Не помню, по-моему, я проезжал станцию. "Театральной," или чего-то там.
На душе у меня было просто страшно, со мной рассталась моя девушка, чувства мои к ней хоть и угасли, но воспоминания мгновенно вонзали мне что то холодное и острое, где то меж сердцем и легкими. Срок сдачи мне квартиры истекал, и я не знал, где я найду еще одну такую по той же цене. Я окончательно рассорился со своим отцом, его последние слова были послание далеко и надолго, мои черные джинсы окатил водой его "Гелендваген", когда он и его свита уезжали на очередную посиделку в "Марио".
Короче, помощи ждать было неоткуда, ситуация была безвыходная, я серьёзно подумал о прелестях намыленной веревки или последнего этажа моего здания.
Так вот, я ехал в метро с прискорбным лицом, выражающим всю мою любовь к окружающему миру, столь жестоко поступившему со мной, как вдруг, я увидел передо мной девушку, она сидела, я стоял над ней, в её руках была книжка о Станиславском, то ли Театральная Литература, то ли что, не помню. Я смотрел как она с огромным вниманием изучает каждое слово, вникая в него, и видимо делая важные открытия о нашем великом Костике. Вдруг, она подняла голову, посмотрела на меня, и, как ни странно улыбнулась.
Весь мир в котором я жил последние (**) лет перевернулся, все гнусности забылись, все проблемы исчезли, и квартира, и папа, и веревка намыленная DOVE отошли на второй или точнее на сто второй план. Чистые, как озёра, глаза этой девушки смотрели на меня, и возвращали меня к жизни, она улыбалась, и я, вначале преодолев себя, как-то скривил свое лицо в гримасе, которая впоследствии перешла в улыбку. Мы смотрели друг на друга несколько станций подряд, я не хотел чтобы она уходила, я хотел чтобы это была кольцевая, и мы ездили по ней вечно, смотря друг другу в глаза, и как бы мысленно говоря друг другу, что нет бед на свете, с которыми не могла бы справиться легкая улыбка, озаряющая лицо.
Но вот, час разлуки настал нас где-то в районе "Аэропорта," я не мог отложить этот момент, мне надо было выходить. Я в последний раз улыбнулся моей спутнице, которая неведомо для себя вернула меня к жизни, и поплелся к эскалатору. Я не верил самому себе, я не знал что человек может быть так счастлив, я удивлялся и радовался всему что я видел вокруг, серое московское небо вдруг стало легким и густо синим. Поднимаясь к своей квартире, я захотел, просто на всякий случай запечатлеть своё лицо, хоть у себя в голове, чтоб смог, когда-нибудь вспомнить, как счастлив я был в тот час. Я открыл дверь, ворвался в ботинках в ванную комнату и уставился в зеркало. Оттуда, на меня смотрело необыкновенно счастливое, молодое, полное радости лицо, со свисавшей из левой ноздри зелёной соплёй.

Дрон