Давным-давно, еще в бытность мою штурманом Речфлота, довелось мне видеть необыкновенных птиц. Они водились в единственном месте – на элеваторном причале московского Западного порта.
Западный порт – порт хлебный. Сюда привозят зерно для столицы, сюда приходят за навигацию сотни больших сухогрузов, везущих пшеницу и рожь. Разгружали их тогда без церемоний – грейферами, здоровенными зубастыми ковшами. Челюсти их ныряли в трюм, захватывали там зерно, а разжимались уже только над приемной воронкой элеватора. Пока кран волочил наполненный грейфер над причалами, из щелей ковша щедрыми струями лилась на землю крупная спелая пшеница. Оставалось ее после каждой разгрузки – с тонну, может и больше. Вдоль дуги, которую описывала стрела крана, она лежала аппетитными золотистыми холмиками.
И вот, когда стихал грохот работы, отчаливал теплоход и расходились докеры, тогда с соседних кранов, с перекладин элеваторной лесенки падали на эти холмики странные, серо-стальной окраски шары. Размером с футбольный мяч, массивные даже на вид, они вонзались в кучи с такой энергией, что пшеница брызгала фонтаном. Ни лап, ни крыльев с хвостами нельзя было разглядеть на этих шарах – только огромные задумчивые глаза да гигантский, распахнутый в предвкушении розовый клюв…
Это были голуби. Спикировав на вкусные холмики, они с клохтаньем принимались кататься по ним. Летать они не могли, ходить, по-моему, тоже - они только кувыркались. Когда голубь случайно переворачивался клювом вниз, он с удовольствием проглатывал несколько зернышек, но главная цель ритуала, как я понимаю, заключалась отнюдь не в еде. Просто птицы давали выход переполнявшей их радости бытия, чувству полноты жизни. Они казались олицетворением того, что мы сегодня называем «социальной защищенностью». Разлетались во все стороны щедрые пшеничные брызги, и вспоминалась почему-то школа: окончание 5-го класса, май, пацаны, сдавшие какой-то «принципиальный» экзамен – и беспечно разбрасывающие «на шараш» драгоценные фантики от бубль-гума, собранные, выигранные, скопленные за эту бесконечную пятилетку…
Обидеть этих голубей было невозможно. Когда какой-нибудь благодушный трудяга, проходя мимо, в шутку поддевал такой шар носком сапога, голубь с обиженным кудахтаньем откатывался на пару шагов, огромные глазищи его наливались неподдельными слезами: что я тебе сделал плохого? Обидчик смущался. Даже портовые кошки, проходя мимо такой жирной и, очевидно, беспомощной добычи, лишь косились с уважением на голубиные забавы и ускоряли шаг, не смея мешать. А старые портовики откровенно гордились своими питомцами, как гордятся англичане громадными воронами Тауэра.
Одно лишь лето довелось мне бывать в Западном, но голуби эти надолго остались для меня загадкой. Были ли у них, в самом деле, крылья и лапы? Как умудрялись они защищать свои угодья от залетных собратьев, более поджарых и мобильных? Наконец, как удавалось им взбираться на вершины портовых конструкций, где они ночевали и откуда так стремительно пикировали потом? Один грузчик с ухмылкой рассказывал, что, по традиции, последний уходящий из порта крановщик, прежде чем остановить свой кран, обязан собрать голубей грейфером и аккуратно высыпать на крышу элеватора… Разумеется, это была чистой воды байка, но мы – верили.
Довелось недавно снова побывать в Западном порту, теперь уже – в качестве экскурсанта. Все изменилось. Зерно нынче не смеют беспечно таскать ковшами: выкачивают из трюмов вакуумной трубой подчистую. Причалы голые, пустые. И – нет сереньких колобков на облезлой арматуре башен…
Я спросил старика-вахтера: неужели исхудали, улетели? Нет, ответил он, они погибли еще ранее того. Когда настали голодные времена, голубей сожрали крысы. Могучие, ловкие портовые крысы, иная размером с хорошую кошку, по ночам карабкались по стропам кранов и хватали спящих за горло. Иногда они срывались, и тогда гул от совместного удара двух тел о бетон, предсмертный визг крысы будили команды судов, ночующих у стенки причала. Но крыс было больше, бесплатного зерна не стало, и финал голубиной песни, очевидно, был предрешен.
Исчез, как и многое другое, этот диковинный подвид голубей, и вместе с ними ушла загадка. Никогда больше не изумляться нам на этих беспечных, круглых, смешных…