Мы ехали по трассе, и я стал обращать внимание на название рек, что-то было в них странное. Нет, не зловещее и ужасное. Реки были как реки. В каждой из них текла вода. В горных – прозрачная и быстрая, бурлящая на перекатах, в более спокойных - уже немного мутноватая, и журчащая у пологих берегов. Нет, больше всего меня поразили названия мелких речушек. Первый раз я обратил внимание, на название реки, когда перед нами неожиданно совершенно вывалилась похоронная процессия и мы, по обычаю не стали ее обгонять – говорят очень плохая примета. Саня заглушил двигатель, и стали слышны заунывные звуки похоронных мелодий. Духовики из местной самодеятельности лажали страшно. На искушенный слух трубач на раз мазал в четверть тона, а тубист на четверть такта. В общем, оркестр на жмурах канал за симфонический. За гробом шли люди в траурных одеждах, за людьми бежали местные собаки. А за сабаками собрались три машины и один мотоцикл.

-Сань, приколись, название речки,-  я ткнул рукой в покрытую ржавчиной табличку с названием.
- Третья седьмая, - прочитал Сашка название. Он потер руками глаза, потряс головой, название реки не изменилось. Похоронная колонна наконец-то свернула с  дороги и ушла в сторону поселкового кладбища. Саня снова завел двигло и мы рванули на восток, вернее на юг, к океану. Возле каждого моста я кричал Сашке в ухо: «Вторая Седьмая, Седьмая, Шестая пятая». От сюрреализма происходящего Саня заливался хохотом.
- Я думал, что это мы укурки, но скажи мне, кто придумывал названия рекам?
-Сань, как историк художнику скажу, что, скорее всего это объясняется просто. Все карты составляли военные. Сам вспомни - Хабара - это пост линейного полка. Владивосток – Государь - владей востоком, Благовещенск – благая весть, мы вышли к Амуру. А речки, да вон их сколько считать заебешься, во Владике и начали, у меня дядька живет на Первой речке - это район такой, а рядом Вторая. А здесь видишь, Третья Седьмая.
-Да уж… С  головой у военных уже тогда полный пинцет был. Что у местных не спросить было, как речка зовется?
-Да не было здесь местных, одного всего Арсеньев поймал – Дерсу Узала. А остальных хунхузы повырезали. 
-Да ну, какие хунхузы, - Саня притормозил, мы въехали в Бикин. - Откуда здесь они?
- Ну, как откуда? Китай вон за Уссури, а кругом одна тайга, и ни одного человека на сто километров, кроме нанайцев, или удэге. Да и тех, еще полгода искать по тайге надо, только ради чего? Они таежные люди, живут по принципу – тайга закон, медведь хозяин, ну или тигр. Тигров тогда еще много было. У самого Хабаровска ходили.
- А хунхузы-то кого здесь искали? Сам говоришь, никого не было.
- Кого, кого, они женьшень искали, элиутерококк, аралию, лягушек, тигра, наконец. Плантации у них здесь были опиумные, недалеко, там за Уссури. А когда на нанайское стойбище выходили - вырезали его под корень, только молодых девок в рабство уводили.
- Затянул, урок истории! Знай и люби свой край. Краевед любитель,- заржал Саня, - ты вот лучше мне скажи, друг ситный ты где-нибудь заправку видишь?
- Нет, не вижу, а что у нас по нолям?
- Да надо дать овса немного, - пожал он плечами и похлопал мотоцикл по баку, – дальше за Бикином вообще все трудно будет.

Над небольшим городком сияло беспощадное летнее солнце. По склону сопки скатывались вниз дома, почти до самой речки Бикин. Внизу на станции, к моему удивлению, дымил паровоз, и стояли столыпинские вагоны. Возле вагонов со строгими лицами ходили солдаты с малиновыми пагонами. Солдаты с ленивыми и недовольными лицами, закинув за спину автомат, периодически кидали взгляд на окна вагонов. Из зарешеченных окон смотрели люди, с тоскливыми глазами и худыми лицами. Окна столыпинских были закрыты наглухо, а солнце пожирало темно-зеленую краску на стенах вагонов, местами, краска уже облупилась и пузырилась струпьями. С площадки одного из вагонов спрыгнули солдат и овчарка.  У собаки огромный розовый язык вывалился из пасти, она тяжело и сипло дышала. Солдат с трудом удерживал мощного серо-черного пса на поводке. Упираясь в землю своими большими мощными лапами, немного присев, и  недовольно оглядываясь на бойца, овчарка изо всех сил тянула его к колонке. Притормаживая на железнодорожной щебенке нечищеными сапогами со стоптанными каблуками солдат, покосившись на нас, прошел мимо. По его лицу тек пот, гимнастерка, расстегнутая на три пуговицы, сзади, промеж лопаток, была мокрой от пота. На лысой, красной от загара голове на затылке непонятно на чем болталась пилотка. Собака оглянулась на вожатого и негромко гавкнула. «Да иду, иду,- зло откликнулся солдат, и пробурчал под нос - вот кабан, еще и командовать мной пытается». Он прошел мимо нас, громко сморкаясь, и харкая соплями. У колонки солдат включил воду, и собака стала лакать воду, ловя тугую струю языком. Солдат баловался - отключал воду, и тогда собака злобно лаяла на колонку. Потом неожиданно пускал воду, и струя била собаку по морде и обливала  ей широкую грудь или спину. Боец смеялся, собака возмущенно рявкала в ответ.

У магазина, в одной из двух пятиэтажек, я нарвался на знакомых с нашего факультета. Они в нескольких километрах от Бикина, на каком–то острове копали стоянку бронзового или даже каменного века, в общем, на вскидку пара - тройка тысячелетий возраст. Уже нарыли там всякого говна: и керамику и поделки, и скребки и наконечники стрел и копий.

-Да, ну, по-моему, кроме диких удэге здесь и искать нечего,- Саня скептически сплюнул семечную шелуху, - что-то я здесь ничего культурного не видел за свои двадцать два года.
-Сань, а что ты мог увидеть? Раньше здесь государство было Бохай, давно примерно в  восьмом веке, они китайцам прикурить давали не раз. Только кидани в десятом веке их все-таки победили, и Бохай пришел конец. Кидани почти всех бохайцев в рабство увели.  И потом, как и везде на востоке началась деградация нации. Так что остатки великого народа теперь все по стойбищам, да по тайге шарятся.
- А ты, можно подумать этот, из передачи «Что? Где? Когда?», да как его, аааааа… Один хрен зануда.
-Сань, да здесь такое находят археологи, что пол ученого мира потом репы чешут и объяснить пытаются. Одни Чжур чжени чего стоят. Они потом на смену киданям пришли. Монголы у них переняли и тактику войны, и организацию армии. В общем, восток – дело тонкое, как говаривал товарищ Сухов.
-Сухов-хуюхов, - обиженно засопел Сашка, - хорош умничать, я ж тебе не гоню про палитру и политуру.
- Да мне это вообще темный лес, - засмеялся я, - тебе везет, после тебя картины останутся, у тебя более материальная профессия, чем у меня. Я то кто? Учитель - отучил детей, да помер, и все нет меня: тлен и забвение. А ты вон картины пишешь, и нихуево, короче, Сань, давай погнали, а то время идет, а нам еще ехать и ехать.
-Вот ты хитрый, давай забивай, а то не полечу.
-Тебе надо ты и забивай, - я отломал кусок пластилина,- и вообще папиры у тебя.

Вот так бывает  в жизни, едешь, куришь, думаешь, смотришь, а мир останавливается возле тебя. Ты можешь взять его, как мячик, и подкинуть верх и поймать, или наоборот уронить,  или крутануть, как глобус и, ткнув пальцем в точку, приблизить ее и рассмотреть подробней. За нами оставались километры дороги, вдоль которой стояла вековая тайга, которая знает все на свете. Это люди приходят и уходят, воюют, любят, ненавидят, молятся, просят у богов и победителей милости, женятся, плодятся, и снова умирают. А вокруг все равно остается только вечная, никому неподвластная тайга, которая знает все.