Серое предштормовое небо сливалось с серым угрюмым морем, линия горизонта расплылась в серой пелене тумана, и даже ветер, гнавший на берег волны и трепавший мои волосы, казался серым. Мое настроение было под стать небу, морю и ветру – такое же серое и беспросветное. Никому не бывает легко, когда тебе двадцать лет, твоя девушка вчера навсегда ушла от тебя, а в одночасье ставшая несчастной любовь неустанно терзает сердце, еще непривычное к таким испытаниям и потому особенно беззащитное.
Я сидел на берегу, протянув босые ноги к воде, и временами особенно сильной волне удавалось дотянуться до моих ступней, но я не обращал на это никакого внимания. Мною овладело безразличное оцепенение, и я просто сидел, уставившись в одну точку невидящими глазами; в голове бушевали мысли, одна горше другой, а я безуспешно пытался их оттуда изгнать. Мои старания были так же безразличны непрошеным воспоминаниям о том, чего уже не будет, как мне – старания накатывавших на берег волн.
Бутылку, вынесенную на берег прибоем, я заметил не сразу, хотя волна выбросила ее прямо к моей правой ступне. А когда заметил, то еще долго смотрел на продолговатый сосуд из мутного зеленого стекла, обросший почти сплошным слоем ракушек. Лишь когда следующая сильная волна устремилась к берегу, намереваясь унести бутылку обратно в пучину, я в последний момент, повинуясь некоему порыву, резко наклонился вперед и выхватил бутылку прямо из под мокрой руки моря. Наверное, я зря это сделал. Волна унесла бы бутылку обратно, через день я бы забыл о ней и, возможно, жизнь моя сложилась бы иначе.
Но я подхватил бутылку, несколько минут тупо вертел ее в руках, а потом достал перочинный ножик и принялся выковыривать пробку из узкого длинного горлышка. Пробка чуть подалась, потом внезапно вылетела из бутылки со звонким щелчком, и я уронил на песок пляжа ставший внезапно обжигающе горячим сосуд. Из горлышка бутылки с шипением повалил дым, и его было очень много, а потом весь дым вышел, на мгновение завис в воздухе и преобразовался в призрачного великана.
- Что пожелаешь, владыка? – спросил он меня. Его голос не был низким, утробным и грозным, как это бывает в фильмах, - тихий, грустный голос вечного пленника самой маленькой в мире камеры.
- Ты джинн? – спросил я с некоторым удивлением.
- Кто же еще? – пожал он огромными полупрозрачными плечами. – Да, я джинн, а ты мой освободитель, и я исполню любое твое желание, после чего моя свобода, которую я ждал столько веков, наконец найдет меня. Не медли, владыка, приказывай!
Я с огромным трудом поборол первое побуждение, а потом задумался. Джинн терпеливо ждал, и я понимаю, чего это ему стоило: когда до желанной свободы остается всего один шаг, каждая секунда промедления – пытка, и совсем неважно, что до этого были века, полные лишь ожидания и неизбывной тоски.
- Мне ничего не надо, - сказал я наконец. – Ты свободен. Лети!
- Но… - Огромные глаза джинна вдруг оказались напротив моих, и его взгляд пронзил меня насквозь. – Ты точно уверен в том, что тебе ничего не надо? – с расстановкой спросил он.
- Не надо! – вскричал я. – Мне ничего не надо! Я не знаю, способен ли ты видеть прошлое и читать в глазах и сердцах людей, но… Не надо!!
- Как знаешь, - джинн пожал плечами, но мне показалось, что в его неправдоподобно больших раскосых глазах на миг промелькнули уважение и сочувствие. А потом он взмыл вверх и растворился в сером небе, а я остался на земле и растворился в своем сером настроении.
Что мог я попросить у всемогущего великана? Чтобы любимая вернулась ко мне? Но как? Она не ушла к другому, она просто ушла. Ушла потому, что я – это я, а она – это она, и наши пути – это разные пути. Заставить ее воспылать ко мне страстной любовью? Но это будет какая-то другая девушка, у которой будет внешность моей любимой, голос моей любимой, походка и жесты, но я любил ее целиком, а не внешность, голос, жесты и походку.
Изменить меня, сделать меня тем парнем, которого она посчитает своей судьбой? Этот парень, возможно, проживет счастливую жизнь, но он не будет мной, и это будет не моя жизнь.
Просить что-то другое я тем более не стал: все остальное было мне безразлично.
Я надел кроссовки и пошел прочь с пляжа.
И больше никогда не видел джинна

***
С тех пор прошло полвека или даже больше, я точно не знаю, поскольку давно потерял счет дням и годам. С тех пор прошло полвека, и жизнь моя была сплошной помойкой. Моя любимая вскоре уехала из города, в котором мы жили, а потом его покинул и я. Меня мотало по городам и странам, и иногда я мог припустить вдогонку за силуэтом, показавшимся знакомым, но каждый раз это была другая девушка. Лишь однажды, на другом континенте, я действительно увидел ее, но она свернула за угол, а когда я, протолкавшись через толпу, бросился ей вслед, улица оказалась пуста, и лишь вдалеке набирало ход желтое такси.
Вот уже несколько лет чередование дней и ночей остается для меня лишь сменой солнечного и электрического света. Лежа на койке в крохотной комнатушке больницы для престарелых, я иногда чувствую по ночам, как за моими окнами проходит смерть, и предчувствия не обманывают меня: каждый раз на следующее утро сестра милосердия сообщает мне о кончине кого-нибудь из моих соседей. Вот и сегодня еле слышные, но очень тяжелые шаги заставили кожу покрыться мурашками. До сих пор смерть проходила мимо, но я знаю, что недалек тот день, когда грустное существо в черном балахоне остановится под окнами моей палаты.
Мне осталось всего несколько дней, и, вспоминая единственный чудесный эпизод своей не столь уж короткой жизни, я часто жалею о том, что переборол себя и не попросил у джинна того, что мне было нужно больше всего.
Малодушно жалею.