Успевали впритык – Валерман гнал «пьяной» дорогой, избегая пробок, благо, что вырос в этом городе. Все время поражаюсь: как умудряется летать с жуткого будунища? Ведь едва не блюет, а скорость держит аховую – я на месте штурмана с трудом успеваю сориентироваться.

Сижу в коматозе, держусь за ручку над дверцей, вспоминаю предутренний кошмарный сон: окружили шоколадные батончики разных размеров, тыкаются под коленки и в подмышки, самые большие пытаются подпрыгнуть повыше и ебнуть по лбу. Маленькие - писклявыми, а большие - гнусавыми голосами вгрызаются в уши: «Мы доставим тебе шоколадное удовольствие!»…

Наконец доскакали. Повыплевывали жвачки – бегом к ректору. В приемной только секретарша. Поздоровались – она кивнула, улыбнулась:

-Владимир Петрович уже ждет вас, проходите.

Приоткрываю массивную дверь:
- Можно?
- Да, да, конечно, ждем вас с нетерпением! – большеголовый седой старик встает нам навстречу, - вы, я вижу, как и договаривались - со своим ассистентом? – переводит взгляд на Валермана.

- Да, Владимир Петрович, - слегка прихватываю Валермана (как бы чего не ляпнул), - коллега не профильный специалист, но уже привлекался к подобным мероприятиям…не переживайте, все сделаем в лучшем виде! – расплываюсь в улыбке.

- Что вы, что вы, ваша репутация нам известна, - ректор вернулся за свой стол, - признаюсь честно – я доверяю вам даже больше, нежели своим подопечным, иначе мы обошлись бы внутренними, так сказать, резервами, а не приглашали бы людей из других организаций, не отрывали бы вас от отпуска.

Далее последовали стенания по поводу того, что работать никто не хочет, нагрузка большая, а зарплаты маленькие, абитуриенты с каждым годом все хуже - и тому подобная, никому не интересная мутота. Выходило, что экзамен был последним, в дополнительную группу, так что установки на то чтобы лютовать, мы не получали, что не могло не радовать – всегда неприятно на ровном месте выискивать крайних. Ректор добавил, что нас никто не будет беспокоить – сотрудники на отдыхе, и в здании только техперсонал. Мы с Валерманом расслабились, насколько это было возможно после вчерашнего и вполуха внимали.
Когда уходили, ректор в дверях придержал меня за локоть:
- Хотел бы вас попросить кое о чем…- он почему-то избегал смотреть в глаза. Подумалось: «Может, перегар от меня совсем убойный?»

- Слушаю Владимир Петрович, - стараясь не дышать, настороженно ответил.
- Там будет некая особа, Кашерская Люба, она очень слабенькая…- было неловко наблюдать, как он волнуется. В то же время отпустило – кажись похер ему сейчас мое свежее дыхание.

- Не переживайте, обязательно обратим внимание, - я попытался сказать это в меру уверенно, вместе с тем стараясь не  показаться бестактным.

- Скажу больше, она очень слабенькая…- он совсем смутился, что в свою очередь повергло в растерянность меня. Странно видеть, когда такой зубр тушуется…
- Все будет хорошо, не волнуйтесь! – я вложил в эти слова всю свою решимость, - только…если можно… пусть она последней заходит.
- Да, конечно…- ректор неуверенно кивнул и прикрыл за мной дверь

С задумчивым видом выхожу в приемную. Валерман уже потихоньку подклеивает секретаршу, но сразу прерывается: всегда догоняет, что первым делом самолеты.

Аудитория на верхнем этаже, от безчердачной крыши ощутимо давит теплом. Открыли окна, процесс пошел – запустили первых шестерых. Абитура в основном пелотки – страшненькие, но ухоженные. Уровень одинаковый - среднепаршивый. При желании доебаться можно к каждой фразе, чего делать избегаем – не поставлена такая задача.

Часам к 10 начинается пекло. Валерману ощутимо хуевей чем мне – сидит зеленовато-бледный. Он болеет и скучает. Две бутылки минералки уже выпиты и заменены полной упаковкой – кто-то из сдающих подсуетился. Это хорошо. На углу стола – букет гладиолусов и большая коробка конфет. К этим опостылевшим экзаменационным атрибутам мы с Валерманам равнодушны.

Возникает желание взбодриться самому и оживить своего «ассистента». Прошу его задать дополнительный вопрос. Валерман так же далек от экономической географии как я от кресла спикера парламента Великобритании. Однако он не теряется:
-Где находится гора Казбек? - спрашивает у малахольной девицы в розовой кофточке. Еле сдерживаю смех – подобным тоном обычно спрашивают: «Мужики, кто крайний за пивом, бля?». Глядя на него в такие моменты, ни за что не поверишь, что перед тобой преподаватель высшей категории.

Абитуриентка не ожидает подобного коварства и теряется. Что-то невнятно бормочет. Ставлю три, провожаю. На Казбеке валятся еще двое, такое ощущение, что их смущает не сам вопрос, а интонация, с которой тот задается. Становится ощутимо веселей – хоть какая-то развлекуха. Входящие из коридора уже знают, где искать Казбек. Валерман слегка меняет тактику:

-Где находится Диснейленд? – ситуация зеркальная: опять посыпались два-три человека – вновь входящие мобильно адаптированы. Валерман входит во вкус. Я начинаю наслаждаться процессом.

Так, скрипя, покряхтывая и стаканами вливая в себя минералку, подошли мы к финалу. Оставался джокер – Любаша, протеже ректора. Ее появление заставило насторожиться. Сказать, что Любашино лицо не обезображено интеллектом – полдела. Больше всего она походила на неправильную корову: лодыжки костлявые и сухие, а жопа габаритно-жирная как у дауна-переростка. Сисек не разглядел.

Вид имела крайне неопрятный. Желтая парчовая (!) юбка дополнялась мятой белой блузкой. Из подобия сандалий торчат короткие ногти с облупившимся, под цвет сандалий, красным лаком. Логичным дополнением к одежде смотрелось прыщеватое лицо с прорезями темных глаз и засаленные грязно-желтые волосы, собранные в две короткие косички, перетянутые сиреневыми резинками.

Взяла билет, уселась за первую парту. Глянул, что ей досталось: циклы Кондратьева и Страны переселенческого капитализма. У меня сразу отлегло – вопросы пустяковые. Примерно через полчаса последняя абитура рассосалась – Любашин выход. Валерман отлучается - типа пасцать. Приглашаю ее к столу – не двигается и молчит. Подхожу и вижу: экзаменационный лист изрисован черточками, цветочками и другими каракулями перед которыми меркнут все вместе взятые кляксы Росшаха.

Мгновенно охуеваю.
-Люба ты зачем тут рисуешь? - участливым голосом делаю внушение, - здесь надо писать ответы на вопросы.

Люба молчит.
- Люба, прочитай, пожалуйста, что у тебя в билете записано, - внутренне закипая, ласково так говорю ей.

Она берет билет и начинает по слогам:
-Сшык-лы Кан..- вдруг неожиданно замолкает и становится пунцовой.

-Я эта…не могу эта… гаварить…- багровеет еще больше.

-Что, ЭТО? – начинаю заводиться.
-Эта…- показывает кривоватым, с белыми пятнами под ногтем, пальцем на слово «Циклы».
Пытаюсь сообразить, в чем заморочка. Вспоминается описание одного случая, кажется у Леви – кухарка избегала слова «яйца» и когда приходила на рынок говорила: «Дайте мне два десятка их…». При этом  сильно смущалась.

Бред. Решаю не ломать себе мозг и перейти ко второму вопросу – Любаша молчит. Возвращается Валерман – вижу, как он удивляется моему  обескураженному виду и продолжающемуся присутствию Любаши в кабинете. Он в своих мыслях давно ее проводил. Махаю рукой:

- Писать можешь? – спрашиваю.
Она невнятно кивает.
- Списывай от сих до сих, - даю ей новый лист и учебник - экзаменационный лист нельзя сдавать пустым.

Начинает корябать. Сажусь на место.
Вижу, что Валерман всасывает ситуацию излишне агрессивно, но не успеваю разрулить – он уже подходит к ней:

- Слышь?! Ты че такая офигевшая?! Че совсем дура?! Кто-то реально не поступит, а ты будешь тут сидеть в потолок бздеть!?

Любаша даже не шелохнулась.
-Я с кем сейчас разговариваю! – Валерман почти орет.

Тут я замечаю то, чего Валерман за массивным телом Любаши увидеть не может: от дальней ножки стула на красноватом линолеуме появляется небольшая полоска воды. Она становится все длиннее и, наконец, появляется из-под парты. Я заворожено смотрю на то, как полоска расширяется, убыстряется, разветвляются. Понимаю, что воде неоткуда тут взяться. Валерман начинает обходить парту спереди и попадает в лужу ногой. Смотрит вниз. Смотрит на свои мокрые мокасины и молчит. Я тоже молчу.

Пришла очередь говорить Любаше:
- Дядинька, зря вы крищали, я апицаласщ, - прошепелявила, глядя на  Валермана, довольно резво встала из-за парты и начала через голову снимать  юбку.

Мы с Валерманом в замерших позах (как будто какой-то коварный монтажер в кадре поставил на паузу только нас)  наблюдаем это действо, не в силах что-либо сделать. Бросив юбку на парту, Любаша стаскивает на костлявые лодыжки мокрые трусы – сзади они коричневые.

-Дядинька, я ище абкакалащ, - она стоит со спущенными трусами, пук толстых лобковых волос вызывает тошноту, коричневые окатыши похожие на козьи начинают сыпаться из трусов и жопы.

«Хорошо хоть не совсем жидко», - с этой мыслью я снимаюсь с паузы и кидаюсь к двери в кабинет - запираю ее на замок.
Появляется новый звук: Валерман блюет, блюет сначала водой – потом желчью, блюет в лужу мочи, катышки говна волной выносятся на периметр разрастающейся лужи.

Меня от блева спасает затянувшийся насморк и неожиданно возникшее ощущение нереальности происходящего: фигуры Любаши и Валермана воспринимаются как нечто потустороннее, ненатуральное. Я опять поставлен на паузу.

-Дядиньки нада вытеретца, - из ступора выводит голос Любаши.

Бросаюсь к портфелю – кидаю ей полпачки салфеток.  Начинаю метаться по аудитории в поисках ведра и тряпки. Проблевавшийся Валерман находит в углу швабру, совок и веник, открывает коробку конфет, высыпает содержимое в урну. Затем, орудуя веником и совком, сдерживая рвотные позывы, сметает склизкие катышки в пустую коробку. Любаша вытирается. Я работаю шваброй.

-Дядиньки, я ни магу ити биз трущикав, юпка каротка… -  вытершаяся Любаша вновь обращается к нам.
Валерман молча снимает джинсы, а потом и синие в горошек глушаки. Она надевает его трусы – резинку натягивает чуть выше пупка. Пока Любаша экипируется, мы набиваем коробку из-под конфет мокрыми покоричневевшими салфетками. Я достаю из портфеля скотч и заклеиваю раздувшийся картон.

Открываю дверь – провожаем Любашу. Вручаю ей гладиолусы:
-Поздравляем с окончанием экзамена! – в голосе только искренность, ни капли сарказма.
-На, выбросишь где-нибудь…- Валерман отдает ей начинающую влажнеть коробку.
-До щвиданя, дядиньки! – Любаша счастливо улыбается и уходит.

Закрываем за ней дверь, не сговариваясь, направляемся к открытым окнам – они располагаются прямо над парадным входом. Любаша появляется через пару минут, спускается по ступеням, подходит к урне и бросает туда цветы. Затем начинает многоскоки – именно так называют это упражнение физруки. У Любаши получается довольно ловко. В движении она держит на вытянутых руках коробку из-под конфет и покачивает головой в разные стороны – косички болтаются туда-сюда. При особенно высоких подскоках из-под юбки сверкает ярко-синим.
Голова как в тумане, закусываю десну - привкус железа во рту возвращает в реальность. Смотрю на Валермана, вижу на его ладони кровь – из мизинца торчит канцелярская кнопка…