Прорваться в общагу  любого ВУЗа  среди ночи, в восьмидесятые – это не просто подвиг, это -  отдельная лебединая песня, почти баллада про настоящего рыцаря. Одно дело прорываться или просачиваться днем,  другое – ночью. Одно дело идти к  подругам за своей долей тепла и ласки, а совсем другое к друганам, которые и не готовы к такому вот визиту, и возможно спят или тихарятся с телками, но все-таки лучше, если бухают.

Мы стояли под темными окнами уже почти спящей общаги и ломали голову, как найти этих обормотов, и как к ним прорваться. Присев на ступеньки возле входа, я в очередной раз забил, и мы дунули, нехило так дунули. Накрыло нас, словно волной, прибило к ступеням гвоздями-сотками. В размазанном состоянии, едва удерживая тело в равновесии, мы плющились на ступенях общаги. К общаге подъехала карета скорой помощи, ну не совсем карета, конечно, «УАЗик» - булочка с красными крестами на борту. Саня пихнул меня локтем в бок, и, кивнув головой на «скорую» просипел, - смотри, за нами приехали.
-За тобой только из психушки.

Из «скорой» выпрыгнула девушка и, бойко застучав каблуками по ступенькам, побежала к двери. Она затарабанила, забила ногами в обитый железом низ двери, громко и настойчиво, по-хозяйски. На стук выглянула бабка, с грозным немного сонным лицом, в руках у нее была швабра наперевес. Бабуся была маленькой и сухонькой, на ее плечах болталась вязанная розовая кофта, юбка была в веселенький красный цветок, а на ногах валяные ботики «прощай молодость».
- Что долбишься? – закряхтела старая, - по башке своей постучи, умнее будешь.
- Валентина Петровна, прости, некогда с тобой собачиться, пропусти меня, я на пару минут. Туда и обратно.
- Шастают и шастают, поспать не дают, - бабка засеменила за ней следом, пытаясь удержать девушку за рукав халата, - а пропуск, пропуск покажи.
-Какой пропуск, не видишь я на скорой, - затараторила девушка,- мне на пару минут лекарство захватить.
-Знаю я ваше лекарство, потом мандавошек  не оберешься, - не отвязывалась от нее старушенция.
-Ой, Валентина Петровна, это педикулез называется, а не это ваше слово, - засмеялась девушка. И когда они уже почти скрылись за дверью, я, хлопнув Саню по плечу, махнул ему рукой – погнали! Мы рванули что есть мочи к двери, благо бабка ее не закрыла, за дверью был достаточно широкий холл, в нем мы лихо обогнули старуху и девушку, и,  миновав пустую будку вахтерши выскочили на лестницу.
- Не пущу! – раздался крик за спиной, и я оглянувшись увидел, как на девушке повисла бабка, - это твои орлы?
Девушка, резко скинув с себя халат, ровно таким же маневром, как и пару секунд назад рванула к лестнице. Мы неслись как угорелые по лестнице,  а бабка кричала снизу, проклиная нас, на чем свет стоит. На третьем этаже девушка свернула в коридор, а мы, проскакав для порядка на четвертый, остановились и, загнувшись, попытались отдышаться и привести мысли в порядок.
-Так, у них номер комнаты какой? – Саня еле дышал, держался за правый бок.
-Пятьсот седьмой, по-моему, ну или типа того. Короче пятый этаж.
-А ты откуда знаешь?
-От верблюда, давай пошли, этажом выше.
Странно, но два пролета дались нам неимоверным трудом и усталостью, казалось, мы шли час. На этаже света почти не было, кое-где горели, тихо гудя, лампы дневного света. Стены были покрашены в темно-зеленый цвет, и коридор от этого казался зловещим. Я посмотрел на лицо Сашки, в безжизненном свете ламп оно казалось светло-зеленого цвета,  он посмотрел на меня красными глазами.
- Ты что?
-Да ты выглядишь, как вампир.
-На себя посмотри. Краше в гроб кладут. О, слышишь, где-то гуляют, нам походу туда.
- Туда-сюда, жопой резать провода.
Мы дошли до 507 комнаты, в ней и происходил веселый дебош. Парни носились с умными лицами, выкрикивая названия обезболивающих препаратов. На вопрос есть ли такой или нет, чаще раздавалось: «Нет!»  Мы стояли на пороге, а на нас никто не обращал внимания. Все ржали и веселились. На столе посреди комнаты на животе лежало тело. Спина у тела была волосатой, как у медведя, только кудряшки завивались в крупное кольцо, почти как у баранов. Человек повернул голову, из его глаз текли слезы, он тихо мычал повторяя какую-то фразу, наверное, неприличную, потому что рефреном было «трахи». Над столом, задрав по-профессиональному, руки вверх, в белых резиновых перчатках стоял Гарик, радостно улыбаясь и воспрашая про лекарства.  Каждый раз, услышав отрицательный ответ, он начинал давить в себе смех.
- Гарик, здорово, - я вошел в комнату, - что за кипиш, а мы не в курсе?
- Операция по извлечению инородного тела из прямой кишки, - громким хорошо поставленным менторским голосом вещал Гарик, - анестезию!
-Есть, - парень в белом халате и марлевой повязке на лице лихо воткнул иголку в зад стонущего человека, и достаточно быстро ввел лекарство. Гарик взял какой-то блестящий инструмент и, наклонившись, стал делать что-то с телом. Вокруг стола стояли люди, и я сначала не рассмотрел, что происходит. Но, приглядевшись, увидел, Гарик из заднего прохода вытащил открывашку, обыкновенную, для консерв и пива, с деревянной ручкой. Пациент взревел: «Виташилы?»
- Вытащили, Гиви - ответил Гарик, улыбаясь,- еще как вытащили.
- Это не он, - ныл пациент.
- Она, на понюхай, - и Гарик протянул открывалку зажатую огромным пинцетом, - одевайся и вали отсюда, петушок.
Гиви быстро соскользнул со стола и как-то быстро и тихо исчез. Гарик снял перчатки и протянул руку, - Здорово, дружище, какими судьбами.
-Да вот, пролетом. На Шамору собрались. Знакомься – Саня. Ну, рассказывай, что у вас за  мрачные операции среди ночи на столе в общаге на гордом грузинском анусе. А то может, нам валить пора, вдруг ты в гомосеки подался. Толпа в комнате стала ржать, в покатуху, держась за животы, до слез. Им-то ненакуреным было смешно, а нас с Сашкой скрутило от их смеха. Я упал на ближайшую кровать и катался по ней, еле вдыхая воздух, периодически вытирая слезы, Саня мелко трясся от смеха присев на корточки. Люди в комнате смотрели на нас и ржали от нашего вида. Когда заряд смеха прошел, я вытирая все еще текущие слезы повторил вопрос, - Парни, это вам хорошо, а мы целый день шмаль пыхтим, так что или колитесь или ну его нахуй, или не смейтесь.
- Погоди, Лех, - Гарик почесал затылок и потянулся, - у вас что, есть дунуть?
-Есть, да хуя что. Рассказывай.
-Да что тут, ничего особенного, - Гиви заебал всех, ходит на любой вопрос у него один ответ: «Я вас жоп ебал». Сука, по-нормальному ему говорили, чтоб за базаром следил, предупреждали, ну не въезжает чувак, гордый, наверное. Короче завалили мы его на стол, открывашку в очко сунули. Ну и перестарались, все же хотели поучаствовать. Затолкали по самое «мама не балуй».
-Хахахаха, прямо под хвост?
-А то, ну, мы ж медики, - гордо продолжил Гарик,- у него там жопа открывашку зажала. Мышцы свело, заклинило. Ну, а дальше ты видел.
- Да вы звери, господа медики,- заржал Саня, живого человека! В жопу! Открывалкой!
- А то, с волками жить - по-волчьи выть. Что у вас по поводу курнуть?
- Давай заколачивай, - я протянул оставшийся кропалик, размером с полмизинца, - у нас уже руки не слушаются. Мы с утра в Хабаровске были, на моцике приехали.
- Ох, как пахнет, пацаны, понюхайте, ох, свежак-свежачок, - заголосил Гарик затянувшись.
- Еще бы сегодня утром рвал и тер. Нас едва не завалили местные. С обрезами гонялись. Я бы тебе рассказал, что с нами за день произошло, да сил нет.
-А завтра на Шамору?
-Ну да, на нее.
-Там наши стоят, неделю уже. Увидишь лагерь у них на самом краю бухты – палаток пять что ли? И флаг прикольный – увидишь, сразу поймешь. Найдешь там Григорьева, передашь от меня привет. Парни, а водки-то налить?- вдруг подскочил Гарик.
-Нет уж, два кайфа на облом. Ты лучше пожрать что-нибудь сообрази нам. Да куда кости кинуть покажи. А то вон смотри Саня уже в ауте.

Утром, когда еще не жарило солнце, и приятный морской ветер колыхал листву на деревьях, мы ехали на Шамору. Дорога юзила, как могла, вилась и пряталась среди приморских лесов, пока не уперлась в бухту, с белым, мелким и мягким песочком. Волны, разбегаясь в океане, качали белыми головами, не добегая до берега, разбивались и докатывались уже ласковыми и нежными. В дальнем углу бухты виднелось стойбище, над которым действительно матылялся флаг – огромные семейные трусы черного цвета. По пляжу дефилировали девушки в купальниках на любой вкус: и блондинки, и брюнетки, и рыжие, с любыми размерами и формами, загорелые и просоленные океаном.

Бросив мотоцикл, и  шмотки на нем, мы рванули к океану,  в его бескрайнюю, бирюзовую воду. С гиканьем и брызгами,  с разбегу влетели в соленую, горьковатую воду. Все печали и усталость остались на берегу, все невзгоды были смыты его чистой, освежающей водой.
Южный берег Крыма, Черное море на Кавказе,  все это полная ерунда по сравнению с красотой бухты Шамора. Качаясь на красивых волнах, я оглянулся на берег - старые, покатые, зеленые от вечного леса, сопки лениво скатывались к морю и окружали бухту со всех сторон. Солнце, отражаясь сотнями бликов, весело плясало на воде. Два дня полного кайфа были впереди, и пока совершенно не хотелось вылезать из воды. Мы завалились на линии прибоя и оттягивались, лениво фыркая, и отплевываясь, когда очередная волна неожиданно накрывала с головой.