Пахло спиртом. Я с трудом попытался открыть глаза. Хотелось чихнуть, но сил не было. Не было сил даже пошевелиться. Через ноздри капельница своими мертвыми щупальцами царапала мое горло. Я был в госпитале в просторной обжигающе белой чистой палате, где мертвую тишину нарушало лишь монотонное пищание кардиологических приборов.

С моей койки было видно огромное окно, но за ним только небо. Хотя кроме неба мне ничего и не надо было. Пышные белесые облака закрывали яркое дневное солнце, но его лучи все равно пробивались сквозь свежевымытые стекла. Прищурившись, я мог разглядеть радужные шарики, медленно ползущие сквозь солнечные лучи. Последний раз я смотрел на них глубоко в детстве, когда тучная воспитательница детского сада чинно проплывала между кроватями, а я, притворяясь спящим, изо всех сил зажмуривал глаза. Как много изменилось с того времени и только сейчас я опять вспомнил этих маленьких хозяев солнечного света. Хотя я всегда знал, что они там, просто не обращал внимание и был занят более важными делами.

Ход моих мыслей был прерван двумя зашедшими в палату индусами в грязно-зеленых халатах медицинского персонала. Я закрыл глаза, и притворился, что сплю или вернее, что все еще в коме. Их голоса были похожи на далекое шипение транзистора и я мало что мог разобрать вначале, хотя постепенно, выстраивая как мозаику обрывки их речи, до меня доходил смысл разговора.

- Уже шесть месяцев... Пора списывать... Идет сокрашение... так он же бомж без гроша в кармане и департмент в страховке отказал... Я согласен... надо сходить за инъекцией...

Солнце выглянуло из-за облаков. Вокруг стало совсем светло и сердце переполнилось оптимизмом и радостью. Такая маленькая деталь, как солнечный свет, так сильно меняет мое настроение. В солнечных лучах заключено намного больше чем просто источник тепла и света... Дверь широко раскрылась и в палату зашел индус, держа ладонями в резиновых перчатках шприц, наполненный смертью. Я закрыл глаза и расслабился в ожидании конца. Сколько раз я это уже делал и каждый раз я опять мертв... Женский голос гулким эхом разнесся по больничному коридору и индус, развернувшись выглянул за дверь. В этот момент лучи солнца упали мне на лицо и я невольно поморщился. Не с проста это все. Не с проста я очнулся в этот момент, не с проста солнце не дает мне смириться с "госраспределением"... Медбрат закатил мне рукав и взял за запястье. Я открыл глаза. Индус удивленно застыл на месте. Я резко схватил его за ладонь и мы стретились взглядом. Его расширенные от ужаса зрачки молили о пощаде. Он попятился и я отпустил его ладонь с бледными следами от костлявой хватки. Медбрат сделал еще два неуверенных шага назад и застыл. Его лицо перекосила презрительная насмешка, и он, сжав шприц в кулаке, хотел было вонзить его мне в руку, но я перехватил его запястье в воздухе. Собрав все силы в комок, я вонзил шприц медбрату в живот и выдавил содержимое внутрь его же рукой. Индус с ужасом отпрянул назад и захрипел. Он потянулся к интеркому, но сполз вниз по стенке и глаза его остекленели.

Брюки были на меня явно коротковаты и жали в пахе. Но спасибо и за такие. Я застыл с ручкой в руках над заполненной анкетой. Надо было расписаться. Я тоскливо взглянул на дождливый пейзаж загородного шоссе, простирающего за дверями этой Богом забытой клиники. Там ждет меня новая жизнь в чужом ненавидящем все вокруг мире. Перед глазами мелькнула усмешка медбрата. Похоже путь выживания я себе уже выбрал. Осталось выбрать только имя.

Цахис...

Я расписался и вручил документы об окончании лечения улыбающейся секретарше.

- Вы кстати знаете, что в вашей палате один из наших работников покончил жизнь самоубийством.

Я развернулся через плечо, удивленно подняв бровь:
- Каким образом?

- Вколол в себя какой-то умервшляющий препарат, - с жалостью сказала секретарша. - У него впереди была большая карьера, казалось все уже просчитано. И вдруг...

- Видимо все таки допустил оплошность в своих вычеслениях. - процедил я , оставляя опешившую девушку, и шагнул в пелену мелкого дождя.

Серые высаженные вдоль загородного шоссе деревья медленно проплывали мимо. Я смотрел на бегущие по автобусному стеклу дождевые капли. Странно, никогда не замечал раньше насколько красива может быть капля воды, где нет ничего лишнего. У нее нет будующего, она ни к чему не стремится, ничего никому не доказывает, а просто есть и этим она совершенна.
Моя остновка.

Щелчок турникетов в метро. Голос кондуктора. Закрывающиеся двери. Яркий свет. Гул голосов. Запах жаренного. Звон мелочи... Я не могу это больше терпеть... Сигнал автомобиля. Мат. Щелчок переключившегося светофора...Я побежал, задевая плечом людей. Бежать в принципе было некуда. Но сам факт что я что-то делаю, чтобы выкарабкаться из этого бетонного ада на меня действовал успокаивающе. Вокруг мелькали улыбающиеся витрины, а на свежем дымящемся асфальте голуби клевали пластмассу.

Тишина, заглушающая грохот городского движения. Я был в парке - в маленьком квадрате зелени, окруженном цементной опухолью простираюшегося за горизонт мегаполиса. Мое сердце громко билось, а организм был все еще ослаблен после госпиталя. Сладкая усталость накрыла мне веки и я погрузился в такой нужный сон, мое спасение от заасфальтированной реальности.

- Ты не можешь тут спать! - стук полицейской дубинки об деревянную
скамейку гармонично добавлял новые тона в этот казенный каркающий голос. Я с трудом открыл глаза.

- Почему?
- Эта земля принадлежит Отделу Паркового хозяйства! - глаза полицейского
были скрыты за зеркальными очками, он был приземист и не высок, но гордая осанка вседозволенности тянула его вверх, так и наровя оставить стоять на носках жмущих казенностью полицейских ботинок.

- Эта земля принадлежит вселенной, а я ее гражданин. - тихо ответил я,
тщетно пытаясь припомнить, когда кто бы то ни было у меня спрашивал, деля землю на этой планете. Полицейский на секунду замер и побагровел. Затем с дикой яростью он стал опять колотить дубинкой по скамейке, задыхаясь в собственных воплях:

- Уебывай на хуй отсюда, гражданин хуев! Ты гражданин помоек! Пиздуй к ядренной матере, пока я не застрелил тебя на месте!

Я неспеша посмотрел на мамашу боязливо утаскивающую своего удивленно пялющегося на нас ребенка. Хотелось есть, а денег не было.