез; на съемной квартире живет, внуков нянчит: пустили корни нехристи басурманские, – заключила Ленка и,  чокнувшись со всеми, привычным движением опрокинула себе в рот содержимое хрустнувшего в ее крупных и неосторожных руках, пластикового стаканчика.
  Все одновременно замолчали, закусывая и усаживаясь поудобней.
  Не успев дожевать, но уже прикурив сигарету, Оксана продолжила:
- Ведь говорили про него: шо наркоман, шо извращенец… она-то шо? чем слушала? О чем думала? На шо она, дурочка колхозная, надеялась?! – я заметил, что Оксана принималась «шокать» и «гакать» только когда начинала сильно волноваться или пьянеть.
- Извращенец…удивила!  знамо дело, все они у нас в задницу просят. Привыкли своих чучмечек по аулам да кишлакам в анусы охаживать, вот и к нам лезут… с предложениями… - подметила Ленка и как-то странно посмотрела на меня и болтающуюся на моем поясе резиновую дубинку.
- А ты чего пропускаешь, стакана не хватило?
  Мне не хотелось публично излагать причины своего нежелания пополнять их пьяный коллектив. Не та компания для объяснений подобного толка...
- Проверяющего жду. У нас с этим строго.
- Нормуль! Что-то я, на Разъебошного вашего глядя, такого бы не сказала. Вечно он, то с похмелья, то уже нажранный…
- Это ты его после работы видишь, а так он редко…  - не успел я договорить, как меня, видимо продолжая прерванный разговор, трагическим голосом перебила одна из «сестренок»:
- Я у неё сегодня в больнице была. Ее вчера только из реанимации в общую палату перевели. Левую грудь совсем удалили. А правая, говорят, еще под вопросом.
  Девушки растерянно помолчали. Стало слышно, как щелкает на стыках своими длинными рогами уходящий в даль по Волгоградскому проспекту, последний рейсовый троллейбус.
  Потом я неожиданно сам для себя спросил:
- О ком это вы? А то я…
- Да есть у нас на рынке подруга одна, еще неделю назад нижнем бельем при входе торговала, – опять перебила меня «сестренка» и протянула свой стаканчик, застывшей в раздумье с бутылкой в руках, Ленке:
- Загуляла там с одним…  Эдиком зовут. Сын хозяина  палатки.  Ну, вроде как любофффъ, сам понимаешь. А он вечно, гондон штопаный, на рынке с  наркоманами  тусовался… чё-то покупал у них…. продавал… у нее постоянно шприцы одноразовые под упаковкой лифчиков  лежали. Сама видела. Она их для него ныкала.
   
    Я откинул дубинку и сел на исписанный хуями край одной из лавочек.
 
  «Сестренка» тяжело вздохнула и как бы нехотя продолжила:
- Не знаю, как там насчет задницы… но к приблуде одной наркоманской он ее, дуру несмышленую, приучил. Наркотики-то она - ни в жисть…а вот кирять – киряла. Не по-детски. Он это дело не воспрещал: каждому свое. Вот, видно, он ее по пьяни как-то и уговорил  - «водочно-коньячным пирсингом» заняться…
- Это что за пирсинг такой «водочно-коньячный»?
- Сама недавно узнала, слушай…
  В кратком пересказе звучало это так: простая бедная девушка во цвете лет приехала  из маленького шахтерского городка на заработки в столицу другого государства.
    (Правда, дома эта «простая бедная девушка» оставила двоих маленьких детей на попечение своей матери и безработного мужа–алкоголика.)
    Только жесточайшая нужда и полнейшее отсутствие рабочих мест, на фоне закрывающихся шахт и открывающихся дорогих ресторанов (куда не берут потому, как – «рожей не вышла»), могли заставить ее поступить столь бессердечным и опрометчивым образом…
    Приехав в столицу, она столкнулась с той же проблемой, что и у себя на родине – только без закрывающихся шахт, но с крайне ограниченным количеством нормальных рабочих мест - правда, в более мягкой, допускающей всякие исключения, вариабильной форме.
    Ей довольно быстро объяснили, что за исключения надо платить (без вариантов!).
    Но так как денег у нее, само собой, не было, а на рожу, которой она якобы не вышла, «западали» одни кавказцы, устроилась она на «Черкизовский» рынок продавщицей.
    Платить за это трудоустройство ей почти не пришлось. Не считая пары «трахов» с хозяином торговой точки, а так же с его сыном.
    Такой вот восточно-европейский рыночный инцест.
      Но с сыном у нее сразу же началась любофффъ, а расценивать любофффъ как плату за предоставленное рабочее место в маленьких шахтерских городках – как-то не принято…
    И все было бы хорошо, кабы не странные сексуальные пристрастия ее новоиспеченного возлюбленного по имени Эльдар или, как называли его  на рынке,  – Эдик (попробуем обойтись без напрашивающейся рифмы…), но… впрочем, слушайте дальше:
- Эдик этот - пацанчик молодой – яйца свежие – трахаться любил, как ворона в говне ковыряться, – борясь с хмельными интонациями своего прокуренного голоса, продолжила «сестренка»:
- Всех писюшек по соседним палаткам переимел. Но и ей, видать, тоже перепадало по полной программе. По крайней мере, она мне на него никогда не жаловалась…
- Ну, я с ним тоже…будьспок! – было дело… один раз, правда… –  с каким-то пьяным вызовом призналась  Ленка, -  ничего особенного… Только он не спит почти. Дурью своей уколется, и лежит потом всю ночь с открытыми глазами, как инопланетянин…
- Короче, мне одна товарка ее рассказывала – со мной-то она не очень откровенничает – стал он ей перед сексом предлагать коньяк в грудь закачивать… через шприц.
- Это зачем?
- Для кайфа. Он ее, значит, трахает и коньяк у нее из груди высасывает, в процессе; ну, или водку… что вколет, короче.
-  Ей-то от этого, какой кайф? Да и сиську колоть больно, наверное… - удивленно произнесла Ленка и непроизвольно потрогала левую грудь.
- Если спьяну, да под сосок…не очень, - заметила, до того молчавшая, вторая «сестренка».
  Оксана поперхнулась и посмотрела на нее с нескрываемым изумлением…
-Это мне дурочка одна рассказывала, подружка Эдика, она у его отца на «Динамо» купальниками торгует. Я-то с ним и не трахалась даже, в отличие от некоторых… - торопливо, словно оправдываясь, пояснила «сестренка»:
-  Так вот: мне тоже говорили – коньяк-то не весь через сиську высасывается, кое-что остается - и в кровь попадает. Тут главное с дозой не переборщить. А то «коньки» двинуть можно. Отравиться…
- И ханки, небось, много не надо, да и запах изо рта, наверно, отсутствует… – снова откликнулась вторая «сестренка».
- Чтоб водкой ширялись – не слышал, а вот «кекса» одного знал, – он, когда в наркологической клинике от алкоголизма «добровольно-принудительно» лечился, чтобы врачи перегара не учуяли, клизмы себе спиртовые ставил. Эффект, говорят, такой же, а перегаром не тянет. Да и похмелье легче переносится, - вмешался я с высоты своего жизненного опыта.
- Херня все это! «Мой бывший», когда в больнице лежал с язвой желудка (бухать ему врачи под страхом смерти - запретили), тоже себе водочные клизмы делал. Все равно потом утром в палате выхлоп стоял, как в кабаке. Природу не обманешь. Закон сообщающихся сосудов – хоть туда, хоть сюда, в кровь попало, значит и во рту проявится - подытожила Ленка и предусмотрительно отодвинула початую бутылку подальше от края лавочки.
  Все молча выпили. «Сестренка» фыркнула и, не закусывая, продолжила:
- Я так понимаю: она  вначале в отказ пошла, а потом взяла да и согласилась. Сдуру. Раз, другой… ну и втянулась.
 
  …в кронах дворовых деревьев прошелестел легкий ночной ветерок…

- Я бы ни за что шкуру дырявить не дала! Да еще на титьках! У меня вон, и уши-то не проколоты… - возмутилась Оксана и незаметно потрогала в темноте мою резиновую дубинку. Жест получился каким-то откровенно заигрывающим  и чересчур интимным.
    Я подвинулся ближе и попробовал,  как можно незаметней для ее подруг, преодолевая неизвестно откуда взявшееся внутреннее замешательство и мучительную стеснительность, осторожно погладить Оксану по ее острой, но крайне сексуальной  худой коленке…
 
  …у метро, в неоновом свете рекламных огней, слегка покачиваясь и нежно обнимаясь, шла  пара влюбленных бомжей…

- А потом, видать, расслабились они… То ли инфекцию какую занесли, то ли кольнул он ей, впопыхах, не туда… Короче: заражение крови, две операции… Врач заставил ее заяву на него в ментуру написать: он в розыске, она в больнице. Думали, что вообще не выживет, слова Богу, обошлось. Дети ведь у нее дома. Двое. Если не врет, конечно… - со вздохом заключила «сестренка» и взяла из Ленкиной, положенной на всеобщее обозрение пачки, тонкую дамскую сигарету.
 
    …быстрыми бесшумными тенями в густых зарослях сирени у соседнего подъезда промелькнула стая бродячих собак…

  Я, немного осмелев, подсел к Оксане еще плотнее и положил свою руку ей на плечо.
  Она немного отодвинулась и медленно, но твердо руку  сняла…
  Я недовольно хмыкнул и повторил попытку. Оксана отодвинулась еще дальше. 

- Да врет она все! Это чисто технически невозможно! – я решил больше не повторять попыток и тут же, вполне оправданно и закономерно, обиделся на Оксану и на всю их глупую компанию, склонную верить всякой экзотической чепухе, – женская молочная железа, по-моему, к этому не приспособлена. Совершенно. Одно дело, когда она сама там чего-то вырабатывает – молозиво, например. Тогда – да! Высосать его можно. Сам одной бабе помогал от него избавиться… после «позднего» аборта. Другое дело, чтобы спирт туда вкачать, а потом его оттуда выпить… это из области фантастики! - почти прокричал я в запале – вы тут треп развели: одной - товарка ее сказала…другой - дурочка какая-то с «Динамо» рассказывала… а кто-нибудь сам от нее ВСЕ ЭТО слышал?!
 
  Возникла пауза.
…по проспекту, разбрызгивая воду и сверкая мигалками, прошли две поливальные машины…

- Да  вроде… нет, - растерянно отметила «сестренка».
-  Во, блин… и точно! Сама-то она никому из нас не говорила – присоединилась к ней Ленка.
- Как говорят юристы – «с чужих слов». Такие заявления даже в российском суде в качестве свидетельских показаний не принимаются. А у нас, как известно – самый «гуманный» суд в мире!- разразился я гневной тирадой.
  Все дружно закивали, заерзали на скамейках и расслабились, будто я их избавил от какого-то тягостного наваждения или навязчивого кошмара.
    Впрочем,  если честно - я слабо разбираюсь в медицинских вопросах; да и в женской анатомии –  тоже… так что - на роль знатока и  консультанта подхожу, прямо скажем,  плохо. Надо будет спросить при случае у своей двоюродной племянницы (медсестры по образованию) возможно ли в принципе такое использование женских сисек. Хотя вряд ли она знает…Да и вообще: скорей всего -  банальная онкология у дамочки. Просто бабы, не желая выглядеть жертвенно и тривиально, даже в истинном горе стараются утешить себя всякими мистическими россказнями и романтическими, не выдерживающими никакой серьезной критики - байками.
  Особенно, если их жизненные обстоятельства действительно трагичны, а слушательницы столь доверчивы и глупы.

    Потом я еще раз сходил за водкой в тот же круглосуточный, переливающийся рекламой Пепси-колы универсам.
    Потом еще раз.
   
  Немного погодя, темно-синее небо стало розоветь по краям, и превратилось в бледно-голубое.
  На улицах появились первые дворники в оранжевых жилетах.
  Наша компания стала стремительно редеть. Девки, обдавая ранних прохожих перегаром, начали расходиться: кто на работу – Оксана поперлась на «Черкизон» (хочешь - не хочешь, – надо вкалывать); кто через дорогу - отсыпаться (Ленка снимала комнату в «Кузьминках» у какой-то полоумной бабки); кто - в общагу («сестренок» временно устроил туда один знакомый, очередной любвеобильный Эльдар, с дальним прицелом, надо полагать, ибо одолжения в этом городе делаются редко и, как правило, не просто так…).
   
    Я дождался своих сменщиков, сдал пост и, вспоминая Оксанину тонкую и ладную фигуру (точно – «розочка»!) отправился домой. Надо хорошенько выспаться и отдохнуть; слишком много событий за одни сутки: мотоциклист… «бедная девушка» с отрезанной грудью… А мне еще вечером с Дебаркадером встречаться…
   
  На первом посту, подготовив для новой смены мятые десятки и полтинники, начинали собираться вечно чем-то недовольные московские и подмосковные скандальные бабки.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)