1
В конце сезона усталость чувствуется не просто всем телом и даже костями, а самой, пропахшей дымом и сыростью, изнанкой души. Осенняя депрессия - опустошенность, невозможность сосредоточиться, раздражительность и тоска обреченного – вот симптомы этой болезни. Накопившаяся бессонница приводит к тому угнетающему дурману монотонного состояния сознания граничащего между явью и сном. 

В тот год после четырех месяцев скитаний по горам это ощущалось сильнее из-за всё четче с возрастом проявлявшегося ощущения, что возвращаться то собственно некуда, и никто тебя не ждет. Но главное, что наполняло всех без исключения - это нараставшее с каждым днем понимание неизбежного скорого прощания с «полем» и возвращения в город.

И тогда никак не из исследовательского интереса, а исключительно от отчаяния я решил напоследок пойти в пешую разведку. Была надежда, что новая деятельность и главное одиночество позволят обмануть и осень и себя. Выбрали маршрут по реке Сиурле приблизительно в четверо суток.

Поскольку разведка требует тащить нехитрое оборудование, я решил взять напарника. Со мной увязался аспирант второго года Леха. Парень с характерным деревенским снобизмом, из породы ученых одной темы – порождение эпохи НТР. Впрочем, знал я его мало, и общались мы редко и исключительно по делу.

2
В первый же день стало понятно, что полноценной разведки не получится. Идти по пойме Сиурли невозможно. Из-за высокой влажности она заросла чудовищного размера растительностью. И впередиидущий через три шага исчезал в ней с головой. Это заставило нас идти не по руслу, а по склону, что изматывало в два раза больше. В конце концов, после обеда пошел дождь, и стало совсем грустно. Разговаривать с Лехой было не о чем, а его неунывающий вид и идиотские прибаутки и вовсе выводили меня из себя. По началу я отделывался короткими фразами, а потом стал просто отмалчиваться. Не желая лезть в сырую палатку, я всю ночь просидел у костра и задремал только под утро.

Очнулся я совершенно разбитым. Проклиная свою затею и все на свете, даже не глядя по сторонам, я пол дня как сомнамбул автоматически двигался за Лехой, с трудом преодолевая распады и поваленные деревья. И вдруг его мелькающая впереди белобрысая голова вызвала острое желание ударить по ней саперной лопатой. Я живо представил себе последствия хорошего удара по голове. Хм… Или почему саперкой? Можно застрелить его. Вот так вот, прям в затылок. Или нет, сначала позвать его, а потом выстрелить в лицо из двух стволов… Или задушить? Да, задушить его, суку, ночью…

Примерно через час я поймал себя на том, что сами мысли об убийстве совершенно освободили мое сознание. Эмоциональный вакуум заполнился. Более того, у меня поднялось настроение. Специфическая работа фантазии не просто развлекала меня, а даже воодушевляла и давала… да… давала тот самый комфорт в надежде на который я и пошел в эту разведку.

Родилось большое количество вариантов убийств, особенно занимательно было придумывать имитации самоубийства или несчастного случая. При этом потенциальная жертва все меньше ассоциировалась с моим напарником. Мы даже разговорились с ним, осмотрев небольшую гриву по правому берегу. Ночью впервые за три последние недели я спал как убитый.

3
На третий день я с опаской прислушивался к своим чувствам, боясь возвращения жестокой хандры. Однако здоровый сон и наладившаяся погода быстро вернули вчерашний настрой, и мысль пришла сама собой. А что делать с трупом? Это задачка посложнее! Версии дробились и переплетались. Утопить? Положить на мутное дно Сиурли и завалить камнями. Сжечь? А возможно ли это вообще? Закопать? Наверное это проще, но если будут искать с собаками?.. Убийцы чаще всего действуют по обстоятельствам, а если продумывать все детали, то сколько всего нужно учесть! Какая сложная, творческая деятельность! Я не любил детективы, но подумалось, что если не читать, то уж писать их, наверное, очень интересная аналитическая работа.

Новые мысли завладели мною полностью, и я почувствовал настоящий прилив сил. При этом чем больше я обдумывал теоретическое убийство, тем лучше я относился к Лехе. Ведь для меня была важна сама мыслительная деятельность, а не ее содержание. Я был искренне благодарен ему за это. До глубокой ночи мы разговаривали о его диссертации. Как оказалось он умеет слушать, и беззаветно предан своему делу. При этом при мерцающем свете костра я заметил у него на шее большое родимое пятно, что заставило меня пересмотреть несколько версий с расчленением.

4
На четвертое утро я проснулся с предвкушением новой интеллектуальной работы.
Стояла важная задача – сформулировать легенду произошедшего. Это было крайне сложно и поначалу мне даже показалось что невыполнимо.  В любом случае – это моя затея с разведкой и отвечать за все что случилось буду только я. Следовало учесть огромное количество нюансов, которые как мозаика в калейдоскопе складывались в версии. Версии и варианты ветвились и все время упирались в тупики или в противоречии  замыкались друг на друге. Уже казалось бы выстраданный идеальный план рушился по времени, месту или по какой-то вещи. Был я свидетелем или нет? Палатка одна значит, если я не присутствовал при его гибели, мы должны были расстаться в последний день и т.д. Как запутать маршрут разведки и увести его от места убийства?

Такая работа сознания полностью вывела меня из осеннего оцепенения. Более того, совершенно неожиданно на южном склоне Лёха нашел петроглифы - крупные изображения облавной охоты скифского времени! Это была победа! Какой же он молодец! Провозившись с перерисовкой и облазив весь склон, почти у самого берега я нашел группу палимпсестов.

Вечером Лёха рассказывал мне о своей жизни в деревне, о родителях, мы обсуждали наших преподавателей. Я слушал его как близкого мне родного человека. Все-таки права простая истина - экспедиция быстро и надолго сближает людей. От ненависти, злобы и усталости не осталось и следа. Я наслаждался душевным комфортом и уже я спокойно и даже с ностальгией думал о возвращении в город…

На пятый день разведки к обеду я вышел к пустому лагерю, только у костра на кухне дремал дежурный.
- Шеф на раскопе? – приветствовал я его
- Ага. Жрать будешь? – даже не глядя в мою сторону, поинтересовался дежурный. Люблю я этот ненавязчивый и в тоже время искренне заботливый сервис.
- Давай. Что там у тебя? – я потер ладонями в предвкушении.
- А Лёха где? – взглянул на меня, или как мне тогда показалось в меня дежурный.
- Леха?.. Леха пошел к тракту через городище. Выйдет, скорее всего, вечером к раскопу – ответил я тихо, но без запинки, отвел взгляд и почувствовал не просто всем телом и даже костями, а самой, пропахшей дымом и сыростью, изнанкой души волну усталости и тоску обреченного.