Капли по стеклу – неровный влажный след следи жировых потеков и бугорков грязи, каждую весну и осень мама моет окно на кухне, и оно снова становится жирным, мутным, не стоило ставить плиту возле него. Каждый день я поливаю мамин маленький сад – мята, базилик, розмарин, и маленькие жучки, копошащиеся в сырой земле, пугаются тонких струек воды. А я, в свою очередь, пугаюсь их, отшатываюсь, забрызгивая стекла и проливая на пол содержимое лейки.

- За тряпкой – марш! – командует мама. Она фанатик чистоты. Даже устроившись с чашкой чая у телевизора, она продолжает смахивать невидимые пылинки со спинки кресла. Чистящих средств и бытовой химии в нашем доме намного больше, чем косметики.

Я не знаю более расплывчатого слова, чем слово порядок. Если на виду нет ни одной посторонней тряпки или чашки, если книги стоят на полочках так, словно ими никогда не пользуются, если пол блестит, как зеркало, а мебель пахнет полиролью «Pronto», мама удовлетворенно вздыхает и говорит: «Наконец-то у нас порядок». Тем не менее, когда приезжает бабушка, почему-то на ковре обнаруживается катышек, на шкафу – пыль, на стекле серванта – отпечатки пальцев. Почему-то вкусный обед из наших любимых блюд становится невкусным – пересоленным, подгоревшим, перекипевшим и вообще приготовленным из неправильных продуктов. Мамино новое платье – кричащим. Моя четверка по алгебре, ради которой я оставался в школе после уроков – недостойной, можно было заработать на пятерку. И мы начинаем стыдиться друг друга, разговариваем вполголоса, прячемся за закрытыми дверями комнат.

Моя мама, моя любимая, самая лучшая мама не может ничего сделать правильно. Бабушка говорит, что она плохо готовит, неаккуратно убирает, неправильно воспитывает детей, всего на три года младше папы – значит,  стара для него. И я не знаю, почему. Если бы не бабушка, я бы и не знал, что мы плохо живем.

Мы – это я, мама, папа, и Витя, папин сын от первого брака. Мне девять лет, а ему двенадцать. Когда я был маленьким, Витя был хорошим. Мы часто играли и рисовали вместе. Больше всего мы рисовали Дом. Крылечко, несколько окошек, белый забор, яблоня во дворе, красная крыша, бабушка вяжет носок, мама готовит обед, папа чинит автомобиль, а мы играем в мяч. Никто не ругается, не шипит, не поучает. Нарисованное солнце светит ярко, но не греет. Нам никогда не попасть туда.

А в реальности все серое – серый дом, серые крыши, ровное серое небо. Мама бледнеет после разговора с бабушкой, и ее лицо тоже становится серым. Серый папин автомобиль постоянно ломается, и  он его чинит. В выходные. Каждый раз, когда приезжает бабушка. Сегодня мы тоже ее ждем.

- Саш, ты еще в кровати! – говорит она мне с порога. – Юлия, ты избаловала сына!
- Бабушка, я давно встал, просто лежу и читаю, - защищаюсь я.
- Юлия, ты мне даже чашки чая пожалела, - удивляется бабушка, игнорируя мои оправдания.
- Скоро пирог поспеет, будем вместе пить чай, - тихо отвечает мама и пытается скрыться за дверями кухни. В присутствии бабушки она постоянно суетится, чтобы та не упрекнула ее в безделье.
- А где Витенька? Я купила ему ботинки, - вдруг спрашивает бабушка.
- А мне ты что купила? – подлетаю я к ней. И вдруг натыкаюсь на предостерегающий взгляд мамы.
- Витя – сирота, а у тебя родители есть, - сурово сказала бабушка. – А за то, что ты выпрашиваешь подарки, я не дам тебе карамельку.

Я не люблю карамельки, но от этого не менее обидно. Тем более, что у нас с Витей общий папа, только мамы разные. Но моя мама его тоже любит, даже больше, чем родная.

- Учись сдерживать порывы, - шепотом советует мама, доставая пирог из духовки.
- Дай-ка мне посмотреть, что это за рукавицы? – интересуется бабушка. – С ума сошла, у меня такие для красоты висят. За противень можно и тряпочкой взяться. Где у тебя тряпки? Выброси губки немедленно, в них бациллы! Ни одной тряпки в доме. Всему тебя учить приходится. Так, где Витя?
- Он ушел гулять, - говорю я.
- А ты?
- А у меня насморк, - я с тоской оглядываюсь на хмурое небо за окном. Если бы я тоже мог сбежать, как Витя и папа, в выходные. Но мне нельзя оставлять маму с бабушкой одну. Когда ее терпение истощиться, она начнет отвечать на бабушкины придирки.
- Хороший хозяин собаки в такую погоду из дома не выгонит! – заявляет бабушка. – А ты пасынка и мужа выставила! И не режь пирог, сыночек скушает, а нам, женщинам, мучное вредно…

Нож мамы нерешительно замирает над пышным пирогом. Я с замиранием сердца слежу за этим. Рыбный, мой любимый, с колечками лука, с аккуратными зернышками риса. Мы не завтракали, ждали пирога и приезда бабушки. Если мама послушается, я останусь голодным до обеда. Наши с мамой взгляды встретились над пирогом, и упрямая складка образуется у маминых губ. Она решительно отрезает от пирога два куска – себе и мне. Бабушка покраснела:
- Так, в этом доме мне и куска съесть не дадут!
- Бабушка, ты же только что отказалась, - не выдержал я. Мама без слов пододвигает к бабушке одно блюдечко и отрезает новый кусок.

Попив чаю с пирогом, бабушка начинает «инспектировать» наш дом, как она сама выражается. Рассмотрев замоченное в тазу белье, проведя пальцами по шкафам и за телевизором, бабушка открывает шкафы и начинает перебирать вещи. Я взял для отвода глаз книгу в руки, и сел читать неподалеку.

- Опять кухонные полотенца на одной полке с обычными. Что это за пододеяльник? У меня в 2001 году был такой же! То-то я его найти не могу.
Мама медленно поднимает ресницы. В ее глазах – лавовые волны несдерживаемого гнева.
- Я у вас со дня свадьбы дальше порога не бывала!
- Откуда мне знать? У меня видеокамеры на потолке нет! – усмехается бабушка. – Ладно, не кипятись, может, я ошиблась. Но я проверю! Учти, Юлия, второго воришки я в моем  доме я не потерплю! Хватит с меня Витьки, поганое семя этой шалавы, хорошо, что Никита с ней развелся, пока вконец парня не испортили…
- Не смейте! – мы сразу обернулись. Витька стоял на пороге, он открыл дверь своими ключами.
- Витя, иди-ка ботинки померяй, - деловито сказала бабушка, не обращая внимание на его слезы.
- Вы говорили обо мне!
- Да не о тебе, - отмахнулась бабушка. – Мамку твою ругала. Иди, там пирожок горячий.
- Я вам не воришка! – мальчишка вновь скрылся за дверью. Мама хотела побежать за ним, но бабушка не пустила:
- Ты ему не нужна. Побегает, проголодается – вернется.

Маме пришлось выслушать целую лекцию о правильном уходе за постельным бельем. Хотя, мне кажется, мысли ее были далеко – она все время поворачивалась в сторону окна, словно гадала, где сейчас Витя. Он пришел затемно, как и сказала бабушка, голодный, битый, лживый, мама начала ему выговаривать за испачканные в грязи джинсы, а он осадил ее словами:
- Заткнись! Ты мне не мать! Моя мать шалава, ты же слышала!
- Тогда стирай джинсы сам! – в сердцах сказала мама и ушла на кухню, где принялась греметь посудой в раздражении. Наверное, ей очень хотелось что-нибудь разбить, но при бабушке она не решалась выплеснуть свои эмоции.

Бабушка, засучив рукава, отобрала у Витьки джинсы и сама выстирала их. А маме сказала:
-  Взрывной, весь в отца, а тот – в моего мужа покойного. Он тебе не родной, вот ты и лаешься, своего бы сынка пожалела.

Витька услышал эти слова и ринулся в комнату, зарылся головой в подушку, и не слышал того, что слышал я. Мама ответила бабушке:
- Думайте, что хотите, но он мой единственный сын.

Я хотел рассказать Витьке, но подумал, что он мне не поверит. Поэтому просто положила на вздрагивающую от его рыданий подушку свою карамельку, которую бабушка мне все-таки дала.

Когда бабушка уезжает к себе домой, мы вздыхаем с облегчением. Мама чаще улыбается, придумывает веселые игры, украшает котлеты улыбками из клюквы и жареного лука, делает из яичницы веселые рожицы. В течение недели бабушка обычно не приезжает, только иногда звонит Витьке и приглашает в гости. Витька раньше не любил у нее ночевать, говорил, что она кормит его только перловкой, которую он терпеть не может, и все время на мозги капает, говорит, что он нам в тягость. Раньше он немного помогал по дому. Потом бабушка сказала:
- Вы заставляете его работать? Юлия, ты превратила его в Золушку.

С тех пор он даже мусор не выносил.

Хуже всего стало, когда умерла бабушкина парализованная сестра. Бабушка почувствовала себя одинокой и начала настаивать на том, чтобы Витька жил с ней. Он перестал приходить домой. Не ночевал у бабушки, не был у нас. Приходил поесть, а потом снова уходил. Мама очень переживала и выходила искать его по подвалам и чердакам дома. А бабушка обрывала телефон с воплями:
- Почему вы его заперли?!

На меня Витька не обращал больше внимания. Не обижал, но и не разговаривал. Если я заглядывал в его комнату, просто захлопывал дверь перед моим носом. Если я жаловался маме, она советовала просто оставить его в покое.

Папа уходил из дому в семь утра и приходил в десять вечера, когда меня уже заставляли ложиться спать, так я его почти не видел. Однажды я услышал, что мама с папой ссорятся, вылез из кровати и прокрался по коридору на кухню, под предлогом того, что мне хочется пить.

- Я работаю, мне нужен отдых дома, - послышался усталый голос отца.
- Никит, ему нужна мужская твердая рука.
- Побить его, что ли?
- Ну как ты можешь! – мама уронила ложку. – Мало его на улице бьют. Тебе нужно строго с ним поговорить. Меня он не слушает. Я уже замучалась.
- Замучилась – отдай его бабке.
- Тогда он решит, что он нам не нужен.
- Юля, - папа с грохотом отодвигает табурет. На стене прихожей, где я прячусь, пляшут их тени, я не могу догадаться по ним, что происходит. – Он должен выбрать. Чем больше вы с моей матерью воюете из-за него, тем сильнее его тянет на улицу. Я давно махнул рукой!
- Не говори так, он твой сын.

Папа говорит страшное:
- Я даже не уверен, что мой. Он весь в Аньку, шалаву.

Не выдержав, я заглядываю на кухню. Папа стоит, отвернувшись к окну, мама сидит на табурете, глаза опущены, руки сжаты.
- Чья в нем кровь – не нам судить, - наконец тихо, но твердо говорит мама. – Мы одна семья, нравится тебе это или нет. Он мой и твой сын, и он в беде.
- По-моему, ему неплохо живется, - замечает папа.
- Он одинок и несчастен.
- Сопли, - фыркает отец. – Отдай его моей матери, ей игрушка и нам спокойней. Я пошел спать.

Испугавшись, что они заметят меня, я ринулся в свою комнату и нырнул с головой под одеяло. Сердце колотилось, как испуганный снегирь – Витька как-то зимой поймал и дал мне подержать. Тепленький и легкий, он вырывался так отчаянно, что я автоматически сжал руки и нечаянно сломал ему шейку.

Когда стук сердца немного утих, я услышал еле заметный скрип двери Витькиной комнаты.
- Саааань, - позвал он меня шепотом.
- А? – откликнулся я.
- Ты тоже все слышал? Они меня ненавидят!
- Наоборот, - я поднялся  на кровати, - мама тебя любит. Она тебя защищала.
- Ей сиротку жалко, - хмыкнул Витька. -  Ну, я им отомщу. За всё их вранье, за то, что я им…
Он всхлипнул, и я закончил за него:
- За то, что ты им поверил.
- Я больше никому не буду верить. И ты не верь, Сань, никогда, понял?

Он ушел в свою комнату. Я напряженно прислушивался к тишине в доме, сам не зная, что ожидаю услышать – всхлип, ругань, вскрик. Но все было спокойно. Обманутый тишиной, я уснул. А в шесть утра проснулся от папиного крика.

- Убью, паскуда!

Все папины бумаги Витя изрезал ножницами, одежду, какую смог вытянуть из спальни родителей, окунул в ванну с хлоркой, не тронул только мамины и мои вещи. Оставил записку, где объяснил,  что хотел разбить посуду, но боялся всех разбудить. Самого Витьки дома не оказалось. 

В довершении всего в семь утра приехала бабушка.