Приключилась эта история одним из тёплых вечеров позднего лета, где-то в конце всё-таки неплохих семидесятых. Пубертет пёр из нас, как заквашенное тесто из кастрюли и мы с друганами  самоутверждались друг перед другом куря первые, спизженные из отцовских карманов сигареты, бухали купленную вскладчину дешевую яблочную бормотуху и пели душевные блатные песни под тренькание чьей-нибудь гитары.
Сгущаются сумерки, всё уже выпито, скурено, обговорено и вспоминается, что пора и домой.

Мы  с Лёхой, моим лучшим корешком,  который, кстати, живёт в том же подъезде, что и я, степенно прощаемся с остающейся братвой и направляемся домой, вначале не спеша, а потом трусцой, когда пацаны нас больше не видят.

Лёха срывает по ходу какие то цветы и закусывает ими, как какое-нибудь травоядное, надеясь этим избавиться от табачных и алкогольных мужских ароматов. Я понимаю его и не подкалываю. Лёхина маман известна своим скандальным характером, наверное, по всему белому свету. Если что учует, несдобровать нам всем.

Подходим к подъезду, Лёха тянет руку к двери, чтобы её открыть и тут, как будто специально ждав этого момента, кто-то ебашит по ней со всей дури с другой стороны.
Дверь с глухим стуком врезается в Лёхину башку, и мой дружбан всхрюкнув, летит низким полетом этак метра три и приземляется  на жопу. После полёта Лёхино лицо, а, скорее всего уже ебальник, выглядит как карнавальная маска Квазимоды. Охуевшие вытаращенные глаза, сплющенный нос и охуительная, сползающая на правый глаз, как козырёк армянской кепки, шишка.

Лёха, по моим соображениям, находится в шоке. Он молчит и косится из-под своего козырька куда-то мимо меня. Я оглядываюсь к дверному проёму,  моё сердце ёкает и непроизвольно отпрыгиваю к Лёхе. В дверном проёме стоит, освещенная лунным светом, особа женского пола.
Эта особь была тоже явно не в себе, о чём свидетельствовал какой-то безумный взгляд, стоящие дыбом волосы, рот был перекошен, как будто в немом крике. Но самое странное было то, что она была голой. Ну не совсем, это я уже немного припиздел, но почти. То есть она держала в руках подол своего платья и при этом безуспешно пыталась прикрыть свои вывалившиеся из декольте сиськи. Трусы отсутствовали. Мгновенье хоть и было чудным, но поверьте, не эротичным.

Честно говоря, я сомневаюсь, что она нас вообще заметила. Постояв пару секунд, она ебанула спринтером мимо нас, выбрав направление в темноту.
Лёха держась рукой за лоб, однако, как мне показалось, совсем забыв про него, провожает взглядом быстро исчезающую в густых сумерках белую жопу незнакомки и каким-то не своим голосом констатирует: - Охуеть!!! Можна!!!     
- Это точно, - соглашаюсь я.
Помолчали. Лёха, видя мой сострадальческий к нему взгляд, храбрится: - «Хуйня война…», но, по-видимому, сотрясение мозга ещё не вступило в нужную фазу и он ещё что-то соображает и поэтому, хитрый же бля, кивает своим багровым шишаком на дверь, типа, мол, твоя очередь настала судьбу испытать.

Осторожно встаю сбоку, приоткрываю дверь и секундой позже мы засовываем  свои головы в проём. Прислушиваемся и решаемся повторить попытку проникновения домой. Входим осторожно, как два разведчика, в подъезд. Тихо.
Лёха глубоко втягивает ноздрями воздух и тихо шепчет: - «Кого-то, бля, сдох, что ли? Чуешь, как воняет?».
Я не верю:  - «После такой пиздюлины всё привидеться может», но через пару секунд улавливаю и сам. Запашок не совсем трупный, но едкий. Медленно крадёмся вверх по лестнице. И тут доносится еле слышимый металлический скрежет и какое-то бормотание. Любопытство и желание попасть домой двигают нас дальше. Воняет всё сильнее. Остановившись на пролёте первого этажа, осторожно заглядываем на второй.
Тьфу, бля, там стоит какой-то мужичок, шарится по почтовым ящикам и бубнит: - „Ну, сука... Во бля, прошмандовка... Хотя бы доебаться дала... Что я бабе то скажу?..».

Лёха не выдерживает: - «Эй, ты хуйло, вообще-то это наш ящик».
Потом храбреет от своего свирепого вида ещё больше и продолжает: - « Сейчас отца позову, он у нас нервный, быстро тебе жопу порвёт».
Мужик реагирует суетливо. Ускоряя движение пальцев, бубнит в нашу сторону:
- «Подождите пацаны, сейчас всё объясню». Наконец выуживает свой улов, облегчённо вздыхает и поворачивается к нам.
Бля, вот это кино... Дугообразная, стекающая, коричневая полоса, как будто бы проведённая неумелой рукой начинающего маляра, помечала этого мужика от плеча до ширинки.

- «Это что?», - тычет в него пальцем Лёха.
- «По-моему...», - начинаю я.
- «Говно!», - заканчивает мужик, отрывая куски от спизженной из Лёхиного ящика газеты и пытаясь то ли удалить, то ли ещё больше размазать живопись на своём животе, и уточняет: - «Понос, ёбтать».
- «Баба не пробегала?» - интересуется он, не прекращая своего занятия.
Мы подтверждаем.
- «Вот же блядь какая, я с ней по-человечески, а она так срать».
- «?».
- «Да вот снял тут одну, всё пучком, к себе повела. Подходим к дому, свет в окне горит, наверное, мамаша с деревни приехала, говорит. Ну не к себе же вести, жена дома, вот и решили, что немного романтики в подъезде ни хуя не помешает», - мужик снимает и сосредоточенно изучает свой обформаченный пиджак.
- «Дальше, ну...»
- «Ну а дальше... Решили поебаться прямо в подъезде, а хули то нами. Трусы в карман, рачком к перилам поставил и впендюрил по самые помидоры».
Мелькает мысль: - «Ни хера себе впендюрил!».
Мужик продолжает: - «Она и говорит мне, выключи-ка свет на всякий случай, войдёт ещё кто-нибудь».
Непроизвольно бросаем взгляд на выключатель. От выключателя ещё с прошлого года, когда мы с Лёхой прослышав про каратэ и немножко повыключали его ногами, остался только скелет, то есть совсем мало корпуса и сравнительно много проводов. Оголённых.
До мужика и до нас доходит: - «Это что же, бля, получается... Я её... На электрический стул, не… на хуй посадил…».
Слов нет. От смеха не хватает воздуха.
Мужик сразу как-то оживился, и явно с облегчением, что загадка наконец-то разгадана, продолжает рассказывать, как это произошло: - « А я не хера понять то не могу. Вдруг она как-то скукожилась, ножки то подкосились, что-то взвизгнула, как серанёт в меня поносом, прямо как из пожарной кишки и бегом вниз по лестнице. Изукрасила, блядь. Выгляжу как революционный матрос в пулемётных лентах».

Бедная тёлка... Я перед электричеством имею большой респект. Как-то по просьбе бабки соседки заглянул в электрораспределительный щит, у нее там что-то постоянно вылетали пробки. Причину увидел почти сразу, какой-то провод выскочил из гнезда. И нужно было то только отверткой подтянуть. Ну, подтянул... Пиздануло так громко и так ярко, что я и оглох, бля, и ослеп. От отвёртки одна только ручка и осталась, которую я продолжал сжимать в трясущейся руке. Куда отвёртка испарилась, я увидел днём позже, когда, наконец, то смог разлепить свои глаза, и разглядел своё закопчённое, с проблесками цвета металлик, лицо…

Если эта дивчина что-то подобное испытала, пожизненная фригидность была ей точно гарантированна.
Обосранный мужик продолжал сетовать на свою жадность, у него оказывается, и кондом на всякий случай припасён был. Лёха пытался его успокоить, что, вероятнее всего, если бы он этот изолятор применил, то, скорее всего обосрался бы он сам, и вообще, последствия были бы ещё менее предсказуемы, его яйца тоже могли бы, например, взорваться.
По ходу придумали мужику легенду и для его жены: - «...что хулиганьё вообще пооборзело… Мало им стало просто доебаться, ,деньги отнять, отпиздить, наконец.… Нет, им ещё честного человека и обосрать в прямом смысле этого слова надо…».
Мужик заметно повеселел, собрал с пола обрывки газеты и ушел, унося с собой вонь и какую-то неоконченность этой истории. Что же он всё-таки там жене насочинял?..