Окончание. Начало смотрите здесь:

http://www.udaff.com/creo/72140.html
http://www.udaff.com/creo/72175.html
http://www.udaff.com/creo/72196.html
http://www.udaff.com/creo/72337.html
http://www.udaff.com/creo/72619.html
http://www.udaff.com/creo/72687.html
http://www.udaff.com/creo/72745.html
http://www.udaff.com/creo/72884.html
http://www.udaff.com/creo/73000.html
http://www.udaff.com/creo/73347.html
http://www.udaff.com/creo/73409.html



Звезде звезда
Сказала: «пизда!»
Звезда звезде
Дала па пизде.



От сидения на жесткой скамейке ноги затекли, и я едва смог выпрямится. Где-то вдалеке, на самом краю перрона,  горела одинокая лампочка  на столбе. Вокруг нее в смертельном  танце билась огромная туча насекомых. Мне было холодно и противно. В голове шумело, и каждая мысль билась о череп изнутри, взрываясь острыми осколками боли. Во рту сухой и шершавый язык распух, и я едва им мог ворочать. Метрах в пятидесяти от скамейки, на двух толстых трубах вкопанных в землю, торчала проржавевшая табличка, на ней гордо  было намазано черной краской «Верино». Я отломал ветку от тополя, от насекомых отмахиваться, и даже немного покачиваясь, пробежал, чтоб комары отстали. Но только оттопал ноги об асфальт, тяжело наступая на пятки, да так что ступни разболелись. Комары так и не отстали, и долбили как озверевшие. Надо было как-то спасаться. Вокзал, если эту халупу так можно назвать, был закрыт на огромный, почти амбарный, старый и ржавый замок. Я обошел пару раз вокруг этого сарая, чертыхаясь, и спотыкаясь о края вечных русских ям и колдобин.

От вокзала начиналась кривая улочка с деревянными домами. «Деревня еще та», - подумал я и через пару минут наконец-то нашел колонку. Это издевательство какое-то - колонки. Вместо крана торчит ручка, на которое селяне вешают обычно ведро. Но чтоб умыться, попить или немного намочить руки надо иметь семь пядей во лбу и точность прицеливания. Я придавил рукой ручку, брызнула вода таким мощным потоком, что мои ноги почти по самое колено были обрызганы и испачканы грязью, которую эта струя выбила из земли.
- Блять! – я снова надавил на ручку, уже слабее. Но воды не было. Отодвинулся на полметра от колонки, зависнув над ручкой,  надавил сильнее,  снова  из колонки вылетела мощная струя, я едва успел подставить ладонь, как был облит почти с ног до головы.
- Блять! - я был уже наполовину мокрый, а во рту еще не было ни капельки воды. Я отодвинулся от колонки всем телом, упершись руками о кран, и отставив ноги как можно дальше от лужи, которую уже  наделал, и снова придавил ручку, подставив жменю. Вода ударила по руке так, что кисть разжалась, и я снова был полит, уже так сильно, что, плюнув на все: на приличия и водобоязнь, я просто встал в лужу, и присев под колонкой, нажал на ручку, искупался прямо в одежде, в сандалиях под колонкой. Заодно попытался напиться, едва не захлебнувшись под напором  немного тепловатой и слегка солоноватой воды. Отрегулировать подачу воды не было никакой возможности. Вода била по лицу, по голове, по плечам, по спине, с диким напором,  и, разлетаясь во все стороны брызгами и фонтанчиками, залила все вокруг. Уже пол-улицы было залито водой. Накупавшись вдоволь, я снял одежду и выжал ее. Но это едва помогло. Комары и мошка отступили, но я стал мерзнуть.

Мокрая одежда прилипала, и холодила и без того мерзнущее тело. Я стал подпрыгивать и пританцовывать – не помогло. Я бежал по улице, чавкая мокрыми сандалетами, а за мной раздавался собачий лай. Гавкали собаки всей деревни, одна подхватывала эстафету другой, и заливалась в лае, уже не важно, что бегу я по другой улице, злоба одной собаки заводила другую, третью, и они в припадке бросались на закрытые калитки и грызли деревяшки заборов. Я бежал и пытался согреться, а за мной летел злобный истеричный собачий лай. На окраине деревни у самого распоследнего, покосившегося дома и то лаяла собака. Такая же корявая и облезлая, как и дом, который она охраняла. Я выскочил из деревни на поляну, до леса было метров сто, а на поляне кто-то выкосил траву и поэтому комарья было не так много. Ветер отгонял надоедливую мошкару, но и,  замораживал, обдувая меня мокрого с ног до головы. Меня трясло, - «зуб на зуб не попадает» - так говорила мама. Надо срочно разводить костер и греться у живого огня. На поляне, за деревней на старом кострище я развел огонь, сначала скидал в него все деревяшки, которые смог отломать или найти в темноте. Костер разгорелся, и одежда помалу стала сохнуть. Я снял мокрые сандалеты и протянул ноги к костру, блаженная теплота разливалась по всему телу. Как не странно, но про похмелье я забыл. Подбросив в костер последнюю палку, я задался вопросом, как же поддерживать огонь дальше. До рассвета еще оставалось немерено времени, а я еще окончательно не высох. На поляне, на некотором расстоянии от последнего дома стоял какой-то покосившийся сарай и скамейка рядом с ним. Сначала, побродив вокруг сарая, я нашел несколько сухих и больших палок. Но когда прогорели они, а от земли потянуло холодом и сыростью, я уже не стал мучить себя и морализировать, в костер пошли и лавка и даже стена сарая. К рассвету я спалил весь сарай, зато согрелся и даже успел немного покемарить, примостившись на гладких отполированных досках оставшихся от скамейки.

Разбудил меня мат и коровье мычание. Матерился пастух, мычали коровы. Солнце уже отцепилось от горизонта и подпрыгнуло в небо. А на поляну медленно выходило стадо, подгоняемое щелчками бича и замысловатым матом. От греха подальше я ушел в лес. И судя по тому, как изменилась тональность и скорость, произнесения слов сделал  это вовремя. Пастух орал как резаный, а потом ускакал на своем лихом, сивом, немного спотыкающемся коне в деревню. Я по перелеску целый час шел в сторону от места ночевки и наткнулся на пятак хорошей приморки. Кусты, немного выше груди, стояли плотной стенкой. В утреннем еще только согревающемся воздухе стоял смолистый запах похожий на смесь томатов с хвоей. Я нагнулся к траве и всей грудью вдыхал такой родной и запретный запах. Мои ноздри втягивали плотный и немного горьковатый таежный воздух. Я не торопясь, натер пластика и вернулся в село по шпалам.

На платформе все так же торчал унылый железный, ржавый и покрашенный белой краской стенд с надписью корявыми черными буквами «Верино». На платформе я столкнулся с черным от грязи человеком в  спецовке, которая когда-то была оранжевой. Человек был пьян, но четко держал направление на здание вокзала, прихрамывая на левую ногу. Я догнал его и спросил, - «До Хабары далеко?»
- Да нет, километров сто будет.
- А поезд когда?
- Всегда, - философски ответил он, театрально раскинув руки.
- Это как?
- Да так, идут они родимые, все время мимо, и здесь останавливаются очень редко.
-А как в Хабаровск?
-А вон по той улице выйдешь к остановке, там автобус.

Я пошел по кривой, вьющейся улочке и вышел к остановке. В очередной раз, обалдев и от шока, упал на задницу, на скамейку в остановке. На вывеске было написано черным по белому «Переясловка». «Так не бывает»,- твердил я себе, - «Так не может быть!» Вон дом бабки Степановны, а вот ее кошка вьется уже у ног и призывно мяучит. Я сидел, провалившись в транс, не в силах поднять руку или ногу. К остановке подъехала милицейская машина, из нее вылез уже знакомый мент Василий, и радостно улыбаясь протянул руку.
-Здорово, бродяга! – но увидев мою отрешенность и полный ахуй присел рядом, и потряс меня за плечо, - Леха, Лех, что случилось?
- Переясловка! Еб тваю мать, Переясловка! – я схватился за голову, - Переясловка!
- Эй, Лех, у тебя как с головой, не бобо?- заволновался Василий.
- Нет, Вась, все с головой огого! – засмеялся я, - я просто немного охуел от реальности.
- Это как? – он посмотрел на меня внимательно, - ты трезв? Ну-ка дыхни!

Я дыхнул и честно посмотрел ему в глаза, а потом рассказал про поезд, про ночь, и про дежавю, которое пережил только что, и про полное отсутствие денег.
-Гы, это ты на жаре от водки поплыл, закусывать надо было больше, небось, с голодухи то накачался, а тебя дамочка трахнула и бросила, - смеялся Васька, - жрать, наверное, хочешь?
-Ага, хочу, - кивнул я головой.
- Пойдем к Степановне, позавтракаем, а потом ты мне поможешь.
-Да мне бы в Хабару, - засопротивлялся я.
- На какие шиши? Ты все бабки еще в паровозе проебал, - он хлопнул меня по плечу, - ладно не баись, погнали к теще, пожрем, потом поможешь мне в одном деле, а потом я тебя до дому доставлю.

Степановна даже руками всплеснула, когда меня увидала, запричитала, засуетилась, забегала по кухне, -  а я вот тебе яишенку из свеженьких яичек приготовлю, вчера из под курочки, да желток смотри какой янтарный,  да с помидорками. Она носилась по кухне, со скоростью литерного поезда, только тихонько звякали фужеры в буфете, когда Степановна в очередной раз доставала что-нибудь из буфета, и лихо хлопала дверкой.
-А дружок твой, Санька где?
-Да он в Приморье остался, влюбился без памяти, с первого взгляда.
- Так у него на роду написано, ему  любить ее и страдать через это.
- О, а мне что написано? – удивленно спросил я.
- А тебе разгильдяй ничего не скажу, только уедешь ты, дорога тебе далекая светит.
-В армию что ли?
-Нет, армия рядом будет, на Амуре, а вот потом, - она сделала загадочные глаза  и шепотом на ухо выдохнула,- и девок своих береги.

Мы позавтракали, я вышел на крыльцо, стрельнув у Васьки сигарету, нежился на теплом утреннем солнышке сидя на крылечке. Через пару минут вышел Васька, одетый совсем по колхозному, кинул мне одежду, - старый рванный спортивный костюм и огромную футболку со следом утюга на животе.
- Переодевайся, поедем деньги зарабатывать.
- Халтура?- я ускакал в прихожую, скинул свое, натянул старенькое, но чистое чужое.
- Ага, халтура, через дверь кричал Васька.
- Какая? Да там ерунда, подержать – подать. В общем, помогать мне будешь.
- Ну, хорошо, поехали, - я вышел во двор.
- Э, нет, ты сапоги обувай, там в сандалиях никак.

Мы сели в машину, и Василий, наконец открыл «страшную» тайну, куда мы едем – Здесь недалеко в колхозе старик и парень забоем промышляли, ну коровок резали свиней. Короче, что-то они там начудили, толи не вовремя кто хряка пнул, толи яйца ему без наркоза отрезал. Только очнулись оба с переломами всего тела, у деда бедро, ключица, и рука в двух местах, а у его напарника, парня лет двадцати с легкой дебиловатостью  три ребра, голеностоп, челюсть и  сотрясение.
-Погоди, это как?
-Да вот так, весь свинарник поломан, как свин шел, так и не остановился по самую бетонную стенку.
-Ахренеть.
Мы приехали на ферму. Пять одинаковых зданий, только из одного несется поросячий визг, а из других иногда мычание. На проходной нас встретили две бабки, они говорили так быстро, что я не успевал за ними. Они протарахтели со скоростью пулемета историю, которую рассказал Василь и я из всех их речей понял только мат, да и то, только потому, что на нем бабки делали интонационные паузы.
-Ну что, пойдем? - Василий взял кувалду и пару больших, и остро заточенных ножей.
-Вась, а что мы делать будем? – уже немного офигев спросил я.
- Не баись, коров резать, это просто.
-Блять, да я их с детства боюсь.
- Да не ссы, тебе самая простая задача, будешь их в лоб ебашить кувалдой.
- Ты же сказал держать, подавать?
- Ну да, будешь подавать им промеж ушей.

Мы пришли к загону, в котором стояли выбракованные коровы. Они мирно жевали жвачку, и прядали ушами, отмахивались от  слепней, и вели себя спокойно.
-Давай, загоняй, вон ту! – Василий побежал за первой коровой, разбрызгивая вокруг себя навоз. Навоза было примерно по колено, корова мчалась от Василия по кругу, вдоль забора загона, вот она очередной раз свернула и неслась прямо на меня. Я увидел ее огромные глаза полные ужаса и едва успел отшатнуться когда она, разбрызгивая навоз, пролетела мимо меня, помахивая хвостом, из под которого летел все тот же навоз.
- Что ты стоишь? Что ты стоишь? Загоняй! – орал Василий,- смелей, смелей, корова она тупая, ее куда ебнешь туда и пойдет.
Я стоял в кирзачах, которые уже начали потихоньку тонуть в навозе, и не то что загонять, дышать боялся.
-Слышь, ты, интеллигенция вшивая, давай просыпайся, почувствуй себя настоящим мужиком, - бодрил меня Василий.

Кое-как мы с ним загнали корову в загон, она шла тяжело дыша боками, опустив рогатую голову к земле.
-Ну, давай, ебашь! – Вася протянул мне кувалду, - бей вот туда где звездочка, со всей дури. Ты парень крепкий, у тебя получится. А я, когда она рухнет ей горло и перережу.
Я размахнулся, и, закрыв глаза, ударил.
-Да ептваюмать! Ты глаза то открой, куда ты ее ебошишь? – негодующе кричал Василий,- надо промеж глаз вот туда, где звездочка.
Я снова размахнулся, и что есть силы, ударил корову по голове. Она повернулась к Василю мордой и высунула огромный розовый язык. Василий в ужасе попятился,
И закричал, - блять, она меня сейчас сожрет! Ебашь! Сука! Пиздячь ее!
Я стал бить корову по голове, и она после третьего или четвертого удара упала. Василий трясущимися руками перерезал ей горло. Горячая, дымящаяся кровь потекла на землю, из раны пульсирующим фонтаном. Фонтанчик все пульсировал и пульсировал, с каждым разом выдавливая все меньше и меньше крови. Корова забилась в агонии, затрясла копытами. По ее телу пробегали судорги и в глазах появились слезы. Я сдерживал горький комок у себя в горле, и отвернулся. Корова дернулась еще несколько раз и, вытянув копыта, последний раз выдохнув, издохла. Василий подошел к ней, задняя нога коровы резко согнувшись ударила Василя в пах. Он охнул и присел рядом с кровавой лужей. В его глазах заблестели слезы, он еле дышал, и выл, согнувшись в три погибели.

К нам подошел ветврач, - Ты Вась поприседай, поприседай, на пяточках, вот так, вот так. Бывает, это, когда последний раз мышцы сокращаются, нервы то еще живые, команду мышцам дают. Ты проверяй ее следующий раз, ногой по копытам надо пнуть, чтобы в ответ не прилетало. Парни вам еще три коровы завалить надо, и освежевать. Так что давай, Васек вставай, работать пора, -  и ветврач удалился, помахивая свеже-сломанной веточкой.

Моя жизнь превратилась в кошмарный сон, бег по навозу за обгаженной коровой, крик, мат, дыхание, сбитое от бега и вонищи, корова с испуганными глазами, кровь и судороги, удары кувалдой, мат, Василий, корова, навоз, нож, перерезающий горло, снова кровь, снова  говно, кровь, говно, говно, кровь, Василий, коровы говно, коровы, говно, кровь, кровь, говно, Василий.
-Все Леха, мы их уделали, - Василий, похлопывая себя по карманам, нащупал сигареты и кровавыми трясущимися руками вытащил пачку из штанов, - давай, освежевывать.
Я присел на тушу мертвой, но еще теплой коровы и, затягиваясь, сплевывал остатки табака попадающие в рот из «Примы». – Да уж Вась, жиганский подгон, подержи-принеси. Знал бы пешком в Хабару ушел.
- Да ладно, вон ветврач летит, сейчас водки ебнем и начнем.

Пришел врач, выпили немного теплый и обжигающий спирт. Через двести грамм полегчало, и работа заспорилась. Коров подвесили и чулком сняли шкуру, и пока я относил их на засолку Васька с ветеринаром вывалили из них внутренности. Приехала бабка на телеге и увезла туши с глаз долой.
- А лихо мы их?! – захвастался Вася.
- Да уж, лихо, особенно когда язык тебе показала, - заржал я.
Мы сидели на скамейке, привалившись к стенке коровника, и улыбались летнему солнцу. Ветеринар начислил нам еще по сто грамм боевых, и даже выписал деньги за работу.
- Доктор, доктор, - семенила бабка, выскочившая из УАЗика, - там  Маруська в овраг упала, переломалась, поехали?!
-Поехали, вы орлы со мной?- повернулся он к нам.
-Ну, поехали, Михалыч, - Василий орлом запрыгнул н7а переднее сиденье, а мы в троем тряслись в козелке сзади. Корова, упавшая в овраг переломала две ноги, и что-то хлюпало у нее в животе. Ветврач, затянувшись сигаретой, сплюнул, -Все, отгуляла морковка, мочить ее надо, - и посмотрел строго на нас с Василием, -что животину то мучить?
- Не, Михайлыч, это за отдельный магарыч, - пьяно завозмущался Василий.
-Да, да, пол-литра и не хуй срать,- отозвался тот.
-Давай, прямо сейчас,- настаивал я.
-Да где я тебе в поле найду водку?
-А ты вон гонца отряди, - Василий икнул и мотнул на водителя, - тут ехать две минуты.
-Животина мучается,- укорял ветеринар.
Но мы были непреклонны. Пока водила гонял в поселок за водкой, ветеринар сидя возле коровы травил байки.
-А вот чтоб хуй стоял, я вам покажу, что надо делать, - сказал он, хитро улыбаясь.
-И так стоит, как часовой,- заржал Васька.
-Не, чтоб как кремень, всю ночь и без передыху, надо свежей крови ебнуть стакан.
-Да ну, не пезди, давай на спор. Что ты не ебнешь?- засомневался Василий.
-Давай, на сколько?
-Да на бутылку, что там мараться, Леха, разбевай!
Приехал водила, привез водку, мы выпили по пол стакана. Я, уже опытным пьяным движением ударил корову в звездочку, а Васька перерезал ей горло и подставил под струю стакан, - пей сука. Пей!
-А не буду, - икая, сказал ветеринар и рухнул на траву, вон пусть студент пьет.
-А я с тобой не спорил, - возмутился я.
-За то ты разбивал, - Василий протянул мне стакан, - ну давай.
-Да ты ебнулся, не буду.
-Давай, потом расскажешь. Вот я тебе еще водки в след налил. Что слабо? Ты ведь мужик. Давай, покажи слабаку -  докторишке, на что способны настоящие мужки. Давай, братан, покажи ему. Или слабо? Салабон!? Щегол плоскогрудый? Ну, ебнешь крови стаканюгу?
И я повелся, по пьяни, под алкоголь и дикую муху, - кровь была солоноватой и теплой, и совсем не противной. Пить ее было даже приятно. Я выпростал весь стакан и залпом выпил водку, протянутую  мне Василием, - Лех, потом мне расскажешь, что со стояком было?
-Угу, поехали домой?
-Да поехали.
Водила повез нас в Переяславку, косясь и принюхиваясь к нашему запаху. И демонстративно вдохнул, когда мы вылезли из машины. Мы долго мылись под холодной водой, большим куском хозяйственного мыла, отфыркиваясь, брызгая, и поливая друг друга, ухая, и вереща. Степановна выставила самогон, который: «сама робыла» А потом мы пошли в гости к Василию,  и я увидел ту самую девушку, с которой бухал в вагоне-ресторане. Василий задержался в прихожей, и она сделал мне страшное лицо, и помахала- погрозила кулаком. Я прижал палец к губам, - не бойся, я промолчу. И снова продолжалась пьянка, в ожидании напарника Василия - Сереги, который должен был отвезти меня в Хабаровск. Василий уснул упершись лбом в кулак, прямо за столом в новой чистой майке, а я вышел во двор покурить. За мной следом вышла Татьяна,  - Ты как здесь оказался?
-Это я хочу узнать, как я здесь оказался? В одном презервативе на станционной скамейке.
-Ты вчера пропил все деньги, и сошел вместе со мной на станции, сказав, что тебе плевать. Потом мы,- и она покраснела, и запнулась,  - ну у нас с тобой было, понимаешь?
-Угу, понимаю, - зачесал я в репе.
Спас меня от долгих разговоров Сергей, его машина лихо подкатила к калитке, и он радостно засигналил. Из дома выполз еле живой Василь, протянул мне руку, и крепко пожал мою,- Ну, не поминай лихом, удачи тебе Леха.
-Давай, Вась, - я пожал ему руку, мне было стыдно смотреть ему в глаза, и ты прости если что.
-А на посошок, закричал Васька и ломанулся в дом.
-Серег, поехали, а то не кончиться никогда.
-Нет, ты уваж хозяина, а потом поедем, - отозвался Серега.
Мы выпили по стакану самогонки, которую так старательно гнала Степановна, и всю дорогу я сопел в две дырки, очнувшись только у порога родной общаги.
- Ты все проебал, - сказал мне Марик, - вчера Костя и Олег ушли в армию.