У меня, вот, кроссовок расклеился…

    Папа стал приходить поздно. Он молча ест. Выкуривает сигарету. Принимает душ и потом ложится спать. А еще его лицо немного изменилось. Губы поджаты, желваки на щеках, брови сходятся на переносице… Таким он был только года три назад, когда разбились Лагрин с Орловым. Самолет был на папином подчиненном, и комиссия дрючила их обоих. И вот теперь…

    Снова подчиненный, снова папин. Я помню этого лейтенанта. Он приходил к нам за книгами. Такой невысокий, худощавый, с грустными глазами и тихим голосом. Он жил в пятом доме, с молодой женой…

    -Да бля, ничего особенного. Сидишь в кабинете, особист вопросы задает разные… Херня.
Так папа сказал позавчера, когда я спросил про эти ежедневные беседы с особистом. А еще он рассказал про пулю и диван. Выходного отверстия при первичном осмотре не нашли. Но и в мозгах спустя пару суток пулю тоже не нашли. Присмотрелись получше – нормально все, навылет было… просто волосы у лейтенанта густые, не разглядели дырочку… запросили диван, куда пуля должна была попасть. А его уже сожгли. А что, неприятно спать там, где лежа застрелился молодой паренек. Военные, они вообще суеверные...

Сегодня пятница. Мы все дружно купили водки, распили ее и пошли на дискотеку в Дом офицеров. Там мы долго танцевали. Пока не появился повод для драки. Пиздили втроем одного лейтенанта-летчика. По правде говоря, стоило въебать Ирке, а не ему…  Не хер было задницей крутить, причем, назло Сворду ведь крутила… но пиздюлей получил лейтенант. Я мудохал его для проформы, Сворд тоже… А Блом выложился… особенно красиво у него получился удар коленом по морде… светлым джинсам писец. Пятно останется, как ни стирай. Мудак он…

После пиздиловки мы смываемся, и оба мудака уходят домой. Я шатаюсь по городку, пока не натыкаюсь на Коста с Мириком. Они, конечно же, оба пьяны. Мирик заходит домой, и возвращается с бутылкой портвейна. Мы приговариваем ее на трибунах школьного стадиона.

Опостылевшие рассуждения о том, что скоро надо поступать в универ. Да, уже середина апреля… А ведь еще вчера, кажется, я нес на плече первоклашку со смешными огромными бантами… и все хлопали нам… ведь это же первый звонок… был первый звонок…

Скоро все будет. Универ. Большой город. Романтика общаги. Я уеду отсюда, уеду навсегда. Я не могу понять Блома, Мирика и Рена… Они хотят поступать в военку. Зачем, чтобы вернуться в такой же городок и застрелиться на боевом дежурстве из несмазанного толком табельного «макарки», лежа на засаленном, некогда зеленом, а теперь уже сером  от времени диване? Нет. Спасибо… мне это не нужно. Мне хватило детства в городке… пиздилок с ебланами-молодыми лейтенантами и деревенскими мудозвонами. Мне хватило пьяных рож каждую пятницу… мне хватило… всего…

Я уеду!

-Одеяло у меня было… такое красное, набитое ватой… старое такое, - говорит нам Кост, - его папа на БД брал. Потом там и оставил… а тот лейтенант… он его кровью своей залил… сожгли вместе с диваном и подушкой. А мне нравилось то одеяло, оно такое теплое было. И приятное на ощупь. Гладкое, типа шелка… и вот… сожгли, бля…

Уже дома, на кровати, я закрыл глаза и почувствовал как меня кружит… от этого к горлу подступила тошнота… я еле успел добежать до туалета… там я блевал и на глазах выступали слезы… все было мутным… а желудок раз за разом с болью сжимался.