Галушка, был когда то справным парубком, по хвымылии Галушко и так бы прожил свою жизнь в ридной Ивано Франковщине, если бы не война. Сам он о своём боевом прошлом в УНА-УНСО рассказывал скупо:
- Юрко, та хиба ж я сам сюды прийихав? Ниии… мэнэ сюды привэзли. Молодый був, дурный – нэ сховався вовремя, пидийшлы хлопци Стёпки Бандеры,  упэрли ствол в бок, та кажуть – ну що, хлопчэ – с нами пийдэш, або курок спускуваемо? Ну я и пийшов…
Пойти то он пошел, но видать были на его совести такие дела, что даже после отсидки и поселения, когда уже можно было – если не жить на родине, то хотя бы приехать погостить, ни разу Галушка не побывал в родном Хохланде – очевидно слишком много было живых свидетелей его славных подвигов.

Таких бывших полицаев, карателей, бандеровцев, в Магаданской области было до хуя.  Как правило они после отсидки в лагерях обзаводились справным по хохляцки хозяйством – теплицы, рыбка, дичина, добротно построенный дом, семья и всё такое… Но Галушка, прожив большую часть своей сознательной взрослой жизни (ну, хули – в 14 лет стал бандеровцем, год побандитствовал, получил срок) вне риднои Западенщины стал настоящим маргиналом. Носило его по всему Северо-Востоку как осенний листок, пока на закате жизни не прибило к нам. В лагере он был промывальщиком и после освобождения зарабатывал на жизнь тем, что мыл золото. Промывальщик он был от Бога. В самое жесточайшее похмелье лоток в его руках играл как виолончель Ростроповича, а похмельный тремор даже помогал в работе отделения лёгкой фракции от тяжёлых золотин в пробе. Как то раз он показал мне как зэки пиздили золото.

- Вот дывысь – я мою, а в пробе – таракан (мелкий самородок)… а тепэрь – гляди – ап!!!
Я смотрю – таракан, который только что был на краю лотка – исчезает.
- Ну шо – бычив, як я его? – Ни? – Отож!!! – и довольный Галушка вынимает таракана изо рта, куда он его метнул резким движением лотка. Виртуоз, блядь!!!! Но после освобождения Галушка своими талантами не пользавался. Потому что у него был жесткий принцип, который Олег Куваев (не тот который Масяню придумал) даже в эпиграф к своей «Территории» взял. Правдо в русифицированном варианте. А Галушка мне объяснял свой принцип так:
-  Мэталл – вин нэ просто мэталл… е гарный мэталл - зализо з якого паровозы роблять, алюминий – з якого кастрюли та литаки будують. А золото, цэй мэтал – поганый, з нього тильки суцильна судимость выробляется… Поэтому золота он никогда не пиздил, зная на опыте, как невъебенно плодотворно работала по этой теме ОБХСС и КГБ (бля, когда нибудь поведаю вам и об этом). Чем ещё был славен Галушка? А ничем… И вообще он в этой истории фигура пассивная, можно сказать – причина, но не следствие.

А дело было так: Начальница геолого-поисковой партии, баба бывалая и тёртая во всех отношениях – Надежда Аскольдовна, или – Дурмашина  (так ласково называли Надежду Аскольдовну её покоцанные жизнью, но не утерявшие при этом острой наблюдательности, подчинённые) впервые за свой долгий и невьебенно сложный труд -ну каково бабе командовать бандой из матёрых и пропитых, бичей?, получила нехуёвый результат. Анализы проб показали, что бля, своей заматеревшей жопой Надежда Аскольдовна сидит на крупном золоторудном объекте, объект объектом, но жопа чувствовала ещё и Государственную премию, значок первооткрывателя и сопутствующие этому всякие приятные административные ништяки – как то – брекекитос на грудь, повышение по должности, возможность занять нехуёвую должность в руководящем звене… ибо полевая жизнь Надежду Аскольдовну, разменявшую уже 5-й десяток, откровенно говоря, заебала, и – новые охренобельной перспективы горизонты заставили суровую Дурмашину слегка помягчеть и попуститься принцинами. А посему – борт закинувший на базу хавку, топливо, запчасти – прихуячил так же заказанный заранее ящик со спиртом, забрал пробы и упиздовал себе. А поисковая банда начала активно готовиться к празднику Золотого Тельца.  Припиздили неосторожно появившегося в пределах видимости оленя, надёргали хариусов, сгоношили ухуенно смачную уху и решили заебенить пельмешек из оленины. Сказано – сделано! К вечеру народ к разврату был готов – стол ломился от яств, стаканы и кружки ждали своей порции водяры. Народ смаковал предчувствие большой пьянки.

Надежда Аскольдовна поклевала со своими гопниками хавки, ёбнула умеренную дозу спиртяги, обозрела лагерь – вроде всё заебись и, оставив за старших ИТРовский состав (для танкистов ИТР – инженерно-технический состав), попиздовала в свою палатку смотреть продолжение сладких снов, в которой чудилась ей… - ну что может чудиться 48-летней старой деве? Хуй его знает, может Грегори Пек, в роли бурильщика с шишковатым как шарошечное долото хуем, а может что не будь совсем нам непонятное). Но грёзы, блядь, длились недолго. Зашуршал полог палатки и Надежда Аскольдовна, ещё не проснувшись, на автомате, лапнула рукоятку своего ведомственного ТТ, готовясь встретить предполагаемого насильника – хорошей свинцовой пиздюлиной.
- Надежаскольдна… у нас хуйня случилась
- Что такое?
- Галушка, бля, помер…
- Как!? Отчего!!?? В чём дело!!!???
- А хуй его знает. Сидел, сидел, а потом – хуяк!!! Икнул и помер. Мужики говорят – пельменью подавился.
Геологиня вылезла из палатки – да, всё верно – лежит Галушка, мёртвый, бля, мертвее не бывает, остыл уже.
Приехавшие менты и врач-криминалист подтвердили – да, действительно, подавился пельменью раб Божий Галушка, да и помер. Составили акт и умотали в город.
А Галушку решено было хоронить на кладбище  зверосовхозовского поселка километров в 30 от полевого отряда.

В это время бичева, которым прилетевший борт подхуярил контрабандного подогрева, была пьяна в свинячие сопли. А хули – не каждый день такой повод выпирает, проводить в последний путь в бозе почившего товарища. Поэтому в лагере царило возбуждённо траурное настроение. Большого труда Дурмашине удалось навести более менее относительный порядок, назначить похоронную команду из тех мудаков, что были пьяны всего лишь в сисю, а не в жопу. Они кое-как запрягли мерина Машку (раньше он был Саврасый, но когда его по пьяне огулял какой то пиздострадалец… не знаю его погонялы до этого акта, но после него - он на всю жизнь стал Конеёбом, а Саврасого, как опущенного переименовали) и попиздовали с песнями на кладбище рыть Галушке могилу.
Вернулись они охуенно быстро – времени было затрачено ровно столько, что бы съездить, не торопясь туда и обратно, но рытьё могилы в многолетней мерзлоте – это ещё два раза по столько, если не больше, поэтому Дурмашина заподозрила неладное. Однако, съездив с могильщиками ещё раз на кладбище, она убедилась – всё, блядь, пучком – аккуратная , полутораметровая ямка… всё заебись. И отдала команду хоронить. Бедный Машка, пёр телегу с покойничком, и провожающими его в последний путь. Их было до хуя, поэтому они забили телегу плотно -  висели, сидели на бортах, в телеге, на покойнике. Время от времени, на выебоне, или колдоёбене, кое кто пиздился с телеги в придорожную грязь, пару раз ебнули в грязь и виновника торжества, но со стенанием – Галушка, друг… на кого ты нас, блядь, покинул, его загружали на место. Причем поверх уже отрубившихся синяков, лежащих на дне телеги. Короче – кое как припиздовали. Похоронили. Тризна была нехуёвая, вернулись невменяемые все, включая мерина Машку.

Мэчегваръэварский зверосовхоз провожал в последний путь председателя - дядю Васю,  Василия Григорьевича Есавыгиргына – ветерана войны, ветерана труда, героя Советского Союза и Социалистического труда. Было приглашено областное и союзное партийное начальство. Было сказано много хороших слов, траурная процессия растянулась на многие десятки метров, впереди несли награды, долее – несли гроб с телом ветерана, играл оркестр и всё было гламурно, по советски. Однако, когда процессия подошла к месту последнего упокоения, она прихуела  немелко – на любовно выделенной территории ( горушка, с которой так пиздато смотрелся бы обелиск  и с которой видно тундру заебись как далеко) , где должна была быть аккуратно сработанная яма, торчал кособокий холмик, обрамлённый россыпью пустых бутылок и окурков, вершину которого украшал криво вбитый колышек с табличкой, на которой было одно слово – ГАЛУШКА.
Бля… описание скандала, который после этого последовал, требует отдельной повести.