От нехуй делать знакомимся с сидельцем. Узнав, что у меня не отобрали личные вещи, но особенно сигареты, мой новый приятель становится самой любезностью. Закуриваем и Стёпа начинает вслух анализировать сложившуюся ситуацию. Терпеть не могу рекламы, но всё же приходится поделиться со Степаном инфой о том, кто я и что я.

После лёгкого ступора сокамерник, почесав грязную репу, изрекает следующее: - По всему видать милок, что мусарня готовит какую то подлянку «смотрящему», а сейчас решили хоть как-то куснуть его, ну в смысле дать понять кто в доме хозяин. Типа живи, но помни!
Ну, так хуй на них, пусть кусаются. Я с них за это денег не возьму, а вот Григорьич с кого надо получит и спросит. Тоже, слава богу, не последний волосок на жопе. Тут, в каком то кино человек отлично сказал: «Если единовременно вынуть из державы криминальную составляющую, экономика и порядок рухнут и погрузятся в хаос»! Полагаю, что это реклама, но зерно есть, конечно же.

А Стёпа тем временем пускается в воспоминания. – Эх, Женёк, были бля и мы рысаками, не всю жись я бичуганил, бывало и по человецки жил, да, бывало. Вор я братишка, вор по убеждению. Ты не смотри, что дохлый я да беззубый. Всё было и здоровье и зубов штук писят. И всё забрал лагерь сучий «Белый лебедь», слыхал про такой? Правильно, под Соликамом. Мне ведь Женя всего шестьдесят два годка, а в пятьдесят пятом попал под сучий разбор, ох, и трюмили нас братка, вот тогда то мне все почки к хуям собачьим и оборвали. Пока молодой был, ещё хорохорился, вошкался по-тихому, а с годами навалились болячки, иной раз не вздохнуть ни пёрнуть. А ты Женёк не бзди, ни хера краснопёрые тебе не пришьют, стопудово. Нет у них на тебя ни хрена, сам говоришь волына у тебя чистая, бумажки на неё все справные, так что к утру выпустят, не пикнут.

Так и сидели мы со Степаном лясы точили, да утра дожидались и дождались бы обязательно, если бы не это злосчастное вдруг! Как выяснилось, мешок с приключениями ещё не опустел. Неожиданно с противным визгом открылась металлическая дверь, и в камеру вошел сержант краснопогонник. Гнусно ухмыляясь и глядя на меня попкарь процедил: - ну чё, быдло воровское, здоровья то небось по казинам дохуя нагулял? Тут к тебе гости пожаловали, будут иметь с тобой беседу о том, что работа слесаря или говновоза гораздо безопаснее, чем та, которую выбрал ты!

В камеру вразвалочку зашли два мужика и дверь за ними захлопнулась, отрезая привычный мир с его законами от предстоящего. Я подобрался, быстро прогнал по мышцам импульс-анализатор. Вроде всё цело. Мужики крепкие и по всему видать битые. Походняк расхлябанный, как на шарнирах, точняк «синие».

- Ну, дак чё, пупсик шоколадный, в письки-жопки поиграемся, - говорит грузный, килограммов под сто детина по внешнему виду татарин. – Ты главное не рыпайся и будь послушным, ни одна блять тебя опосля не тронет, отвечаю. Рахим-Казанский пиздеть не любит и своих девок в обиду не даёт.

Оппаньки, думаю я сам себе, вот это попадалово. Были бы местные, так всяко объяснились бы, а с Казанскими испокон на ножах, куда нос ни сунь, везде порохом пахнет. Без махалова не обойтись, ясно!

- Ты убогий замри и даже не пукай, - обращается татарин уже к Степану. – Жить хочешь, так сделайся ковриком, а не-то и тебя попишем.
С этими словами блатные начинают заходить ко мне с двух сторон, а у напарника Рахима в руке появляется вполне серьёзная финка. Делаю скорбную морду и плаксивым голосом прошу: - Ребята, а может не надо драки и прочего, я бы откупился, у меня дома нычка есть, так я всё отдам. Там и рубли и «грины» на чёрный день припасены.

На ебальнике Рахима, подошедшего уже совсем близко, появляется задумчивое выражение. На мгновение он скашивает глаза на своего подельника и в это время я падаю спиной на нары и обратным движением, прогибом в прыжке встаю. Вот только встать мне не даёт толстое ебло татарина, а посему обе мои ноги как в кусок сырого мяса врезаются в это самое ебло. Удар оказался настолько силён (сам не ожидал, перебздел конечно), что Рахим на время всего действа выбывает из строя. Но остался ещё второй бандит, тот, что с ножом. И он, похоже, наиболее опасен. Потому, как он перебрасывает перо из одной руки в другую, делаю неутешительный вывод, а парень то походу владеет армейским боем на ножах либо ещё каким нибудь говном типа танто-джитсу.

Ну, здесь выбирать не приходится, либо я его завалю, либо он мне ливер выпустит. Начинаем медленно кружить по камере. Глаза в глаза, руки вытянуты вперёд, а кончики пальцев едва не касаются друг друга. О великий Сусаноо, разве ж можно быть таким бараном, вернее баранов то два, бандюган и я. Ведро-параша в умелых руках, оказывается, тоже может стать оружием. И вот это самое ведро с противным чавком одевается на башку убивцу. Не медля ни секунды падаю в низкую змеиную стойку и что есть дури подсекаю противника. Бандит как подрубленный валится на пол, ведро летит в угол, а незваный гость в падении ударяется затылком об угол нар и затихает.

В камере стоит несусветный запах мочи и свежего говна. Смотрю на своего помощника Стёпу и спрашиваю: - Степан, ты, что же гад старый срал, что ли в ведро то? На что Стёпа ни мало не смутясь отвечает: - Ну, так, покакал самую малость.

В это время рывком распахивается входная дверь и в камеру врываются несколько краснопогонников во главе с уже знакомым сержантом. Врываются и застывают от увиденного. На полу лежат два чела, вырубленных под самый, что ни наесть корень, причём один из них с ног до головы в говне. Тем же самым говном разит настолько едко, что у охранников перехватывает дыхание, глаза лезут на лоб, и они делают инстинктивное движение сбежать. А в центре этой композиции на нарах сидят два врага государства и ржут по хлеще табуна чистокровных аргамаков.

Продолжение следует…