К вечеру разъяснилось, мелкий пылевидный дождь прекратился,  но  зато поднялся холодный пронзительный ветер. Мокрые деревья  Летнего Сада размахивали  голыми  черными  ветками  на  фоне  лимонно-багровой  полосы закатного  неба  выше  которой  громоздились  рыхлые  сине-черные  тучи. Прекрасный и тревожный закат, от  него  делалось  холодно  и  тоскливо  на  сердце, в то же время и глаз не оторвать. Хотя рисовать его не стоит, на холсте он покажется безвкусным, нарочитым.
Я шел по набережной Фонтанки, гранит каменного ожерелья был пуст, словно  крепнущий  ветер выдул с него вместе с туманом и случайных  прохожих.  Режущий ветер лез под воротник куртки, выдувая все остатки последнего тепла. Тут впереди я увидел стройную фигурку, одиноко бредущую, пошатывающуюся под ударами балтийского ветра. Неужели, опять Она? Как же мне надоело в шестимиллионном городе постоянно встречать Наташу. Тем более, что это происходит в настолько романтичных ситуациях, что… Такое ощущение, что этот город создан для Нас… и всё это декорации для несбывшейся любви. Заходящее солнце играло последними умирающими лучами на крыше и фронтоне Михайловского, подсвечивало нимбом каштановое каре. Я ускорил шаг.
- Наташа, подожди! – безуспешно пытаясь спрятаться от режущего ветра за воротником куртки, прокричал я. Девушка обернулась. Это была не Она. Но – тоже поразительной красоты, и с какой-то обречённостью в голубых глазах. На секунду надежда плеснулась в них морской волной, и тут же угасла.
- Извините, Бога ради… перепутал вас со знакомой – смущённо пробормотал я.
- Да…. меня все путают… Ничего страшного. Кстати, меня Полина зовут – с улыбкой сказала она. А всё-таки красивая, эта Полина. И имя – одно их моих самых любимых.
- Меня – да не имеет значения… – и почему я не вижу в других красоты. Не просто привлекательности, но Красоты, в которую влюбляются. И ведь эта Полина… Видно отчаянное одиночество, тоска… Мы с ней люди одного теста – понятно сразу. И мы могли бы быть счастливы вместе. За последнее время я начал понимать такое. Но – увы…
    Ветер гонит мокрые ветки и почерневшие листья по набережной. Откуда ни возьмись, появились и пешеходы, и автомобили. Будто кто-то создал условия для того, чтобы встретиться с той девушкой… Полиной, кажется. А когда я оттолкнул её – всё вернулось на круги своя.
Капли срываются со скелетов деревьев, падают в лужи. В них отражается уже почти чёрное небо, с последними следами облаков. Сосущая сердце тоска одиночества. Невское настроение. Город непонятых гениев. Петербург. Снобизм, вытекающий из рафинированной интеллигентности, чувство превосходства над всем миром – «мы, петербуржцы…». Бывшая столица бывшей Империи. Самое прекрасное и одинокое место в мире. Здесь ты alone&alien в толпе Невского, и в окружении друзей, когда один. Здесь тебе поможет абсолютно незнакомый человек, и оттолкнёт друг. Город противоречий – город, родившийся под знаком Близнецов. Моложе Москвы – но на вид – много старше Лондона. Невероятно красивый центр – и сгнившие дворы-колодцы за фасадами зданий. Культурная столица России – и интеллектуальный центр организованного фашизма. Вот воистину город контрастов, город, которого нет.
*  *  *
Сегодня мне приснился сон. Прошло много лет, я женился на другой, я её люблю, у нас родились дети, мы живём где-то в провинции… Само по себе это ужасно, но что было дальше… Наша дочь выросла и поехала учиться в Петербург (а куда же ещё?), и там встретила сына Наташи. Естественно, они начали встречаться – от генетики никуда не деться, и решили познакомить своих родителей. Сон был настолько ярок, что я помню даже шок, удивление и смех в глазах повзрослевшей Наташи, когда наши дети представили нас друг другу. Даже помню, что она сказала: «Сына, нас не надо представлять и знакомить. Уж твоего тестя будущего я знаю, как саму себя». И расхохоталась своих звенящим, словно ручеёк, смехом. «Ну уж если не мы, так пусть хоть  они…» - сказала она во сне с непонятной грустью. На улице уныло и тоскливо. Серое, низкое небо льёт и льёт тонны воды на и без того уже промокший город. Как будто и так не хватает влажности здесь, на берегах седой Невы. Несмотря на всё это, я люблю осень. Любую, и пушкинскую – багряно-золотую, тёплую, когда шуршит лиственный ковёр под ногами прохожих и туристов в Павловске, и обычную питерскую – серую, дождливую и унылую. Слишком долго я был лишён этого Города, чтобы привередничать. Правду поют: «У природы нет плохой погоды». Важно, только чтобы на душе была весна – а что там на улице – дело десятое. Важно, только чтобы эта улица была – Лиговским проспектом.
*  *  *
Не спеша одеваясь, я взглянул за окно. Серый, колючий ветер хлестал дождём по стеклу. Набрасываясь с яростью раненого тигра на деревья, гнул их к земле. Сегодня – штормовое предупреждение. Выходить из дома рекомендуется только по крайней необходимости, самолёты не летают, порты закрыты. Город готовится к зиме. Мощный циклон рухнул на город, словно плащом, сотканным из ураганного ветра и хлёсткого дождя, накрыл Питер. А мне надо идти – Наташа попросила приехать, помочь с компьютером. Якобы никого в общежитии нет, из знакомых, кто смог бы что-то сделать. А ей надо срочно сдавать курсовую. Когда я намекнул на возможность сходить в университет, она возмутилась: «По такой погоде? Я ведь умру от воспаления лёгких через пять минут…».
Молчаливо перебрал небогатый набор Наташиных фотографий, имеющийся у меня. Вот она в восемнадцать – фото на выпускной. Безумно красива. До рези в глазах. Нельзя быть настолько красивой.
Дома – никого, тишина и темнота за моей спиной свиваются в клубки, шебуршатся, шепчутся. Словно котята – ласкаются к спине, царапают сердце и память. Только сейчас я понял смысл выражения «кошки на сердце скребут». А, может, приехать к Ней, и предложить: «Того меня, с которым ты познакомилась когда-то, больше нет, он умер. Теперь есть новый я, и вот с ним, может, что-то выйдет? Мы ведь всё-таки созданы друг для друга…». Хотя, есть ли в этом смысл? Чего ради? Мы никогда не будем вместе.
А ветер свистит, словно разбуженный с похмелья Соловей-Разбойник.
*  *  *
Что такое осень? Конечно, лучше Шевчука на этот вопрос никто не отвечал. Для меня осень – это прогулки от Инжэконовского корпуса на улице Жукова, до Финляндского Вокзала под лёгким накрапывающим дождём. Хороводом метущиеся багряные листья по Свердловской набережной. Автомобили, разбрызгивающие лужи на несчастных прохожих. Рябь на глади Невы. Осень – это одиночество. Недаром питерское время года – это осень, ведь Петербург – город шести миллионов одиночеств. Каждый здесь – потерявшийся в каменной пустыне. И каждый здесь, каждый из этих шести миллионов пытается отыскать свою судьбу, ту единственную и неповторимую, в чьи глаза влюбляются сразу и навек, и за кем можно идти за грани Вселенной. Но – не находит. Ведь Петербург – город одиночеств.
    *  *  *
    Сегодня на удивление ясно. Холодный балтийский ветер, дующий с Финского, гонит последние, не сгнившие ещё листья по асфальту. Солнце клонится к западу, огромным краснеющим шаром собираясь упасть в холодные воды Залива. В переходе шум и гам. Стоят колоритные попрошайки, вымаливая хлеб для своих собачек – что значит, на себя уже есть – теперь бы животную прокормить. Студенты, как зазывалы на восточном базаре, предлагают посмотреть новинки поп-музыки, и прослушать, если соберусь брать. Я сегодня вообще планирую идти в «Грибоедова». Сняв огромные наушники с головы (кстати, выполняют дополнительную функцию защиты ушей от холода – а голова и так не мёрзнет), я спросил диск Михаила Круга. Студент-продавец воззрился на меня, как на выходца с того света, и осторожно (вдруг – бешеный, ещё кинется), ответил, что именно Круга нет, а не будет ли мне угодно посмотреть новые записи Кати Огонёк.
Объясню реакцию студента – вряд ли он ожидал, что человек, одетый как завзятый клаббер, спросит совершенно гопниковскую музыку, such as Михаил Круг. Поэтому он так сильно удивился. По всей видимости, рассчитывал на долгую беседу на тему ван Дайка, Берлинского фестиваля, и провалившегося в этой году Dance Planet Festival.