Букет был тяжел - крупные бутоны медленно раскачивались на ходу, и сладкий аромат дразнил обоняние, таясь в благоухающих лепестках, а в каждой капле влаги, укрывшейся между ними, отражалась каждая роза букета, бесконечное число роз.
    Он нес с достоинством, торжественно, это живое, воплощенное в цветах пламя, которое обжигало не кожу, но взгляд и саму душу. Цветы были восхитительны, и обладание ими, пусть краткое, было столь сладостным, что каждый шаг навстречу расставанию с этими прекрасными созданиями умножал печаль, перевитую, как стебли лентами, тоской по давно минувшему, по жизни, что давно растворилась в тумане забвения, памятью, от которой он отрекся, и которая являла себя только иногда, неожиданно, и всегда неся с собой неизбывную грусть, в подобные этому моменты. Он отстранялся от бутонов, не желая вдохнуть их аромат полной грудью, забрать из цветов наполнявшую их жизнь.

    Этот букет был предназначен для молодой девушки, чей образ намертво отпечатался в сознании, чья фотографическая карточка сейчас была в кармане плаща, как талисман, оберегающий от невзгод, или как компас, что безошибочно указывает дорогу в то единственное место, в котором прошедший долгий и трудный путь отыщет, наконец, покой и отдохновение. Он иногда машинально притрагивался к плащу на груди, подле кармана, где хранил портрет девушки, безотчетно желая коснуться ее лица, ощутить ее присутствие здесь и в это мгновение, одно из тысяч, благодаря которым он оказался идущим на встречу с ней, назначенную ею же самой, и берег для нее драгоценный букет, осторожно неся его сквозь череду серых силуэтов, размазанных по улицам, ставшим картонными декорациями, утратившим свои краски, ибо ничего, кроме этих роз и их алого пламени не могло более быть запечатленным в цвете.
    "Что эти люди, что это окружение по сравнению с розами? Вздор и блеклая пустота," - размышлял он, печатая шаг по мостовой, не обращая внимания на то, как ступает в лужи, и мелкие брызги разбивают отражения его, идущего, и букета в его руках, на мириады осколков - искр, танцующих под ногами свой последний призрачный танец.

    Он наслаждался мгновениями ожидания свидания с ней, которое будоражило его рассудок, заставляло снова и снова представлять, как он поприветствует ее, что скажет, и каким жестом подаст ей букет, чтобы навсегда расстаться не только с цветами, но и с чем-то большим, неизмеримо более значимым, ищущим выхода изнутри, и неизменно терпящим поражение в борьбе с сумеречной неволей, сковавшей всего его однажды, давным-давно, и с той поры никогда не отпускавшей. Была ли это тревожная память? Было ли это смутное осознание бессилия перед судьбой, что всегда даровала и забирала по собственной потайной воле?
    Он не мог понять.
    Как не мог он понять, чего же он ожидает от этой встречи, чего ищет в ней? Нет, повод и цель, несомненно, были, но кто мог подсказать ему, каковы будут последствия? Одно только он знал доподлинно: никогда ему уже не быть таким, как прежде.
    Он вошел в ее дом, и впустил в жилище тонкий розовый аромат. Она встречала его у дверей, задумчиво, будто узнавая, глядела ему в глаза, и розы, каждая из роз в букете, отражались в ее глазах, пронзительно-голубых, унаследованных ею от неба.
    Встретившись с нею взглядом, он напрочь позабыл все, что хотел сказать, и вместо хореографически выверенного жеста, неловко ткнул ей в руки букет - она от неожиданности едва не уронила его. Спокойная и чистая сила ее взгляда в одно мгновение смела все его заранее подготовленные мысли, реплики, как чистая океанская волна смывает даже самый добротно выстроенный песочный замок.
    Он осознал, что если не скажет сейчас самые нужные слова, то проиграет.
- Я принес вам эти цветы... в знак того, что мои чувства к вам...переполняют меня...И я решил признаться вам.. - он осекся, в горле резко пересохло. Она немного удивленно посмотрела на него, в смущении обняв букет, и вдохнула сладость, томительную, как - смел ли он надеяться? - ожидание его признания.
    Время летело бесконечно быстро.
    Он недвижно стоял, неуклюже, беззащитно сутулился, и исполненными грусти глазами молил ее помочь сказать то, что он сам сказать не решался.
- Вы хотели признаться мне...в чем? - она поняла его, - Вам трудно это произнести?
- Да, - честно ответил он, и почувствовал что-то вроде сиюминутного облегчения оттого, что выиграл у судьбы немного времени.
- Благодарю за цветы, они великолепны. Позвольте, я возьму ваш плащ - и она жестом даровала ему возможность сдвинуться, наконец, с места. Он засуетился, отказываясь от ее руки, неловко стянул плащ, и принялся стягивать мокрые ботинки, ругая себя в мыслях за угловатость, и за запутавшиеся в узел шнурки.
    Выпрямившись, он ожидал увидеть насмешку на ее лице, но она даже не улыбнулась, и все так же серьезны были ее глаза.
    Они прошли в гостиную. Теплые волны воздуха из камина заставляли портьеры слегка колыхаться, вместе с язычками пламени на трех свечах, что стояли на столе посреди комнаты. Было накрыто на три персоны: три прибора окружили высокую и тонкую бутыль вина. Она пригласила его сесть, и села сама, не выпуская букета из рук. Он уставился в толстое стекло, за которым рубиновой тьмой покоилось вино.
- Хотите вина? Или мы все-таки дождемся нашего общего знакомого? - спросила она.
- Да. Хочу. То есть, конечно, дождемся, - он запутался в словах, и невольно потянул руку к салфетке, а потом убрал, почти спрятал под стол.
- Что ж, будем смотреть на камин, и ждать, - заключила она, и погрузилась в раздумья, вдыхая дурманящий розовый сон, таившийся в цветах.


    Прошло - нет, невыносимо медлительно проползло - время. Бой напольных часов вывел его из оцепенения. Что-то еще было в этом мелодичном звуке. "Звон дверного колокольчика!" - догадался он, и вскочил, ринулся в прихожую.


    Это был второй гость. Он равнодушно посмотрел на человека, что открыл ему дверь, снял шляпу, и молча повесил ее на вешалку.
- Как у нас дела? - коротко спросил визитер.
- Пройдемте в гостиную.
    Двое мужчин прошли в комнату с камином и колыхавшимися на сквозняке портьерами. За столом, накрытым на три персоны, сидела девушка. Она выглядела спящей, и уткнулась лицом в руки, сложив их на столе.
- Заколол, как мы договаривались? - холодным голосом задал вопрос визитер.
- Нет...Следы..Остались бы следы..Я отравил ее, - и визитер, услышав эти слова, зло усмехнулся.
- Куда ты спрячешь тело?
- Я вынесу его ночью через черный ход, там будет ждать извозчик, из доверенных людей.
- Ночь уже наступила, если ты запамятовал. На моих часах, - визитер деловито раскрыл часы, - полночь. Уноси ее.
- Хорошо, но мне понадобится ваша помощь.
    Визитер поморщился:
- Ладно, хотя я платил тебе не за то, чтобы таскать самому тела. Где мне ее держать?
- Возьмите ее под руки, а я буду держать за лодыжки.
    Визитер, приподняв ладони, облаченные в тугие перчатки, зашевелил пальцами, будто примериваясь, подошел к девушке, и наклонился, чтобы перехватить ее плечи. И удостовериться, что она действительно мертва. Ведь за этим он и устроил их встречу.
    Вдруг из камина вырвался порыв горячего ветра, и крошечные угольки взвились, высыпали из-за решетки, опадая черной сажей на полу, едва не коснувшись ковра. 
    Визитер удивленно охнул, как будто какая-то из искр обожгла его, и стал медленно приседать, теряя равновесие, отворачиваясь от девушки, сидевшей за столом, уткнувшейся лицом в руки.
    Пламя блеснуло на рукояти стилета, по самую гарду вонзенного ему в шею. Он выкатил глаза, как если бы взглядом и выражением лица, мышцы которого уже не слушались его, хотел попросить помощи, чтобы кто-нибудь хотя бы посмотрел, что там у него с шеей, что там такое, отчего он теряет способность двигаться и дышать, но наткнулся только на спокойный изучающий взгляд своего убийцы, и сдался, упал ничком, издав глухой хрип, в самое последнее мгновение своей жизни поняв, что бутылка вина на столе не была почата. Ноги его единожды дернулись, и больше он не дышал.
**********************************************************************
*****
    Убийца шагнул к девушке. Постоял рядом, слушая ее едва доступное слуху дыхание. Она безмятежно спала.

    Скоро действие эфира, которым начинены бутоны, закончится, и она проснется. Она не должна видеть убитого.

    Перед тем, как подхватить безжизненное тело распластавшегося на полу человека, он приблизился губами к ее уху, и прошептал:

- Я хотел признаться, что не смогу вас убить.