Начало:

1 http://udaff.com/creo/69977.html
2 http://udaff.com/creo/69995.html
3 http://udaff.com/creo/70036.html
4 http://udaff.com/creo/70176.html
5 http://udaff.com/creo/70792.html
6 http://udaff.com/creo/70873.html

Моя новая комната – на четверых. У каждого в распоряжении двухъярусная койка, два шкафа. Один для личных вещей, другой с армейскими принадлежностями. В армейский я повесил слегка переделанную мной картинку Дали «Предвиденье гражданской войны» - с черепом, у которого в глазницах и в раззинутом в немом вопле ужаса ротовом отверстии такие же черепа, а под черепом немецкий крест – символ бундесвера и надпись «солдаты – убийцы. Дойче Бундесвер». Унтер, проверявший раз мой шкаф на предмет уставного состояния, увидев это произведение исскуства только покачал головой и сказал перевесить в шкаф с личными вещами. Я обещал что сделаю.

Из четверых комрадов в комнате двое уехали на шофёрские курсы в Баварию. Остался толстый, мягкотелый интеллигент-очкарик по фамилии Хайланд, что в переводе означает примерно «Спаситель», вежливость которого мне с самого начала действовала на нервы. Просыпаясь утром он ласково говорил: «с добрым утром!», вечером желал спокойной ночи, и каждый раз удаляясь в уборную или по другим делам, докладывал мне, куда он идёт, и долго ли это продлится. Я ему сказал что желаю вести спокойный образ жизни и что вся эта информация о его походах и его пожелания мне в тягость, высказал моё мнение о нём и добавил, что желаю как можно меньше соприкасаний с ним, что в дальнейшем гарантирует наше безконфликтное сосуществование. Но вежливость и чувство дисциплины в нём было сильнее, и он продолжал лезть в мою личную сферу, пока я не начал его посылать. Ну посудите сами: просыпаешься с гудящей головой после вчерашнего, а тут такая услужливая, милая улыбка и голос, исполненный достоинства и человеколюбия: «с добрым утром!». Сразу накатывается тоска и неизбежность и хочется врезать по этой улыбке противогазом. А так как служба сводилось в основном к тому, что ты сидишь в комнате и «ожидаешь приказаний» весь день, то раздражение моё росло с каждым его словом. К примеру после обеда я сижу и читаю книжонку, или сочиняю мемуары, время от времени подкрепляясь глотком винца из личного шкафчика, и тут он с ужасом спрашивает: «ты пьёшь во время службы?». Ну что можно на это ответить? Только одно – «не твоё дело». Это если настроение хорошее. Если плохое – «заткнись!». Но он не отступался. Или спрашивал что я пишу, какого автора читаю, как у меня дела, как я отношусь к армии, как настроение и прочее. Я начал его избегать – уходил в соседнюю комнату к поляку и гутарил с ним, но и тут приходил мой Хайланд и спрашивал, долго ли я намереваюсь там сидеть, известно ли мне что это не по уставу, и что ему сказать, если зайдёт унтерофицер и ему надо будет рапортовать о состоянии и обитателях места расквартирования. Я начинал его ненавидеть. Все мои советы заткнуться и оставить меня в покое натыкались на глухую стену его добродушия.

После службы, хорошенько выпив с камерадами я приходил в комнату, когда он уже спал, включал «Небо Лондона» Земфиры,и закуривал, хотя это было запрещено. Он ошалело моргал и вежливо указывал мне на тот факт что он уже спит, и моё поведение в данном контексте не очень красиво по отношению к нему.
-    «Заткнись!» - отвечал я.
Как то он спросил меня, почему я так делаю. Я ответил что пытаюсь спровоцировать его на оскорбление действием, чтобы потом хорошенько выпустить на нём свою негативную энергию. Он сказал что я этого не дождусь никогда. «Тогда терпи» - отвечал я.

Иногда к нему приходили эквивалентные ему личности. Садились за стол и сидели. Этого я терпеть уже никак не мог. «Убирайтесь!» – орал я – «прочь из моей комнаты!». Они возражали что комната не только моя, а Хайланда тоже и они пришли не ко мне а к нему. Я снискал славу и уважение нервного, психически неустойчивого и потому опасного дикаря. В одного гостя я запустил сапогом, другого вытолкал взашей, а когда он опять попытался войти, я со всей всей силы грохнул кулаком по двери перед его носом, вызвав у него столбняк на пару минут. И добился таки своего. Хайланд стал относится ко мне с опасением, часто уходил и почти оставил меня в покое.

А служба между делом шла полным ходом. Сидели, ждали приказаний. После службы, которая кончалась полпятого, ехали за пивом. С моим приятелем¬-разведчиком каждый вторник ездили в бассейн, каждый четверг ходили в казарменную сауну. Остальные дни просто сидели, пили пиво, общались, смотрели фильмы, если кто привозил. Играли в настольный теннис.

Иногда приказы всё же были. В один прекрасный день вдруг раздалась команда строиться. Наш командир взвода – развесёлый и не тупой, как основная масса командного состава – кстати единственный кто иногда обращался на ты, Хауптфельдвебель Брунс сообщил, что мы идём проводить техническое обслуживание танков. Для этого облачиться в спецовки и быть готовыми к приказу строится перед зданием. Для меня у него было особое задание. Хитро улыбаясь он приказал мне проследовать в санчасть и получить там две бутылки спирта. Я задумчиво смотрю на него, пытаясь понять, шутка это или он всерьёз. Турка например два раза посылали в техчасть за мешочком прицельных точек. Он часами бегал туда сюда и не понимал, почему все так веселятся, посылая его к такому то и к тому то – мол у нас нет, но у него точно есть. - «Да-да, две бутылки спирта, для целей чистки, танки мыть, так и скажешь. В ангар потом сразу придёшь.»

Иду. Дежурный за стойкой удивлён. Как это спирт? Зачем? Я объясняю. Он подозрительно меня осматривает. По его лицу видно, что он мне не доверяет. Сочетание моего явно слышимого русского акцент с требованием спирта ему явно не по душе. После некоторого раздумья он сообщает мне что спирта у них нет и выдаёт мне две бутылки какойто дезинфицирующей жидкости. Сойдёт! – решаю я. Выкурив сигаретку, двигаю в ангар.

К моему приходу объём работ уже распределён. Все заняты. Танки выгнали на улицу, расставили по линеечке, чтоб красиво, по особой схеме разложили ключи и прочий сподручный материал вокруг и работают. Я рапортую что успешно добыл нужную жидкость, занятый унтерофицер отмахивается – да да, приступайте к работе. Одеваю спецовку, беру тряпку, в карман засовываю щётку и с деловым видом слоняюсь от танка к танку. Залезу, посижу, поболтаю с занятыми камрадами, смету щёткой пылинку с приборной доски, потом дальше. До обеда обошёл все танки, со всеми поговорил, и в столовую. После обеда час пауза – пришёл в свою комнату, поспал немного, опять в ангар. Идём строем. Сопровождающий унтерофицер командует: «задача ясна? Каждый делает то, что он делал до обеда!». Приказ есть приказ. Опять гуляю... Помогаю тем, этим, но без особого рвения. Скучно... Покурил, постоял, посидел в башне танка, обстоятельно рассказал Хайланду какой он неумеха, мол он, как солдат должен показывать больше рвения в этой важной и необходимой для родины работе. Пошёл к поляку в танк, посмеялся с ним о том о сём. Скоротал время – ужин и конец службы.

Следующим утром опять в ангар – продолжать. Продолжаю. В этот раз взял с собой карманную книжку – залез в башню, включил лампочку, с удобством читаю. Покрикиваю на Хайланда чтоб меньше шумел, когда гвоздиком выковыривает десятилетнюю грязь из решётки на полу. Он начинает ныть что я поступаю не как камерад... «Тебе этого не понять» - отвечаю я – «ковыряйся потихоньку, приучайся к суровым будням танкиста, согласно приказу. А у меня другой приказ – поддерживать в тебе боевой дух, показывая тебе что в армии все равны, но имеют разные задания». Зеваю... Вылезаю из танка, курю...

На обеденный перерыв нужны четверо добровольцев, дабы по двое охранять государственное имущество от расхищения (не загонять же танки опять в ангар), пока остальные принимают пищу. Добровольцев выбирает унтерофицер. В этот раз среди них Хайланд. После обеда по привычке иду в комнату, ложусь. Засыпаю. Просыпаюсь через полтора часа – тишина. Выхожу в коридор, тыркаюсь в двери – никого. Проспал марш в ангар – Хайланд то танки охраняет, разбудить меня некому. Облом, думаю я. Закуриваю, размышляю что делать – посидеть в комнате до конца службы, или попытаться прокрасться в ангар незаметно... Взвешиваю все за и против. Решаю что надо идти – спецовка то моя в ангаре лежит – даже самый заурядный унтер может заподозрить что то неладное – спецовка лежит, где же тогда к ней прикреплённый солдат? Начнёт копать, так на меня и выйдет… Крадусь. До ангара дошёл без приключений, зашёл, схватил спецовку и на улицу – думаю быстро напялю, никто и не узнает что я опоздал. Захожу за танк, только спецовку одевать и унтер как из под земли.
- «Ага!» - кричит. – «Где вы были? Почему все уже полчаса как работают, а вы только одеваетесь?»
- «Я не слышал приказ строится, герр унтерофицер!» - выкатив глаза.
- «Спали небось?» - грозно.
- «Конечно нет, герр унтерофицер!»
- «Я знаю, вы спали! Видно по лицу! Бардак! Позор!»
Я молчу. А что сказать, если рожа и впрямь помятая? Он читает мне лекцию о дисциплине, плавно переходящую в лекцию о дисциплинарных наказаниях. Узнав о таковых всё, я всем своим существом излучаю сожаление о содеянном. Он милостиво говорит что ладно, мол в первый раз – он прощает мой проступок и никто об этом не узнает, но совсем безнаказанно мне не уйти. Дисциплина ведь всё таки под угрозой, потому мне после ужина – в пять, когда у других будет конец службы, явиться в форме в комнатку к дневальному и под его присмотром написать сочинение на тему «Как солдату правильно проводить паузу». До шести часов. В шесть он лично придёт, проверит и меня отпустит – если всё будет в порядке.
- «А теперь продолжайте работу.»
- «Яволь, герр унтерофицер!»
Продолжаю «работу».

После ужина иду к дневальному, который, как и полагается, не в курсе и пускать меня в свою комнатку не собирается. Я с ним мило беседую о своём проступке и наказании, тут прибегает унтерофицери всё улаживает.

Захожу, сажусь за столик. За двадцать минут исписываю лист с обеих сторон – о том, что солдат даже во время паузы не должен забывать о том что он солдат и в своё личное время обеспечивать беспрепятсвенное прохождение дальнешей службы. Как то: чистить обмундирование и снаряжение, убираться в комнате, морально и физически подготавливаться к дальнейшим приказам и прочее. Остальные сорок минут листаю порнографические журналы, которых под столом целая стопка и обсуждаю достоинства или изъяны изображённых дам с дневальным.

Приходит унтер, получает мой шедевр, командует мне «конец службы», добавляет однако, что если его не устроит содержимое, то на следующий день мне в таком же порядке нужно будет написать новый шедевр, но уже в большем объёме. Я козыряю и удаляюсь.

На следующий день, во время дальнейших работ у ангара он подзывает меня к себе. Говорит что всё в моём сочинении написано правильно и очень грамотно, но он не может избавиться от чувства, что я написал то, как я думаю, что он хотел бы прочитать, а не моё личное убеждение, и что он сомневается в искренности написанного. Я уверяю его что всё написанное чистейшая правда и исходит из моих самых искренних убеждений. Он говорит что он посоветуется с кем нибудь другим по этому вопросу и отпускает меня восвояси. Не знаю, советовался он или нет, но эта тема в дальнейшей службе больше не всплывала.

«Работы» у ангара вырвали из нашей размеренной «службы» две недели. Только один раз за всё это время я очень оживился – когда нам пришлось снимать гусеницы с танка и менять толстые резиновые подушки, защищающие при езде дорожное покрытие от разрушения. Там я вдоволь намахался кувалдой, которую не давал никому - надо было выбивать резину из пазов на гусеницах и потом соответственно вбивать туда новую. Унтера, часто высказывавшие мне своё неудовольствие по поводу моего сдержанного энтузиазма во время всей предыдущей службы налюбоваться мной не могли. Даже позвали Хауптфельдвебеля Брунса чтобы он на меня посмотрел. «Да» - сказал тот. – «Сразу видно – это его инструмент. Молодец!»

По окончании работ мы вернулись к близкому нам ожиданию приказов на следующие пару недель.

Продолжение следует