Опять ущербная луна
таращится в мое окно,
и жизнь, как никогда, длинна,
и мягко, и луны длина,
клубком опутывая дно

моих забав, моих кулис –
мне шепчет: «Не спеши, малыш.
Смотри, как много новых лиц
среди актеров и актрис.
Москва похожа на Париж,

на что угодно, даже на
саму себя – в период смут
она ждет мужа, как жена,
и наперед предрешена
её судьба. Её саму

ты не вини, мой мальчик, не
пытайся думать за неё.
Смотри, как я в твоем окне
мерцаю серебром в огне.
Москва похожа на Нью-Йорк,

а ты всё ждешь другой страны,
иную власть, нездешних грёз.
Дела не так уж и дрянны,
и что-то будет у страны.
Молчи. Не задавай вопрос

о смыслах – их ведь больше нет –
не то, чтоб всех, но тех, что ты
хотел услышать от планет,
хватаясь за хвосты комет
на выходе из немоты.

Седые волосы – пустяк.
Тебе ли сетовать на смерть?
Всё будет так и только так,
как есть – земных часов тик-так
и переплавленная в медь

твоя тоска по городам
отринутых когда-то слов.
Не торопись – ты будешь там,
где нет по числам и родам
делений на добро и зло.

Всё в мире к сроку – каждый вдох.
И отражённой чистотой
согреется тот, кто продрог
в лучах запутанных дорог,
мерцающих над пустотой,

и кругом будет голова
от всех, увиденных потом
чудес, и новые слова
тебе напомнят, что Москва
и есть твой позабытый дом

земного этого вранья,
в котором мы с тобой, сынок,
совсем забыли про края,
где были вместе ты и я,
и не был каждый одинок».