Гердт


Никто не называл его Зямой. По крайне мере при мне.
Только Зиновий Ефимович.
Он пришел не один. С женщиной.
(Как позже выяснилось, -
со своей женой).
Я дежурил в тот вечер по зрительному залу
перед спектаклем (все студийцы,
были обязаны этим заниматься, по очереди, в строго установленном порядке).
Он хромал. Сильно. Последствие фронтового ранения. Эта хромота
серьезно повлияла на его профессиональную карьеру. Отсюда и
театр кукол, и, несоразмерная его таланту, небольшая занятость в кино;
хотя сыграл он много: хорошие, яркие роли.
(Один Паниковский чего стоит!).

Я встретил его у входа в зал, проводил до первого ряда и усадил в специально приготовленное для него кресло; его жена села рядом.
Обаятельный невысокий еврей,
с мягкими манерами интеллигента,
приветливой улыбкой,
и грустными глазами.

Спектакль удался на славу.
Артисты старались. Все знали, что в зале Гердт, - играли в полную силу, не халтурили.
В конце представления зрители вызвали на сцену режиссера; актеры выходили
на поклоны  семь или восемь раз… Триумф полный.
Гердт,
по-молодецки поднявшись из своего кресла,
аплодировал стоя:
благородный жест и великая честь.

Прощаясь, он сделал пару комплиментов режиссеру и выразил пожелание
заглянуть в наш театрик еще раз.
Впечатление от встречи с ним осталось самое теплое, сердечное.

Не знаю почему, может быть в силу странности юношеского характера, может быть
просто, из желания выпендриться, и пошутить, но, делая запись о его посещении в журнал
«отзывов и предложений» (святая обязанность дежурного по залу), я настрочил:
На спектакле был З.Е. Гердт.
Когда аплодировал –
встал, как Хуй.

И все. Коротко и ясно; и совершенно,
для меня теперешнего, -
повзрослевшего и уравновешенного, -
необъяснимо…

Два дня спустя в театре проходил сбор труппы. Присутствовали занятые и незанятые
в спектаклях артисты, кое-кто из администрации, технический персонал.
После довольно долгого обсуждения художественных и организационных проблем, режиссер, увидев меня сидящим в седьмом ряду возле осветительской будки, саркастически произнес:
И о работе дежурных…Совсем недавно в театре побывал прекрасный артист и замечательный человек Зиновий Ефимович Гердт. Спектакль, насколько я знаю, ему понравился… Встретили его хорошо, вежливо, посадили куда положено. Молодцы.
Однако, после его ухода, в журнале «отзывов» была сделана запись, содержание которой,
несмотря на оскорбительный характер и нецензурную брань, я осмелюсь публично огласить…
И он процитировал мою  краткую, но весьма красноречивую писанину.

Смеялись все: артисты и не артисты, осветители и рабочие сцены, буфетчицы и уборщицы, больше всех, кстати, ржала заведующая литературной частью,
которой и принадлежала сама идея ведения этого журнала.

Этот позор останется несмываемым пятном на моей совести;
на всю жизнь;
до скончания века; его я унесу с собой в могилу вместе с кошмарными снами, в которых
я выхожу на сцену и
напрочь забываю
досконально выученный накануне
текст.

Говорили, что при Зиновии Ефимовиче нельзя было ругаться матом. Вообще.
Нельзя было допускать грубых и резких выражений. По крайней мере, такая информация
размещена на одном из посвященных его творчеству порталов в Интернете. (Маловероятно. Это в актерской-то среде!) Единственное, что, по прошествии стольких
лет, может утешить меня и, хотя бы, частично смягчить мои душевные муки, - это странное ощущение не только моей –  личной, но и
какой-то общественной, групповой вины перед этим человеком. Вина эта, по-моему глубокому убеждению,  как бы
разлита в воздухе и сказывается во всем укладе нашей сегодняшней жизни.
Сейчас на сцене того самого театра идут пьесы, наполненные сложной какофонией
современных драматургических инвектив. И мне становится одновременно и противно, и как-то по-детски весело и  светло, когда в зрительный зал со сцены
обрушивается
грязными напластованиями
разнузданный и филигранный
сорокинский мат.

Интересно, как Вы там себя чувствуете, Зиновий Ефимович,
на белом-белом облаке,
среди безгрешных и ласковых ангелов,
в той бескрайней и недоступной для людской брани дали,
где все равны перед Богом, –
и иудей, и эллин?
Также ли Вам необходима
трогательная («под локоток») поддержка вашей жены, и
пользуется ли там успехом ,
принесший Вам известность,
и всеобщее почитание,
Ваш безупречный,
и запомнившийся мне
с самого раннего детства, -
конферанс?



Зеленая



Она приехала с опозданием.

Съемочная группа давно уже
настроила аппаратуру,
выставила свет
(театрик маленький,
сцена крошечная);
про нее снимали документальный фильм:

ВЕЛИКАЯ АКТРИСА ВСТРЕЧАЕТСЯ СО СТУДИЙЦАМИ
ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ; все в костюмах,
она при полном параде, бодро выходит
на авансцену, цветы,
восторженные возгласы,
ласковые прикосновения
юных студийцев…


С третьего дубля кое-как сняли.
Режиссер распорядился двум наиболее
привлекательным актрисам, в кринолинах,
под руки,
с почтением
вывести ее со сцены.

Вывели,
с почтением,
радостно улыбаясь.

Мне потом одна из них рассказывала:
- И, правда – старый плавучий чемодан!
Я ее за руку беру, чтоб вести удобней было,
а руки прямо ходуном ходят -
у меня, у нее…
Она нам шепотом:
- Аккуратней девочки, не упасть бы…
- А я ее боюсь! Говорят она это…

Не знаю в точности,
но слухи такие ходили.
Мне один знакомый поведал «по секрету»,
(я тогда молодой был, верил всему)
что в искусстве их больше половины…
Куда им, мол, идти – семью не создавать,
детей не воспитывать,
своих…и т.д. и т.п.

Не думаю.
Их разве, что треть,
да и та –
не наберется…
Просто «голубизна», как и «розовость»,
вызывают у людей болезненный интерес
и повышенное внимание,
даже у таких испорченных людей,
как артисты.

Но не это главное.
Весь ужас в том, что старость лишает тебя не только красоты,
но и,
до определенной степени,
таланта,
памяти,
возможности нормально общаться с публикой,
смотреть на все ясными глазами
не то чтобы виртуозно, но
хотя бы,
отчетливо выражать свои мысли;
держаться легко и независимо,
не вызывая брезгливой жалости
у окружающих тебя людей.

Конечно, старость бывает разная,
но, во всяком случае, лучше стареть в дали от сцены,
без теле- и кинокамер,
цветов,
и фальшиво улыбающихся тебе
молодых актрис.