Водку я вообще-то не пью. Ну ее на хуй. Крышу рвет. А самое страшное, что в это время я иногда вдруг осознаю, что вот в данный момент я с сорванной крышей. И сижу, не шевелясь – как бы не натворить чего. Разве это отдых? За нож, к примеру, хватаюсь вообще без раздумий. Хотя по жизни я не кровожадный, так – агрессивный малость, да и то не всегда.

И плана - травы, то бишь, опасаться как-то с возрастом стал. Я вообще вроде человек не глупый. Родился в год Змеи, мудрец даже некоторым образом, если верить Восточному календарю. Но по накурке прет из меня дурак, хоть вешайся потом со стыда.

Пью, стало быть, я пиво. С одним чудаком. Он мне говорит: «Вот ты, Фриман, писатель хороший, не пустышка…» (Тут я его, конечно, перебил, мол, «какой же я писатель?») «Ты погоди», - говорит: «не сбивай меня с мысли. А ведь умрешь, как все… К чему это бумагомарательство тогда?..»

И тут гляжу: да нет же никого рядом! Один я пью, да и не пиво вовсе, а «Клинское». «Разъебать твою, раскудрявить!» - думаю. Вышел я из троллейбуса – один хуй ехал просто так, а не куда-нибудь… Вот тут-то и началось, значит.

- Дядя, - слышу, - допивать будете? Смотрю – ребеночек. Даром, что цыганенок, а морда гнуснейшая. Даю ему, конечно, бутылку. Он с явным отвращением делает несколько глотков, разбивает об асфальт сосуд и с «розочкой» ко мне подступает: «нет ли деньжат лишних, а, дядя?»

- На каком основании ты, шкет неумытый, стеклом мне угрожаешь? Я же по всем метафизическим законам закопаю тебя, и огрызок бутылки этой вместо надгробия воткну сверху.

А шакаленок усмехнулся только и языком провел по краю стекла. В кровь, ясное дело. А потом в глаз свой поганый стекляшку сует. И проворачивает пару раз. До того меня эта сцена растрогала, что облился я «Клинским» и еще каким-то гавном, что в тот день выпил.

Тогда я почему-то о смерти задумался. Я вообще часто о ней думаю. Не в плане той ерундистики – «что будет ТАМ?». А в ракурсе того, что если не думать о ней, то ее и нет фактически. Думая о ней, доводя себя до нервических припадков, мы сами, в сущности, раздуваем это пустяшное, а главное – неизбежное явление. А еще вот ведь какая вещь: можно и жить так, что и не живешь как бы. Заплывать жиром, бояться всего, переживать по смехотворным поводам. Я решаю так: если смогу я Смерти рассмеяться прямо в морду, когда она придет, то уже, значит, не зря хлеб жевал…

- Веди, - говорю.
- А ты готов? – хихикает цыганенок, подмигивая оставшимся глазом.
- Там видно будет.

Повел он меня по закоулкам в такие трущобы заброшенные, что, признаюсь, мурашки по коже побежали. Ведь оно как – против самой Смерти себя человек настроить может, а  от пустяка какого-нибудь неожиданного враз полные штаны наложит. Игриво природа нашего брата мастерит…

Тут меня какой-то фраер плечом задевает. Нарочно. Вижу, что, собака, нарывается на конфликт. Молча пройдешь – так за поворотом и в жопу выебут.

- Слы, - говорю, - аккуратней маршрут прокладывай.
- Чееее?!!! – оборачивается. Морда страшная, бля. Шрам по щеке извивается. А обратку уж не дашь. Запускаю с правой. Дыхалка у меня говно. Но если сразу не промахиваюсь, то все обычно заебись для меня заканчивается.

Попал нормально. Аж в кисти что-то хрустнуло. Фраер упал и лежит. «Сейчас отойду на пару метров, а эта погань целую ораву созовет», - соображаю. Пнул несколько раз в голову для верности. Цыганенок, падла, карманы шмонает…

И я подумал о том, что фраерок в моей власти сейчас полностью. Захочу – прикончу, захочу – жить будет. И еще о том, что ведь и я на его месте мог оказаться сейчас.
- Погоди, - цыганенку говорю, - не готов я.

Расстроился, курва. Да и черт с ним. А может, это и был черт. Нашел слабое место и искушает. Я сначала плохо о нем думал. Но потом дошло, что, в сущности – это часть нас самих. Темная сторона, если хотите. Находит гнильцу в человеке и бьет туда. Изнутри. И поделом, пожалуй.

Проснулся я дома в мягонькой кроватке, простыня хрустит крахмалом. Рядом, на столе, будильник в виде мухоморчика. Аппетитный, сука, блестит пластмассовым бочком. В комнате пахнет гренками, еще какой-то снедью. Раскидываю руки и зеваю. Блядь! Какого хуя?! Не руки у меня, а веточки какие-то походу, шерстью покрытые. Не волосней жопной, как у хачей, а реально блядь шерстью! Ногтищи – длинные, как у вурдалака, в крови блядь. Тут я припоминаю, что не было у меня никогда такого будильника, а простыни никотином воняют, а накрахмалены бывают, только когда я на них чипсы выблюю.

- Леночка, вставай! – говорит какая-то женщина, роясь в шкафу и потому, не глядя на меня.

- Угу, - как можно тоньше пропищал я, зарывая свой угрюмый небритый еблет под одеяло. Под одеялом светло – зенки мои хуярят, как два фонарика. Так и есть бля! Сожрал я Леночку. И выжрал ведь говно самое – кишки из пуза. Все остальное нетронуто, разве что левая щека малость погрызена…

- Да вставай же, лежебока! – весело говорит женщина, скидывая с нас одеяло. Крик застрял у нее где-то под гландами, и она только обосралась. Мужественная женщина! Я бы на ее месте просто тихо охуел бы и скопытился, наверное… - Что ты сделал с моей дочерью, тварь? – почти беззвучно прошептали ее губы.

- Гражданочка, Вы только не переживайте сильно, - успокаиваю я ее, - Да, ваша дочь мертва, что я с прискорбием вынужден признать. Тут я даже юлить не буду. Где это видано, чтобы человек, которому нутро выжрали, живым оставался? Нигде такого нет. Ежели Вы, к примеру, это оспорить захотите, то даже самый плюгавенький академик на это рассмеется Вам прямо в лицо; даже не посмотрит, что горе у Вас…

Заговаривая ей таким образом зубы, я потихоньку сдавал к столу, на котором был накрыт завтрак. Кишки кишками, а жрать отчего-то мне хотелось до изнеможения. Ух и вкусные же были гренки! Я полный рот ими набил и компотом сверху поливал, чтобы проходимость повысить. Потом яичницу-глазунью оприходовал.

- Женщина! Я Ваш раб на веки! – растроганно воскликнул я, развалившись в канапе. А она чего-то там затеяла в дочкином внутреннем механизме исправлять: «Так, это сюда крепится, а вот этот шланг куда?..»

Необразованность потому что. Да… Тут звонок в дверь. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», - думаю. Открываю, хуле. Стоит просто Кролик из «Вини Пуха…» какой-то.

- Лена выйдет? – спрашивает, и с интересом покрытый шерстью скелет в семейных трусах разглядывает.
- Лена наказана, - отвечаю.
- А Вы кто?
- Точно не знаю. Упырь, или вурдалак. А то может, и целый оборотень.
- Ясно, - говорит. И обоссался.
- Не ссы, - говорю, - иди лучше в секцию боксерскую запишись…

А потом я вспомнил, что колес просто нажрался давеча. И что все вокруг – пиздеж чистой монеты. Никуда я на троллейбусе не ехал. А «Клинское» я даже под гипнозом не пью. Но вывод какой-то же должен быть из всей этой истории? Или хотя бы финал красивый, правда? А финал, по большому счету, у всех у нас, камрады, один.