Когда у нас во дворе узнали о Вовке, все тихо охуели. Девки засопливили, самые прожженные и по жизни опытные из них, кинув на прощанье пару фраз, съебнули к Маринке – помочь, поддержать, пореветь за компанию… Пацаны, вполголоса переговариваясь, скинулись и купили водяры. Я тогда нажрался до полного отупения…

У Вовки была «шаха» - новая почти, восемьдесят девятого года. Единственная, любимая и оберегаемая, «шаха» ежедневно натиралась до блеска, закурить в салоне было верным способом получить от Вовки по ебалу, а к работе движка он прислушивался так, как чуткий доктор прислушивается к биению человеческого сердца – Вовка и не скрывал, что машину свою любит больше, чем людей.
Но по девкам на ней он поездил изрядно. И мне, сопляку по тем временам, иногда выпадало счастье забраться в пахнущий шампунем (какие тогда в пизду средства автохимии - одеколон «Шипр» и шампунь «Симфония» и пиздец) салон, потрогать рукоятку коробки передач, в которой неким непостижимым образом роза распустилась внутри куска стекла, и проехать с Вовкой пару километров до квартиры с блядьми, довольно щеря ебальник обгоняемым автобусам.
Прошло время, и на такой вот хате, в чужом районе, после рамсов с местными, Вовка, недавно вернувшийся из армии и с былым усердием принявшийся за свою любимицу-шаху,  познакомился с Маринкой. Маринка, если что, была на тот момент моей одноклассницей, и на тусовке очутилась потому лишь, что я ее притащил в юношеской надежде поебаться. Но сдержанно державшийся на тусовке Вовка отвел меня в сторонку и сказал спокойно:
- Вин, ниче у тебя с Маринкой не получится. И домой сам доберешься. Не в обиде?
Я пожал плечами, ибо был в неадеквате и было похуй. А Вовка с Маринкой через два года поженились, а еще через год у девятнадцатилетней Маринки и двадцатитрехлетнего Вовки родился прикольный такой чувачок – Витька.

Была середина апреля, жарко уже было – все поскидывали куртки, ходили в уебищных свитерах с надписью «Boy’s» и кроссах-пятаках (типа «адики»). Я страдал по своей Рыжей, с которой поругался на днях из-за хуйни, и попутно решил подготовиться к скорому призыву в армию – побрился налысо. Вовка, увидев меня, осведомился, когда заберут, пообещал нажраться на проводах, протер машинку тряпочкой и уехал. Больше я его никогда не видел.

У нас, как и в любом провинциальном городке, есть улица Ленина – две полутораполоски, между ними аллея с пешеходной дорожкой. На улице этой находится один из наших двух роддомов, самый пафосный городской вуз и множество магазинчиков на первых этажах ближайших к улице домов. Среди них – магазин детских товаров, туда и поехал Вовка в тот день.
Он уже закупился всем, что было нужно, и загружал покупки в багажник. Сзади, на пешеходном переходе, молодая мамаша с коляской готовилась перейти дорогу. Солнце светило сквозь молодую весеннюю листву. Мелкая пернатая поебень на ветках расхваливала себя на все лады перед нахохлившимися в предвкушении подругами.
Раздался нарастающий гул движка. По проезжей части на скорости под сотню мчалась ауди-сотка, черная, с тонированными стеклами. Сначала улицу огласили звуки «бымц-бымц» из авдеевой магнитолы, затем протяжный сигнал, сразу за ним визг тормозов и – утробный, лопающий барабанные перепонки и леденящий нутро женский вой.
Ауди, не успев от нежелания ли или от самоуверенности водителя затормозить, налетела на коляску с ребенком, вырвав ее из рук нерасторопной мамаши. Громыхнуло, метнулось под черной лакированной тушей – и изверглось сзади бесформенной массой. Вильнув, ауди задела багажником переднее крыло Вовкиной шахи и с ревом ринулась прочь.
Вовка долю секунды стоял в оцепенении, глядя на то, что осталось от коляски с ребенком, а затем бросил покупки на землю и метнулся за руль своей машины.
Будто всю жизнь готовилась к этому моменту, шестерка взревела, как могла, своим железным нутром, и ринулась в погоню.
Ауди притормозила на следующем перекрестке, едва не протаранив поворачивавшую налево «Волгу», вильнула, объехала препятствие и понеслась дальше. На хвосте у нее висел Вовка.
Я знаю, сейчас многие будут крутить пальцем у виска и зубоскалить: шаха, да на хвосте у «сотки»? пиздеж!
Но Вовка  именно висел на хвосте, и было ли это его мастерством, или с шахой случилось чудо – но свидетели в один голос говорили: шестерка шла, как приклеенная.
Но и чудеса кончаются, и Вовка не мог этого не понимать. Впереди была улица Морская, а это значило – авдей уйдет. Нет перекрестков, нет светофоров, и три полосы в каждую сторону…
И на перекрестке с Морской Вовка – или шаха? – сделал еще одно чудо. Он вырвался вперед. На два корпуса. Едва не чиркнув левым бортом по правому боку авдея.
Вырвался, крутанул руль и –
Лоб в лоб встретился с авдеем.

Очевидцы говорили, что грохот стоял неимоверный, стекла в обеих машинах взорвались белым залпом.

Вовку раскатало по салону жигулевским движком. Тем самым, что так любовно и бережно он перебирал, мыл, ремонтировал. Салон превратился в клочья, а на замурованной в оргстекло розе покоилась Вовкина оторванная ладонь. Кузов до самого багажника свело смертельной автомобильной судорогой.
У авдея была разбита морда, парил и плевался кипятком радиатор.За рулем, придавленный подушкой безопасности к подголовнику, подвывал от страха шестнадцатилетний пацан.

Пацана даже не судили, все вопросы решил папа – известный в городе криминальный босс. На Вовкиных похоронах к Маринке подошел бычара с пухлым конвертом, сунул ей в руки. Она на автомате взяла, пустыми глазами глядя на закрытый гроб.

Вовкину шаху гаишники поставили на посту на въезде в город – вот что бывает с теми, кто не соблюдает правил дорожного движения.