Первой была Оксанка. Она жила этажом ниже. Ее отец был таким же алкашом как наши в Виталькой. И мы часто исследовали свою физиологию за искусственной ширмой у стола. Однако вовсе не устройство половых принадлежностей возбуждало мой ум. Для этого были другие мозговые центры. А яркая цветная книжка «Снежная Королева, внутри которой жил сказочный, манящий меня мир. Когда книга пропала, Оксанка сильно не расстроилась.
Да вон она, лежит в самом нижнем шкафу. Сто лет ее не открывал. Последний раз стряхнул пыль лет двадцать назад, чихнул от сладкого привкуса пыли и забыл.
Красочный атлас, внутри которого жили захватывающие приключения, я принес Альке. Зимой, лежа на большой кровати, у окна, мы листали этот толстый фолиант, поедая пирожные «картошка», которые я сам приготовил. Я не рассказывал Альке, как билось мое сердце, когда я бежал с книгой подмышкой, перепрыгивая через лужи. И какие проклятия посылали мне вслед владельцы книжных прилавков. В том районе я больше не гулял. Мне больше нравилось смотреть на то, как свет от настольной лампы просвечивал Алькины уши и было видно маленький нежный пушок на краях розовой каемки.
Странная маленькая книженция Милорада Павича досталась мне от Тани. У нее были тяжелые ниспадающие до талии черные волосы, чувственные губы и мелкий шрифт OldStyle. Ее легко было любить по мужски грубо, читая между страниц непонятные знаки, которые она оставляла на полях. Где-то на Лазурном побережье она фотографирует сейчас распускающиеся цветы оливкового дерева. Курит гашиш в старых кварталах Ниццы, держа в руках учебник римского права с заложенным внутри гербарием.
Диана была похожа на стихи Пастернака, которые она любила мне читать. Она прощала мне все мои идиотские выходки, лишь покачивая головой. В ее глазах тихо светилась цветаевская осень, зрелая, с терпким ароматом горькой листвы, с сердечной нотой полевых трав, в которую я погружал свое отчаянное любопытство к жизни. По прошествии времени, встретившись на улице, мы прошли мимо, как две тени на стене, сквозь друг друга, не столкнувшись. Словно параллельные миры из строчек ее стихов.
«Охота на овец» пришла вместе с отчаянием и подбирающейся безнадежностью. Мураками был лишь поводом к нашей страсти с Милой. Взрывной коктейль из наркотиков, секса и разговоров о писателях, которых мы читали. Я вел себя так, будто лично правил текст Библии, а она заглядывала в мои глаза и тонула. Тысячу раз я унижал ее и тысячу раз она прощала меня. То были последние беззаботные дни в моей жизни. Я никогда не признаюсь, что сам привязался к ней, а она никогда не скажет, что написала мне миллион писем, которые я никогда не получу, потому что она тихо шептала их про себя. Мы так и останемся навсегда героями этой книги, остановившиеся в гостинице вне времен, на разных этажах.
Может когда-нибудь встретимся в баре? На 11 этаже, откуда видно набегающие на берег залива волны, помните?
Если надумаете, приходите тоже. Я буду ждать.