Перелески. Большак. Окраина. К полуночи силен мороз. Снег скрипит под ногами Каина, Каин прячет от стужи нос. Под Прощеное воскресение, распрощавшись с семьей, спешит восемь верст до села соседнего к брату Авелю на фуршет. Братец выгнал баклагу «синего» – разделить с ним тоску-печаль…
Засыпает Россию инеем синеокий стылый февраль.
А у Авеля пахнет овчиною, стол накрыт, в избе метено. Ты гори, догорай, лучина – электричества нет давно. После первой душа томится… Не спешат, блюдут этикет:
- Где твоя-то?
- Отвез в больницу. Расхворалась - гляди, помрет.
По второй.
- В соседнем совхозе, ты слыхал, опять новшество: проросли неотвязные лозы.
- Надо будет рассады – тово…
- Ну, по третьей, а там покурим?
Разгулялись, ядрена вошь!
- А скажи-ка мне, брат, в натуре, ты на выборы как – пойдешь?
- Я – за старого. Все спокойней. Так ли, эдак ли, хрен один.
- Слушай, нынче ж праздник Господний!
- Наливай, браток, посидим…
- Ты прости меня, Христа ради!
- Ну, и ты же меня прости!
- Задержали получку, бляди, завтра велено, к десяти…

На крылечке курят товарищи. Небо стылое, звездный прах… Месяц убыльный, умирающий еле ползает на рогах. Им сидеть до рассвета серого, спорить, пить, разгонять тоску… Может, Каин на что рассердится – и  проломит брату башку? Может, Авель первый управится, да расквасит братишке нос… Ну какая, в сущности, разница? У обоих давно цирроз. И какое, в сущности, горе им – чем закончится житие?
Спит страна, где Судьба с Историей прекратили теченье свое…



Не сейчас писано, но вот – опять февраль, авитаминоз, все по-старому –вштырило по новой. Кстати, камрады – если кому когда чего не то в каментах сказал – простите по-братски…