Преображение Марка Израилевича

- Yo man! Do you want to goin’ down?
Вероятно, в тот момент у профессора была презабавная физиономия, но негр вида не подал, а, отложив тенор в сторону, поднялся и вразвалку подошел к Зильберману.
- Ну, здарова, стари-и-ик, какие пироги?
- Э-э-э… – проникновенно начал Зильберман – я… эээ-э…
- Да ты расслабься, мужик, я ж музыканта за версту чую, все дела, йоу, братишка… - ритмично продекламировал саксофонист, оживленно жестикулируя - А! Меня Харон зовут, если че, но ты можешь звать меня Кожаный Убийца или Нитроглицериновая Перчатка, или вот, хочешь, зови меня Секс-Торпеда… Йоу!... А, ну его на хер, братан, зови меня как хочешь… А! Че там? Про че я там начинал, братан?  - жестикуляция остановилась и два пальца Харона уперлись в профессорский саван. Мгновение негр молчал, будто в ступоре, а потом выдохнув свое загадочное «йоу», хлопнул Марка Израилевича по бесплотному плечу – Спокуха, чува-а-ак! Харон не подведет, ты залезай пока в лодку, а я за мотором сгоняю – тут, в сарайчике он.
Негр-лодочник исчез, оставив за собой в воздухе расплывающееся «йоу».  Видимо загробному миру тоже была не чужда политкорректность.  Растерянный профессор, неуклюже залез в железную лодку и плюхнулся на задние сиденья, рядом со сваленными сетями, спиннингами, банками консервов и  различными духовыми музыкальными инструментами.
- Во! Моторчик – новенький! Хонда, мужик, хуоооооон-дааааа! Йоу, мэн, чек ит аут, – Харон приладил мотор и перебрался на рулевое сиденье.
- А у тебя деньги-то есть?! – повернулся он вдруг к вконец оторопевшему Зильберману, – Шучу, шучу, братан, своим бесплатно, поехали – Харон зашелся идиотским хихиканьем, завел мотор и лодка понеслась по волнам подземной реки.

    Обдуваемый всеми ветрами Зильберман зябко ежился на своем заднем сидении, кутаясь в тонкий саван, и созерцал торжественно величавые воды Стикса под непрерывный треп Харона. Зильберман совершенно не понимал о чем  говорил лодочник. С заднего сиденья речь Харона воспринималась как бессвязное бормотание, из которого регулярно выбивались всяческие вскрики, смех, обрывки импровизации скэтом и неизменное «йоу». Все это пролетало мимо ошалевшего от впечатлений сознания Зильбермана, течение мыслей которого сейчас представляло собой должно быть наглядное пособие по изучению Броуновского движения.

Лодка причалила к омываемому стальными водами каменистому берегу.
-Ну, братан, пошли, покажу чего, куда – сказал Харон и, приобняв Зильбермана одной рукой за плечо, повел его в царство мертвых. Калейдоскопическое разнообразие картин быта усопших душ предстало пред изумленным профессором.  Дорога, по которой они шли,  змеясь и петляя уходила в бесконечность.  По сторонам от нее, внезапно сменяя друг друга, возникали всевозможные виды – порой покойные и удивительно прекрасные, а порой странные и пугающие.  Здесь был и бесплотный землепашец, отдыхающий в тени стога сена с безмятежной улыбкой на счастливом лице. Был здесь и стоящий по горло в прозрачном озере человек, над головою которого нависали дивные лозы винограда и яблоневые ветви. Были там безумные девы, сношавшиеся с драконом и пожираемые им, чтобы потом снова быть извергнутыми из его чрева. Были счастливцы, пребывающие в неге до скончания времен, были и страдальцы, обреченные на муки, были и безумцы, жребий которых и вовсе был страшен и непонятен.

Какой-то мужик в строительном шлеме и торчащим из заднего кармана штанов разводным ключом с завидным упорством взбирался на вершину крутой горы, толкая перед собой внушительных размеров бочку. Пот лился градом с изборожденного морщинами лба, вершина была все ближе, но в последний момент бочка выскальзывала из рук страдальца, и, подпрыгивая на выступах, с грохотом катилась вниз, а трудяга, покорно матерясь, разворачивался и шел подбирать свое бремя.

- Кто это, Харон? Зачем этот человек мучается и занимается этим бесполезным делом, вместо того, чтобы посвятить себя созерцанию прекрасного или отдаться блаженству наслаждений?
- А это дядя Миша, бывший напарник Семена Петровича Пеструхина - твоего соседа-сантехника. Он, как и его коллеги из небесного ЖЭКа № 7894,  так ничего и не понял, да и надежды на это особой уже нет. У каждого, старичок, загробный мир свой, ведь каждый из нас с рождения живет собственной жизнью, и заканчивает ее по-своему. Каждый здесь получает, то, о чем думал: чего больше всего хотел или боялся. Но местоположение  загробного мира одно, и, поэтому ты видишь сейчас дядю Мишу, но только в своей интерпретации. В представлении дяди Миши он сейчас со своими коллегами обслуживает территорию небесного ЖЭКа № 7894 и занимается полезным для себя и других делом, разбирая финские туалеты. А ты улавливаешь действительную суть его занятий, но в присущей тебе форме, такие дела, брат.

- А что же Пеструхин?
- А вот насчет Пеструхина, старик, я бы и хотел с тобой поговорить. Понимаешь, братан, такое дело… понял ведь все Пеструхин…
- Понял? Что понял?
- А того, что Пеструхин понял, нам с тобой, чувачок, никогда не понять, ибо оно у каждого свое. Да и не каждому дано это. Но решили там, наверху, дать второй шанс Семену Петровичу и ты, мужик, ему в этом поможешь.
-Но что же я могу сделать для него?!
-Ты должен взять над ним шефство, старик. Говоря по-вашему, быть его ангелом-хранителем. У Пеструхина большой дар – а ты этот дар ему раскрыть помоги, считай, мы тебе такую работу дали. На пенсию выйдешь, как Пеструхин помрет. Если раскроет Пеструхин себя полностью – тогда твоя миссия выполнена – при таких раскладах вместе с ним в рай пойдете – настоящий и всамделишный, прикинь! Ну, а если не получится у вас с ним ничего – тогда уж извиняй, спросим с тебя по полной – а Пеструхин – того вообще черт знает куда теперь пихать – от него даже в 7894м ЖЭКе небесном отказались.

-Но… - робко начал профессор.
-Отказаться права не имеешь. Пеструхин все понял – его высшая цель впереди. А твоя высшая цель – помочь ему в этом. Ты ведь, дорогой Марк Израилевич, тоже ничего толкового за жизнь свою длинную не сделал. Жил в свое удовольствие: жрал, спал, ножки терпсихор молоденьких в консерватории разглядывал. И спасла тебя только, профессор, смерть твоя несчастная и преждевременная, а то вот тоже бы сейчас рояль черный на гору закатывал. А можно чего и позаковыристей тебе подобрать – как тебе перспектива «Мурку» до скончания времен перед пьяными мордами исполнять? А?
Растерянный стоял Марк Израилевич перед внезапно посуровевшим Хароном, обуреваемый сомнениями – справится ли он, достоин ли он… Но делать было нечего. И вот так профессор Московской Консерватории Марк Израилевич Зильберман стал ангелом-хранителем сантехника Пеструхина.