День, когда Кирилле Степанычу Птаху, председателю колхоза «Большие Писдецы» стукнуло 50 лет, начался рано.
Стремаясь, как бы не разбудить 180 кг мощно храпящей человечьей рульки, Степаныч прошол на кухню, ёбнул кваску, оделся и пошол заводить свой «ЛуАЗ» -  высер западно-украиньского автопрома, тюнингованный жэстью в районе прогнившево капота и крыльев. Жостко заваренный в арматурную клетку и залитый по краям бетоном, мотор от трактора «Беларусь» взревел из тесной утробы мелкоколёсого горбуна и ебанул с места полным приводом со звуком, от которого деревенские псы попрятались в норы.

«Птах проснулся, шоб ему жопа заросла», - сельчане не любили председателя. Раздражительный и грубый по-трезвяку, пьяный он был, что чума. Его «ЛуАЗ», выпучив круглые фары, озверело месил в грязь кроликов и уток, неосторожно выбежавших на дорогу. А когда Птах ужырался вгавно, «ЛуАЗ» ехал сам, как танк, кроша заборы, перепахивал посевы картофеля и швыряясь из-под колёс кусками красной свеклы, вламывался бронированным носом в хлева. Пытаясь съебаца, бараны влажно лупились лбами оп стену, а коровы прекращали лактацыю, глядя как разъярённые хряки кромсали жолтыми зубами шыны «ЛуАЗа». Случалось, Степаныч таранил жылые дома и сносил электроопоры, оставляя деревню без света на недели. В итоге, хозяева помимо починки заборов, стен, издержек на ветеринара, ещё и возмещали ущерб ненавистному сатрапу.

Брызжа ноябрьской грязью, то и дело срываясь в лихой дрифт, Птах мчал резвей обычного, по ходу раздавив зазевавшегося полкана и разнеся телегу дров. Объехав владения и собрав оброк с душ, «ЛуАЗ» рванул в сельский клуб, где назревал фуршет с последующей банькой и ахотой.

Косясь на столы трещавшие от спиртного, дичи и салатов, скотники и доярки целовали руки любимому Птаху, комбайнёры, лукаво подмигивая, тискали его заскорузлыми руками-лопатами, а сентиментальные алкоголики-сатрапы из соседних колхозов лезли лобызаца взасос. Подарили сервиз на 12 персон, гломурный телевизор на 300 кг, 5 электробритв, 3 магнитолы, ружьё и ракетницу.

Обмывали юбиляра бурно: запивали водку шампанским и яросно чавкали золотыми челюстями.
Вскоре лица и кулаки мушчин налились кровью, а у доярок из-за пазух попёрли мощные белые перси. В воздухе запахло древним инстинктом.
Чтоп отвлечься, включили телек. Мощный гул диодов внутри электронного монстра сопроводила вспышка сгоревших щитовых пробок и экран померк, едва успев явить изумительного качества рябь. Атмосфера накалялась... «В баню!» - разорвал тишину голос Птаха с последовавшым из ракетницы сигнальным залпом зелёного цвета, разнесшым в хлам фанерную дверь.

Кавалькада рычащих, закованных в гусеницы, «Таврий» и «ЗАЗов» понеслась по селу. В голове колонны рвал землю «ЛуАЗ», буксировавший по грязи санки с телевизором. Распотрошыв углы и стены нескольких изб и сараев и изрядно покоцав главную водонапорную башню колхоза, колонна подъехала к «Бане».
Жители окрестных домов, загодя попрятав иконы, детей и скот в погреба, доверили судьбы провидению.

Смеркалось. Близился апофеоз всей этой фейерии.

Заливая кишки этанолом, человеческое стадо предалось разврату. Лоснились распаренные помещичьи яйца, в горячих сиськах вскипало молозиво, а брызги спермы засыхая на лету в 140 градусной жаре, крошылись на кафель. Подключенный напрямую к тэнам, телевизор  с верхней полки сауны упорно не давал картинку. Тупо разозлившысь, Птах, обвешанный магнитолами и бритвами, наебнул в него из ружья и проорал: «Аста ла виста, бабы!» (Зарядом картечи телеку вынесло экран, обнажив жуткий массив проводов, втулок и шестерён...) «Мужыки! На охоту!»
Десяток полуголых двуногих существ, выпарив остатки мосгов, с бозуками и мушкетами наперевес, вывалил вон...

Канонаду и крики в ночи, леденящие душу, слышали аж за озером, в хуторе Ближние Хуйковичи, где мужыки начинали точить рогатины, а древние старики с проссаных печей шамкали беззубыми ртами, нашаривая среди тряпья свои ржавые карамультуки.

К утру маршрут двуногих, причудливо петляя среди полей и оврагов, упёрся в бычник, ворота которого были вынесены с треском. Беглый осмотр здания выявил двух сторожей и телятницу в состоянии вялого коитуса и сотню припаркованных мясных быков, коих тут же отвязали и оседлали. Завязалась удалая джигитовка. Скачущие всадники лихо палили из ружей, нечленораздельно ликуя.

Развязка наступила, когда у одного из джыгитов кончились патроны и намотав на ствол клок соломы, тот поджог его наподобие факела и его примеру последовали остальные. Огненный перформанс привёл двуногих и четвероногих в первобытный кураж, и крыша бычника не замедлила вспыхнуть. В жуткой сумятице, даже сыпавшиеся с крыши фрагменты шифера и капли жыдкого рубероида не вызывали страха у диких трапперов...

Грохот обрушившейся крыши, резонирующий с трубным гласом сотни быков, ранним утром услыхали даже в селе Дальние Йебеня.
Обглоданные енотами остовы быков, с вцепившимися намертво скелетами всадников, пастухи находили на полях и берегах водоёмов.
Дети колхозников долго ещё опсирались во сне, плакали и рисовали скачущих, горящих кентавров.
Когда нашли обгорелые мощи Птаха, население с горя неделю не просыхало и драло гармошки.

Колхоз ещо некоторое время лихорадило, но с приходом нового председателя, появились надежды на счастливое будущее...
Но и они вскоре рухнули, как крыша старого бычника и жизнь превратилась в сплошной кромешный Ад.