Орихинал тут, но гавно гавном, если честно. Читать – только зрение тупить -  http://udaff.com/creo/74026.html

Бабе Моте, наверное, сто лет, а может и все двести... по паспорту полные 25. После определённых событий возраст женщины по кольцам на спиле деревянной ноги можно определить. В таком случае говорят - да пошло оно всё в песду!

Одна баба Мотя осталась, совсем одна. Дети банальными гомосеками оказались, да так и умерли на кожаной игле, потомства не оставив. А новых не успели наделать. Мужик ее, дядя Кузьма не мог уже бабе Моте впереть по причине полного отсутствия колбасы. На войне оторвало. Привез он его с собой с войны, все пришить мечтал. В банке с сухарями держал. А в мае 1947, как о победе над немцем объявили, выпил лишнего Кузьма, а потом еще выпил, а потом еще, да банки перепутал и закусил неудачно, так собственным хуем и подавился. Почти насмерть, но хоронили с гармонистом. 

Родилась Мотя в компании двух сестриц-виселиц. Сиамскими красавицами уродились. Трудно жили, голодно, но весело. Голова одной прилепилась к жопе третьей, а руки всех перемешались помеж собой и торчали из спины как Британские спицы. Легкая промышленность не могла одеть двуногих и двуруких уродиц, а тут такой шикарный экземпляр. Не каждый генетик похвастаца может. А красивые были как новая подвода. Два глаза черные цыганские, два голубые как озера, а пятый глазюка огнем горит. Шестова глаза не было, но глухоте это не мешало.

Хорошо им было втроем. Одна пьет самогонку - трое блюют. Одной посрать - в сортир дружно идут. Двое упираются, третья им под ноги серет и песни горланит.
Вот так детство и провели, пока тему ебли под амбаром не открыли. Тогда одну ебли в жопу, а двое подглядывали и орали - «Помогите, не изнасилуют!». А чё орать то было? Жопа, как Родина -  одна  на всех.

Трое было сестер, три головы, три песды, и одна жопа на всех. Руки не слушаются, ноги отказывают, глазоньки видеть перестают, а поди ж ты, всех троих обслужить нужно – председателя, агронома и ветеринара. Ветеринар по пьяни и разделил их по прямому за коровником. Время голодное было, а всех трех звали Мотя. Такой вот пятиглазый одножопый троепизд. Одну съели. Вторая со сковороды соскочила, схватила паспорт деда Фрося и затерялась в бескрайних армейских шеренгах. До сих пор служит наша Фрося. Третья Мотя скрывалась до следующего урожая в лесу пять лет. Как отловили в курятнике, так по личику сапогами надавали, фамилией снабдили по названию поселения – Ебонеева и в избушке на краю селения поселили.

Захожу, время от времени колодец подсалить, спиздить что криво стоит, в печи поспать. Что-то кричит внутри, чешеца. Опять наверна  глисты с аскаридами воюют. И человек то вроде средней порядочности, а толи просто в старую жопу сентиментальности 22 см. уже не хватает, толи погода влияет.

– Женюшка, ты штоль? - И щурится близоруко.- Опять приперся пакостник с шелудивой мордой?
- Не, мне в колодец не сцы, я и так помру скоро… ога , в пятницу перед обедом. Чево зазря еду  с продуктами питания переводить... да и жрать то давно нечего.  А ты должок отдай. Не надо мне тортиков шоколадных с пластилином, пучит меня от них ако скотину.


Расту я «поколением американцев». Главные ценность у миня в жизни - пожрать, поебаться, да бухнуть. И всё это на халяву. И вот последнее время стал замечать я интересные вещи. Каблуки ковбойские на валенках хорошо смотрятся. Торчащие кальсоны из-под рубахи не жмут горло. Шинель зад щекотит приятно по-мужски.  И натертое седло уже не так скрипит. И зову я сам себя теперь - ковбой Джон из племени «зоркие ебонеи». Не погорячился ли с названием? Не знаю…

Вечером после работы решаю заехать к бабе Моте. Зачем? Да Женя, тот, что внутри распереживался, сидит, елдак начесывает, хочу, гаварит бабужко,  и ниибет! Покупаю по дороге тортик вафельный в пластилине, Мотя их очень не любит. Бывает такой минет по калифорнийски замутит, башню сносит, лишь бы тортиком не кормил. А то и ляжки старческие раздвинет. Хошь с парадного входа заезжай, хошь с черного.  Подъезжаю на трехколесном велосипеде к дому и вижу возле калитки одинокий, свежеструганный гробик, да парус из железа сваренный. С паруса Мотя смотрит, ласково и похотливо. И надпесь на парусе - «Женька, Кожаный Клык продолжает срать в твою почту. Не забывай!».

- Здравствуй, Матрёшка ебаная, - говорю я в никуда. - Как твоё нихачю? Не дождалась всё-таки? Ну ничего, это мне и на руку. Хехе.

И лярва вроде как отвечает мне своим расплющенным голосом:
- Здравствуй Женюшка, а я ведь тебя ждала, скота вонючего. Душа у меня вся исплакалась, сметана скисла. А смертушка то где-то в погребе скоблится, вроде как напоминает, что жратва закончилась. Значит жди пиздеца! Знала я, что ты приедешь, милицию вызвала. Хотела посмотреть, как под нары тебя пропишут. Да Кузя меня позвал, невмоготу ему стало одному-то, да без колбасы к тому же. Ты мне пенсию инвалидности по децтву так и не принёс ни разу, а это мой единственный правый доход.  Почтальон ты хуев. Всю деревню по гробам разместил. Да иди ты в пизду. Я последняя бапка со всей деревни померла и хуй ты пенсионные теперь на каво получишь. А тебе загадываю - что б ты умным был да с идиотами всю жизнь общался, что б хуй у тебя по-богатырски стоял круглосуточно, а  вокруг одни мужики были, что б сильным и смелым был, а крупнее котенка никого обидеть не мог. Фсе, гуд бай Женька.

Так и живут подобные творения от ожидания до ожидания пенсии, цветов, мороженного. И глазоньки выплакают, а всё ждут. Они, бабки старые да дети пьяного понедельника, все так и перебиваюца. Весь остаток дней посвящён ожиданию.

Подумаю об этом применительно к себе любимому, и доживать не хочется. Вот такое оно «поколение американцев» на русской земелюшке. Одиночество, самое худшее наказание для нас, жадных.

- Я Джон Старверр и горжусь этим! – Сказал мужик в лаптях и забил первый осиновый кол в фундамент Макдоналдса на месте мертвой Ебонеевки. – Назову деревню МакдонЕлдеевка, а сам буду кока-колу по стаканчикам пластмассовым бродяжить!

А в ответ тишина. Пустеет земля русская, американцами новыми прирастает.