Десяток бытовок в сугробах, плиты, башенный кран, – нулевой цикл.
Начальнику-грузину в управлении я понравился. В отделе кадров завели мою первую трудовую книжку. Теперь я тоже начальник – мастер.
Первое утро на объекте. Смотрю на бытовки, на выпавший за ночь снег и дедуктивно думаю: у дверей я заметил желтые пещерки от протопившей снег мочи, значит, в бытовках кто-то есть. Зайти боюсь. Дожидаюсь начальника участка, Петровича.
Он появляется непонятно откуда, в военной шапке, с лицом как у Ельцина, за ним трусит толстый сторож-грузин с собаками. Петрович кричит:
- Выходи! Хватит спать!
Рабочие выходят.
Те, что с ночной смены одеты в чистое, один мне сразу не понравился: очки, дубленка, шапка-козырек на меху, кожаный кейс. Зовут его Вольдемар. Я потом его пьяным видел и совсем перестал уважать.
Рабочие из дневной смены в касках, ватных штанах и телогрейках. Хитрый, одинокий по своей профессии крановщик полез на кран, обед взял с собой. Остальные ругаются с Петровичем.
- Сколько подъемов? – спрашивает Петрович.
- Сколько? – поддакивает сторож.
- Двадцать четыре!
- А почему в ночную сорок?
- Панели роем! Централизация! Иди ты!
Меня приняли тепло:
- Ну что, начальник… Главное, не мешай! Ходи, смотри.
Переодевался в бытовке для ИТР. Там, над учетными журналами, сидела маленькая блондинка Катенька, звучало радио, в холодильнике сохранялось сало и горбушка черного, на стене висело зеркало, и был электрический чайник.
- Сам ничего не делай, - посоветовала мне Катенька, - а то не будут уважать.
Я и не спешил что-то делать – грелся.
Пришел второй мастер, Кирилл. Сказал, что в бытовке отсиживаться нельзя, и повел меня «на высоту».
Соседнее здание уже выросло до восьмого этажа. На самом верху, на монтажном уровне, мы засели в железной будке.
- Главное, не рыпайся, - сказал мне Кирилл, - Сиди тут просто, иногда с рабочими потрись, иногда  около Катеньки, к Петровичу заглядывай.
- Понял, хорошо.
Кирилла уволили в тот же день. Приехал начальник-грузин, за что-то отчитал его. Кирилл переоделся и ушел.
Мне начальник-грузин велел не греться, а изучать централизацию.
- Освоишь централизацию – все у тебя будет хорошо! А рабочие лучше нас с тобой знают, как строить.
- А чего мы строим? – спросил я.
- Учи централизацию!
Централизация мне не давалась. Зато я понял, что обычно раздражало начальника-грузина, когда тот приезжал на объект: нельзя было находиться рядом с рабочими, нельзя было греться, и нельзя было спрашивать о том, что мы строим. Оптимально было, чтобы начальник-грузин тебя видел, но издалека, чтобы самому не слышать его ругани.
Хорошо было помогать геодезисту. Лежишь на верху, с краю, и отмечаешь мелом черточку на углу плиты. Внизу на земле черточку через линзы теодолита видит геодезист. И кричит, куда передвинуть мел:
- Левее! Еще! Рисуй! Так!
Последней моей обязанностью, перед тем как я перешел на ночную смену, было ездить в кузове грузовичка за обедами.
Инженер по технике безопасности выдал мне удостоверение мастера. К Новому году я стал выходить в ночь.
Поначалу я расслабился. Приходил вечером, включал радио, проверял, есть ли что новое в холодильнике, ложился на Катенькин топчан, под голову подкладывал Катенькину сменную одежду и дремал.
В полночь в бытовку врывались рабочие. Они смахивали на партизан, занявших фашистский штаб и встретивших, забытого тут по ошибке, рядового фашиста. Бригадир срывал с моей головы Катенькину куртку и говорил:
- Вставай, начальник!     
Я отпирал рабочим столовую, выпивал с ними стакан водки и опять ложился спать.
Через неделю или две все надоело, хотелось деятельности. Я с завистью смотрел, как на высоте искрит сварка, как толстенький, но ловкий стропальщик Багиров цепляет крюками плиты, панели и блоки, слушал короткие команды: «Майна! Вира!» и жалел, что окончил техникум и стал начальником.
И донимал меня вопрос: какое же, в конце концов, здание мы строим? Ни генплана, ни поэтажного плана, вообще никаких чертежей я еще не видел. Я рылся в Катенькиных бумагах, но ничего, кроме учетных журналов, табелей и ведомостей, не находил. В генеральной бытовке, где днем отлеживался Петрович, на стене почему-то висела физическая карта мира.
Внешне строящееся здание не походило ни на жилой дом, ни на учреждение. Говоря профессиональным языком, это было панельное здание с внутренним каркасом, этот тип подходил к зданию любого назначения. Лифтовые шахты размещались хаотично, коридорные системы сменялись лестничными площадками. Казалось, что рабочие строят по привычке, по наитию и, возможно, сами не представляют, что в итоге получится. Мысль, конечно, абсурдная. Но ночью все делалось как будто само собой, и что-то выяснить можно было только у рабочих.
Я, правда, пытался поговорить со сторожем-грузином, и тот сперва был вкрадчив и ласков, но, услышав мой вопрос, оборал любимую собаку, которая ночевала у него в бытовке, собака разлаялась, а я выбежал на улицу.
Как-то раз я подошел к стропальщику, и, приняв начальствующий тон, крикнул:
- Багиров!..
И осекся, ведь начальник не должен спрашивать у стропальщика, то, что должен знать сам. Какой же я тогда начальник?
- Багиров, - начал я нежнее и как-то отчаяннее, - Багиров! Чего мы строим?
- Ты чего, начальник? – улыбнулся Багиров. – Стройка идет.
Сверху крикнули:
- Эй! Давай двести семнадцатую!
Стропы опустились. Багиров полез цеплять панель.
Я задрал голову вверх:
- Мужики, я к вам!
- Поднимайся, начальник!
На монтажном уровне Бригадир стыковал стеновую панель. Ему помогал Вольдемар, сварщик был наготове. В свете прожектора мельтешили снежинки. На перекрытиях стыл цементный раствор.
Я решил не спрашивать в лоб, чего мы строим. Закурил, смотрел за работой. Когда сварщик прихватил петли, и Бригадир освободил плиту от строп, я спросил:
- Слушайте, а чертежи у вас есть какие-нибудь?
Бригадир посмотрел на меня непонимающе, потом будто что-то вспомнил и пошел куда-то в темноту.
- Иди сюда, начальник! 
Я последовал за ним и вдруг заметил, что дальше, в той стороне, куда ушел Бригадир, перекрытия еще не смонтировали, и Бригадир уверенно шагал по верхнему обледенелому торцу перегородки, по краям которой была пустота.
Я понял, что если не пойду за ним, то мало того, что надо мной будет смеяться вся стройка, но, главное, я не никогда не узнаю, чего же мы все тут строим. С другой стороны, если я разобьюсь, то и вовсе ничего не узнаю, и мне вдруг вспомнился запах Катенькиной сменной одежды. Но я знал, что сзади стоит Вольдемар и наверняка ухмыляется, и крановщик смотрит на меня сверху, жует бутерброд и тоже ухмыляется. И там, в темноте, меня ждет Бригадир, и если я сейчас не пройду по этой перегородке, то он никогда не будет меня уважать.
Я шагнул вперед, сразу же поскользнулся. Падая, ударился коленом, и, ухватившись руками за перегородку, повис.
- Форсит, начальник!
Это смеялся Вольдемар, он стоял надо мной, но не помогал.
- Стенку-то отпусти! Тут не высоко.
Голос был снизу, я посмотрел и увидел рядом Бригадира с листами бумаги в руках.
Я спрыгнул, взял чертежи и спустился в бытовку.
Это были чертежи отдельных узлов. Ни внешнего вида здания, ни даже названия, которое обычно пишут в правом углу в красивой рамке, - не было. Были только схемы монтажа, узлы кровли и фундамента. Получалось, что рабочие знали только, как строить, но не знали, что они строят.
Когда в полночь бригада по обычаю ввалилась ко мне, чтобы я открыл им столовую, я спросил Бригадира напрямую:
- Скажи, серьезно, чего мы строим?
Но Бригадир, видимо, был не в духе:
- Ты строитель или где?!
В столовой мне как обычно налили стакан водки. Я выпил. (Уж чему я на стройке научился, так это пить водку большими порциями). Попросил еще.
- «Еще» в магазине, - сказал Вольдемар.
Я знал, что начальнику можно бегать за водкой только для другого начальника, но не для рабочих – субординация. Но мне уже было все равно. Я надеялся, что, напившись, бригада расколется.
Я вернулся из магазина с двумя литрами.
Закуски с дневной смены оставалось много. Бригадир поставил на стол поддон с котлетами. Вольдемар подтащил бак с гречкой. 
Приняв третий или пятый стакан, я расплылся. Но и рабочие не были трезвы: Бригадир с Вольдемаром спорили, сварщик спал, а Багирова даже потянуло философствовать:
- Ты знаешь, - говорил он мне, - прямо сейчас на кране сидит крановщик, ведь он не спустится, не будет пить с нами... О чем это говорит? О том, что он, гнида, ленится... А ведь я такой же, как он, но совсем другой. Крановщик сидит один наверху, а я сижу один... внизу. И ты, начальник, сидишь один в бытовке и нюхаешь Катькины шмотки... А стройка идет!
Тут я попытался вмазать Багирову по морде, но получилось лишь ткнуть его кулаком в плечо.
Бригадир с Вольдемаром перестали спорить. Сварщик проснулся, разлил водку по стаканам.
- Мужики, чего мы строим, скажите, а? – я прослезился.
- Какой ты непонятливый, начальник, - сказал Бригадир, - хотя мы сами с Вольдемаром из-за этого сцепились. Вот сдадим объект и узнаем. Утро уже.
Мы выпили, посидели еще, и пришел начальник-грузин.
Он долго отчитывал меня вместе с Петровичем и сторожем-грузином в генеральной бытовке. Я не слушал его, смотрел на физическую карту мира, и мне казалось, что я различаю на ней и живые коралловые острова в Океании, и африканские термитники, и великую китайскую стену. И тут я вспомнил из учебника истории, что рабочие-китайцы, при постройке стены, не знали, что они строят, как не знают об этом и умирающие при строительстве островов кораллы... Но, значит, это должен был знать начальник!
- Начальник! – обратился я развязно к начальнику-грузину, - ответь мне, что мы строим-то?!
Я сразу отрезвел от своей наглости, но не извинялся и ждал ответа. Начальник-грузин должен был закричать, и может быть даже ударить меня. Но он переглянулся с Петровичем, со сторожем-грузином и спросил тихо и, как мне показалось, разочарованно:
- А ты что, не знаешь? – И потом все-таки рявкнул: – Учи централизацию!
Проспавшись дома, я поехал в управление и забрал свою трудовую книжку.