Где эти чертовы сапоги? Заспанный Петров прошлепал на кухню, налил кефиру, выпил, вышел на балкон, закурил. На соседнем старая кокетка Лидия Филипповна поливала свою оранжерею. Кинув беглый взгляд на семейные трусы Петрова, она зарделась, запахнула халатик и исчезла из поля зрения.

Если на антресолях нет, грибы отменяются, а с ними шашлыки, банька и свежий воздух у Пахи на даче. Домик на острове, гамак. Вода под веслами плещется, плещется…

Нашлись, родимые. Петров покачнулся на табуретке, смахнул с полки коробку от жениных итальянских туфель. Не успел задаться вопросом, какого хрена нужно захламлять квартиру пустыми обувными коробками, как беленькие прямоугольнички мягким веером рассыпались по желтушному линолеуму прихожей. Так… Привычки хранить старые письма Петров никогда не имел, тем более, сам никому не писал. За женой такого тоже не водилось. Лиза? Нашла, небось, юнца незрелого, вот и морочат друг другу голову. Не обессудь, дочура, сейчас время такое – не до тайн переписки. Петров сел на пол, взял первый попавшийся конверт и вытащил листок. Ежкин кот, что за бред? Чье это?

«Третью четверть закончила хорошо, только я ненавижу школу. Если бы ты приехал и стал ходить на родительские собрания, все бы изменилось. Я жду тебя каждый день. Смотрю в почтовый ящик, а там ничего никогда нет. Пожалуйста, пожалуйста. Я никогда не попрошу у тебя денег, мне не нужно. Приедь хоть один раз. Мы с девчонками записались учиться на гитаре. Дедушкина соседка баба Клава отдала мне свою, только она старая и там что-то надо переделать, досточку какую-то, я не очень поняла. Денис, наш руководитель, говорит: «Папе скажи, сделает. Папа есть?» Я помолчала. Он сказал: «Понятно».

* * *

Звонок в дверь. Петров подвигал тяжелой головой на подушке. Хотелось упасть обратно в дурной сон, забыться, пропасть. А потом утро, все вернулось на круги своя. Спиннинг в рюкзак – и к Пашке. Лизу возьму, пусть воздухом подышит перед экзаменами. Нет, нееет. Может, привиделось? На какую-нибудь кнопочку нажать, удалить кусочек мозга, ответственный за память. По обеим сторонам висок стояли барабанщики и мерно стукали кувалдами: «Боммм, боммм». Звонок в дверь. Нет. Петрова мутило. Не встану. Опустил руку и пошарил по полу. Бумаги зашуршали. Резкой болью в затылке пронеслось воспоминание. Он пришел с работы, жена крутилась на кухне. Лиза вышла в поролоновых бигудях: ненавидит свои прямые волосы. «Па, сегодня девушка звонила. Из Хабаровска. Спросила, получил ли ты ее письмо». «Получил ли я что?» «Хватит языком молоть, котлеты горят! Эх, ворона, к хозяйству неприученная!» Жена с несвойственным ей оживлением шуровала за плитой и звенела посудой. Как под электротоком. «Лизунь, ты уверена, что меня спрашивали?» - «Ну да, она спросила, Виктор Петров дома?». «Лиза, ну чего ты отцу мозги полощешь? Потом же выяснилось, что ей Виктор Анатольевич нужен был. Да… Петрова в России что иголку в стоге сена искать, разве что он не Вольдемар или Апполинарий. Иди перцев и моркови с балкона принеси! Ну шевелись, все готово почти». Лиза растерянно глядела на мать. Нижняя губа подрагивала. Петрову показалось, что она сейчас расплачется.

Ключ поворачивается в замке. Ставит сумки на пол. Вжик-вжик, молния на сапогах. «Витя, ты дома?» Заходит в спальню. «Ты чего в постели валя…» Опускает взгляд и больше не отводит. Опускается на пол. Как кузнечик, которому перерезали коленные суставы. Сейчас шов на юбке лопнет. Нет, только не молчи.

- Ты не поедешь. Сволочь! Сучье отродье! Почемууу!.. Ну почему она появилась. Мы жили. Семья, доченька растет. Кто тебя из запоев вытаскивал?! Прокляну, если поедешь. Ты слышишь меня? Урод! Алкаш несчастный.

Жена порывисто вдыхала воздух, как сифон, и не плакала, только глаза горели. Казалось, кинет взгляд на пучок хвороста, и заполыхает костер. Может, и письма спалит? Хорошо бы.

* * *

Петров сидел в парке и раскладывал корреспонденцию в хронологической последовательности. Шестьдесят четыре письма. С девяносто шестого по две тысячи четвертый год. Расплывчатые черные штемпели – бледные серые. Круглые большие буквы, как для слабовидящих, - узкие и наклонные. Клеточка – линеечка. Аня – Анна. «Здравствуй, папа» - «Здравствуйте, Виктор Аркадьевич». Наивно и пронзительно – деловито и взвешенно. Во втором карточка с Сэйлор Мун и «Папочка, я знаю, что ты приедешь на этот Новый Год. Я очень – очень – очень умоляю тебя, приезжай хоть на один час. Я тебя очень люблю, хоть и никогда не видела. Пожалуйста, я очень тебя жду! Я нашла твой адрес в маминой старой записной книжке с потресканной обложкой. Она хранит все документы в старом ридикюле в моей комнате под тумбой. А бабушка с детства называла меня Лабзей. Я все ящики в их с дедом комоде облазила». В тридцать первом открытка с 23 февраля и «Здравствуйте! Я очень хочу с Вами увидеться и поговорить, хотя бы один разок в жизни». В пятьдесят восьмом маленькое черно-белое фото и «Здравствуйте, Виктор Аркадьевич! Я не знаю, имеет ли хоть какой-то смысл писать Вам в пустоту, как я делаю столько лет. Наверное, это будет последний раз. Хотя не зарекаюсь. Теперь я даже не знаю, чего боюсь больше. Мне страшно. Не хочу разочарования. Может, лучше оставим, как есть? Теперь легко, теперь смогу. Так хорошо – я выросла. Если все же Вам станет интересно, мой адрес: Хабаровск, Ватутина 56…. Живу отдельно от мамы, и она ни о чем не догадывается, на этот счет не переживайте. Я боюсь, что испортила Вам жизнь, что-то сломала, порушила. И спрашиваю себя: а стоило ли? С такой мамой, с самым лучшим в мире дедушкой нужно ли еще чего-то желать? Простите за детский сад. Признайтесь, Вы посчитали меня назойливой сумасшедшей? ». Оставила номер мобильника.

* * *

Петров вернулся домой в сумерках, лег на диване в кухне. Обычно у Лизаветы до полуночи играет шансон, а теперь  как тихий час в хирургическом корпусе. Откуда у его дочки страсть к этому идиотскому жанру? Дешевые псевдострадания. Единственное, что их с малой объединяло в данном вопросе, это «Бутырка», под которую они скакали по квартире в отсутствие мамы. «Моя подружка с центра, а я с окраины…» Петров вопил «Моя дочурка с центра». Интересно, а что любит та, другая? Двадцать четыре. Уже три года молчит. Может, и замуж вышла. Работает. Зачем он ей теперь? Переплакала, перегорело, быльем поросло. Он пытался воспроизвести в памяти лицо Ольги, но не мог. Красавицей она точно не была. Нос с горбинкой и каштановые волосы. Остальное – вакуум, как контур, которые менты рисуют на месте трупа. Новосибирск, 1983. Курсы повышения квалификации. В аэропорту сказала: «Будет что – не узнаешь, и словом не попрекну. Для себя рожу, ты даже не переживай. Слово даю».

* * *

Июньское солнце разбудило в шесть утра. Плечи затекли – на такой площади не поворочаешься. Больно ударился локтем об угол стола.

- Я. Тебя. Ненавижу. – Лиза дрожала, хотя была закутана в мамину старомодную вязаную кофту. Глаза опухшие, щелочки. Не похожи девчонки. Носы только у обеих курносые, как у него.

- Маленькая моя, солнышко. Мама спит? Петров потянулся обнять дочь, та дернулась и выбежала из кухни, всхлипывая. Босые лапы с облупленным алым лаком по пыльному полу.

Наладится. Деньги снять надо. Кредит за стиральную машину подождет.

- Авиакассы? Когда ближайший на Хабаровск?